– За клубом были осенью, – предложил вариант Женька.

– Если не уплыли, – буркнул Петька и пошел к клубу.

… Половинку кирпича под снегом нашли быстро. Кирпич был такой, какой нужен – силикатный. В руке сидел хорошо. Петька несколько раз помахал им и протянул его Женьке: – Заканский кирпич. Надо припрятать. Пригодится ещё.

Женька тоже помахал им и согласился с Петькой.

…Петька подложил под себя ногу и сел на неё. Земля была ещё сырая, но пикулька уже то тут, то там выкинула маленькие зеленые иголки.

– Лето скоро, – сказал Петька, глядя на них, – Опять папка дома бывать не будет.

То посевная эта, то уборка у них.

…Морковка эта ещё...Уток на реку опять гонять, корову встречать. Тебе хорошо – ваша Марта сама домой идет, а Зорька дура–дурой. Уже подгоню к калитке – нет мимо норовит пройти. Телкой была дура–дурой, уж скоро старуха, а… хоть кол на голове теши. Может Дунька её образумит.

– Телку-то Дунькой назвали? – спросил Женька, тоже глядя на пикульки.

– Дунькой! Мамка назвала, как продавщицу в сельпо. Папка орал, что не дело так, – по-человечески. А мамка сказала: «Не хочешь Дунькой, давай Нинкой назовем. Только из твоих подружек Дунька-то больше всех на корову-то похожа». Батя махнул рукой: «Дунька, так Дунька».

Дунька, дунь–ка! – Петька протянул открытую ладонь в сторону Женьки, дунул на неё и засмеялся.

…«Стартовую площадку» сделали быстро. Однако оказалось, что вода «уходит», пришлось идти за водой, прежде чем в неглубокой ямке образовалась лужица.

Петька расколол кусочек карбида на торчащем из земли камне ударами кирпича, сложил осколки на его макушке, откуда-то из «за пазухи» достал тетрадь в клеточку и вырвал из неё листок. Взял прут и плотно обернул кончик его листком бумаги. Посмотрел на Женьку.

– Давай!

Женька взял кусочки карбида бросил их в воду и накрыл «Великой стеной» с дыркой, плотно вдавив края банки в землю.

Из дырки в дне банки показался сначала еле заметный, потом отчетливо видимый «дымок», который, распрямляясь, становился все заметнее.

Петька зажег лист бумаги на конце прута и поднес его к вырывающемуся из отверстия серому потоку.

– Тттыд! – раздался хлопок, и банка улетела высоко вверх.

– Заканско! – Петька улыбался, – Заканский карбид! Лучше, чем в прошлом году. Я правильно дырку маленькую, сделал. Видел, как высоко, – стал он тараторить, туша бумагу и побежал за банкой.

… Потом заваливали банку землей. Потом клали на неё кирпич. То Петька, то Женька бегали, стараясь его поймать, падающий вместе с банкой.

– Все! Вечер скоро. Давай гранату делать. Бери «огнетушитель» и неси воды, – кивнул Петька на восьмисотграммовую бутылку. Сказал и застыл.

Женька посмотрел на Петьку и почему-то вспомнил картинку из книги, где был нарисован какой-то застывший пятнистый лопоухий пес с поднятой лапой и далеко вытянутым носом.

– Огнетушитель! Вот что надо! – тихо произнес Петька, – Женьк! Кроме школы ты где–нибудь видел огнетушитель?...

– Вроде нет, – Женька остановился на пол дороге.

– Найдем! – сказал Петька и сам себе кивнул с таинственной улыбкой.

… Решили начать с «малой».

Петька долго подгонял пробку по горлышку бутылки. Он, то вкручивал её, то вынимал, внимательно разглядывал, потом подстругивал ножом, опять вставлял, опять вынимал.

– Готово! – сказал он показывая Женьке пробку из акации длинной сантиметров пятнадцать, – Заряжай.

Женька налил в бутылку воды на треть, показал Петьке, тот кивнул.

Взял, распотрошил паклю и стал небольшими порциями просовывать её в горлышко бутылки, где она, расправляясь, ложилась на поверхность воды.

Когда «плотик» был готов, он стал аккуратно выкладывать на него кусочки карбида, изредка, молча, поглядывая на Петьку. Тот кивал, и очередной кусочек отправлялся в горлышко.

– Хватит. Давай отойди, – Петька отстранил Женьку и аккуратно вставил пробку в бутылку. Придерживая левой рукой бутылку, он стал несильными ударами кирпича вгонять пробку все глубже и глубже.

– Петьк! Хватит. Горлышко лопнет. Хватит! – Женька сидел на корточках, наблюдая за Петькой. Было жарко.

– Всё! – Петька осторожно взял бутылку в руки, – Стой здесь. Ложись, говорю! – он повернулся к Женьке.

– Куда ложись? – Женька смотрел то на Петьку, то на мокрую землю.

Петька остановился. Посмотрел на бутылку.

– Пойдем к снегу. Как черти будем иначе, – сказал он и, медленно переступая, небольшими шажками пошел к ложбинке.

– Лег? – спросил он, не поворачиваясь.

– Лег, – сказал Женька, лежа на снегу и чувствуя, как к коленкам подкралась вода.

Петька горлышком вниз воткнул бутылку в сугроб, бросился к Женьке и рухнул рядом.

Оба затихли.

– Карбиду мало, – через какое-то время тихо сказал Женька.

– Бутылка крепкая, – тихо ответил Петька.

– Надо было пробку не сильно заколачивать. Так бы хоть она вылетела, – добавил Женька.

– Да! Не лето. Так бы из рогаток расстреляли бы её, – сказал Петька и сел на корточки, – Ты мокрее-то место не мог найти?

Петька встал и стал стряхивать снег со своих синих шаровар «с начесом».

– Карбиду мало! Чё жалел? Давай…

…В этот момент раздался взрыв.

– Ввах!

Петька и Женка повернулись и увидели медленно падающие откуда-то сверху куски наста и снега.

– Заканско! Мало?! В самый раз! Горлышко ищи. Пробка понадобится ещё, сказал Петька и пошел к достаточно солидной яме.

Горлышко лежало на дне, рядом лежала пакля в которой шипели остатки карбида. Петька взял горлышко с пробкой и пошел к камню. Разбив горлышко о камень, он оглядел пробку и бережно сунул её в карман.

– Как новенькая. Давай готовь «огнетушитель». Я пробку буду делать, – сказал он кивнув на одну из бутылок и взяв другую.

… Когда Женька вернулся домой, отец уже был дома.

– Господи! Говорили же на речку не пойдете, – всплеснула руками мать, глядя на сырого и довольного Женьку.

– Да я тут, уже около дома упал, – соврал Женька и улыбнулся, вспомнив, как «грохнула» вторая бутылка, которую они с Петькой воткнули в петлю на дереве.

– Что там грохотало? Лед пошел что ли? – спросил отец, не опуская газету.

– Да говорю, – не был я на речке. Завтра после школы схожу, – посмотрю, – буркнул Женька и представил себе завтрашний день.

…Когда Петька вернулся домой, то увидел на кухне отца сидящего на табуретке. Перед ним стояло ведро – то самое, из кузницы, в которое он стряхивал пепел с «беломорины». Изредка откусывал кусочек мундштука от папиросы, жевал его передними зубами и сплёвывал в ведро.

В дверях в комнату, молча, стояла младшая сестренка – Надька, прижимала крепко к себе свою любимую куклу и жалобно смотрела на него, в глазах у неё была лужица. Петька вздохнул.

Ему было жалко Надьку, и он незаметно улыбнулся ей, потом зажмурился и вытянул губы «трубочкой».

Надюха грустно улыбнулась. Лужица высохла.

Однажды будет

Звонок раздался вечером, около девяти, почти в тот момент, когда Николай собирался отключить телефон.

Все, знающие его, были поставлены в известность, что с девяти вечера и до восьми утра его телефон отключен.

«Отключенный телефон дает Вам полную уверенность в том, что я в здравом уме и жив. Это позволят вам спокойно выспаться, а утром проверить, проснулся ли я. Или, я вам советую, набрать мой номер где-нибудь в десять вечера, и вам сообщат утром, что я проснулся, когда я включу его», – примерно так, или близко к этому он комментировал свою привычку.

Сам он никогда никому не звонил. «У вас должна быть полная уверенность, не покидающая вас ни на секунду, что вам не придется придумывать, чем вы заняты, когда вы возьмете трубку. Не придется никуда ехать и «вздыхать и думать про себя…» У вас не должно возникать забот обо мне, поскольку вам хватает забот о себе».