– Ну, всё, внук, хватит молотком стучать, – прервал Горазд работу внука, – пойди, погуляй.

– Да, не хочу я, дед Горазд, мне здесь, у тебя в кузне нравится.

– Ну, нравится, не нравится, сердито произнёс дед, – а негоже молодому отроку денно и нощно в кузне пропадать, с девками-то, тоже погулять следует. Как, присмотрел, небось, уже невесту себе в деревне, или в соседнюю сватов засылать будем?

– Что ты такое дед говоришь? – Смутился парнишка.

– Ну, коль не присмотрел, так беги, присматривай, а мне делом надо заняться.

– А каким делом, дед Горазд?

– Это тебя покуда не касательно, мал ещё.

– Я не мал, мне вон по весне уже пятнадцать будет, я уже мужчина.

– Мужчина, мужчина, да только безымянный покуда.

– У меня есть имя.

– То имя ля людей, оно не настоящее.

– Дед Горазд, а у тебя есть настоящее имя?

– А как же, конечно есть.

– И какое?

– Тебе, что не ведомо, что истинное имя ни кому говорить нельзя?

– Ведомо, – с грустью ответил внук.

– Чего, тогда выспрашиваешь?

– Так, интересно же.

– Ишь, какой, интересующийся. Ну-ка, брысь отсюда, – прикрикнул дед на внука, – беги вон лучше со сверстниками поиграй.

– Что я мал совсем, в игры играть? – Обиженно ответил Ядрей. – Дед Горазд.

– Ну чего тебе ещё пострел?

– Ты мне обещал показать, как мечи ковать, настоящие.

– Коль я что обещаю, так завсегда исполняю.

– Так, может, я останусь?

– Нет, не сейчас, потом. Всё, беги.

Парнишка выскочил из кузни, а дед стал в дверях, присмотреть, куда он побежал. Осень переходила в зиму, этой ночью выпал первый снег, припорошил землю, и хотя морозов крепких ещё не было, но похоже он не собирался таять.

«Охота по первому снегу хороша, – подумал Горазд, – все следы видать, да и зверь ещё не осторожен, как зимой, к снегу не привык, но не время, нужно дело доделать».

К дверям кузни подошёл большой серый пёс, он, как и Горазд был уже не молод. Подошёл, поднял голову, глянул в глаза человеку, как бы спрашивая разрешения войти.

– Что, брат, не греет уже старая шкура? В тепло просишься? – Спросил Горазд у пса, тот в ответ кивнул хвостом, – Ну, заходи, укладывайся у горна, только гляди, не припали себе хвост, – пёс обрадовано вновь вильнул хвостом, и слегка оттолкнув хозяина, прошёл в кузню, – и одно условие, – остановил собаку Горазд, тот повернул голову, стараясь не упустить, что скажет хозяин. – Мне не мешать. Договорились? – Пёс согласно рыкнул, кивнул вдобавок головой и улёгся в стороне, так, что бы и тепло, шедшее от горна, до него доходило, но и жарко слишком не было.

Старый кузнец вернулся к горну, прошёл вглубь кузни, достал там заготовку, с которой работал очень давно и вернулся к наковальне. Эту заготовку, Горазд, купил года три назад, у какого-то мелкого купца. Металл ему сразу пришёлся по душе, он отличался от всего того, с чем приходилось работать, он даже звучал не так. Купец не знал настоящую цену этой заготовке, она валялась у него среди прочих, и валялась, видимо, очень давно, поэтому он несказанно обрадовался, увидев, что человек заинтересовался непонятной ему железякой. Назначил, совсем непонятную для Горазда цену и очень легко согласился с предложенной кузнецом. Так они, сторговавшись, остались вполне довольны друг другом. Торговец тем, что, наконец, избавился от непонятного куска металла, который вот уже, сколько лет лежал у него среди разного хлама и ни сколько за это время не поржавел. А Горазд, тем, что за совсем небольшую цену ему удалось купить диковинную заготовку, он чувствовал металл и сразу понял, что эта заготовка предназначена не просто для меча, каких он за свою жизнь изготовил немало, а для оружия достойного само высокого владельца.

Несколько лет пролежала заготовка у Горазда в дальнем углу кузни, он приглядывался к ней, всё раздумывал какой, и для кого меч из неё сделать. Он приглядывался к каждому заказчику, что приезжали к нему за оружием, но так и не выбрал того, кто, достоин, владеть, столь диковинным мечём. Он часто доставал заготовку, рассматривал её, примерялся, но вновь и вновь откладывал работу. Но прошлой осенью побывал в очередной раз на ярмарках, ездил и в соседние деревни, и в дальние края, там много узнал нового о работе с металлом, своим опытом поделился. Встретил одного старого кузнеца, который поведал ему о секретах работы с металлом, который плавился из песка, ещё в те времена, когда человек, только, только научился обрабатывать железо. И понял тогда Горазд, что речь идёт именно о таком металле, заготовка из которого лежит у него в кузне.

Сказал тогда этот старый кузнец, что к такому металлу особый подход нужен, что он несёт в себе магию людей нашедших его, и сумевших обработать, поэтому он никогда не ржавеет. А оружие из него особо прочное и особо острое, если конечно его правильно обработать, и сделать из него именно тот меч, для которого эта заготовка предназначена.

– А как понять, уважаемый, для какого меча предназначена такая заготовка? – Спросил тогда Горазд.

– Это ни кому не ведомо, утратили люди и навыки плавки такого металла, и секреты обработки, и тем более связь с ним. Только вот старые кузнецы сказывали, что меч сам должен явиться кузнецу.

– Это как?

– Не знаю, но так говорят.

Задумался тогда Горазд над словами старого кузнеца, и не давали они ему больше покоя. Этой осенью, сразу после сбора урожая отправился он в те места, где встретил старого кузнеца. Хотел вновь поговорить с ним, да не встретил больше, люди, с которыми разговаривал Горазд, сказали, что, мол, не местный он, так пришёл один раз неизвестно, откуда, товара особо с ним не было, распродал всё очень быстро и ушёл.

Вернулся Горазд домой ещё более озадаченный, достал заготовку и долго рассматривал её, так и заснул в кузне, за горном, на лавке. И приснился кузнецу сон, что, мол, пришёл к нему человек, хотя не совсем и человеком он был, веял от него холод какой-то. Так, что до самых костей пробирало, закутан он был в чёрный плащ, капюшон от плаща на глаза надвинут, так, что лицо совсем в тени скрыто, только глаза из-под него как два уголька светятся. Постоял этот человек над Гораздом, посмотрел на него, а потом сказал.

– Теперь ты знаешь, что делать, – развернулся и ушёл.

А вслед за ним пришёл другой, такой же, как и тот первый, отличался только тем, что плащ на нём был белоснежный, а глаза не красными угольками горели, а светились голубой бесконечностью. Он тоже постоял возле лавки, на которой спал кузнец, долго смотрел на него, потом молча, развернулся и пошёл.