Некоторым помпеянам сама их собственность служила источником доходов. Среди предприимчивых горожан, именно таким образом добывавших себе средства к существованию, была некая Юлия Феликс - владелица самого большого (по результатам раскопок на сегодня) дома в Помпеях. Занимая площадь вдвое большую, чем Дом Фавна, это строение охватывает огромную часть городского пространства и образует целый квартал через улицу от Большой палестры и амфитеатра; его северный фасад выходит на Виа делль 'Аббонданца. Несмотря на расположение дома внутри стен города, ученые окрестили его виллой - прежде всего, из-за его неохватных размеров. Кроме того, и распределение внутреннего пространства скорее напоминало сельское имение. Во владении имелись изысканные жилые покои, большой сад, а в нем - пруд с рыбками и изящный портик со стройными прямоугольными колоннами из мрамора, харчевня, бани, лавки и целая цепочка жилых построек с отдельными входами для сдачи жильцам. В тот роковой день, когда заволновался вулкан, с наружной стороны стены возле одного из входов висела большая доска с объявлением о сдаче помещений внаем: "В земельном владении Юлии Феликс, дочери Спурия, сдаются бани, достойные самой Венеры, подходящие уважаемым особам, а также лавки, комнаты на верхнем этаже и другие покои, начиная с ближайших августовских ид и до тех пор, пока не повторятся они шесть раз, то есть на пять лет кряду. По истечении же пятилетия, найм можно возобновить простым соглашением".
Если бы не извержение Везувия, Юлия Феликс с удовольствием провела бы потенциальных жильцов по своим обширным владениям. Но прошло почти 1700 лет, прежде чем кто-либо заглянул сюда. А те, кто наведывался в дом в 1755 г., оказались шайкой кладоискателей, и их интересовали не столько хитрая планировка и убранство дома, сколько ценности, которые легко было вынести. Они разгребли груды щебня и увезли с собой такие бесценные предметы, как, например, стенные фрески с Аполлоном и Музами (позднее они обрели пристанище в Париже, в Лувре). Эти первые "археологи", одержимые безумной жаждой наживы, разграбили дом, растащив обстановку "на сувениры" и оставив его в худшем состоянии, чем прежде.
В течение почти двухсот лет руины дома вновь пролежали среди мусора. Те скудные сведения, что были известны о них, давали повод необоснованным слухам о назначении постройки. Кое-кто из первых исследователей, не понимая, что многие из найденных предметов служили символами плодородия, и не в силах выйти за рамки собственного пуританского сознания, которое и в прочих свидетельствах усматривало лишь непристойность, - выстроили целый миф, основываясь на таких "уликах", как объявление, расхваливавшее "бани, достойные Венеры", огромный фаллос, высеченный из камня, и граффити, оставленные множеством постояльцев, - в том числе, неким Фебом, сообщавшем о своем роде занятий - мужской проституции.
В 1952 г. итальянский археолог Амедео Майюри (который в середине XX века долгое время руководил раскопками) предпринял вторую - и куда более тщательную - попытку исследовать этот объект. Он отнесся и к самому владению, и к владелице с неизмеримо большим почтением, нежели его предшественники, жившие в XVIII веке. Хотя о Юлии Феликс известно, пожалуй, лишь то, что она была наделена изящным вкусом - о чем говорит изысканная обстановка ее дома, - можно смело утверждать, что это была женщина деловой хватки, умевшая разглядеть возможную прибыль. Некоторые ученые высказывают догадку, что она была обедневшей наследницей, вынужденной сдавать внаем родовой особняк. Правда, имя ее отца - Спурий - наводило на мысль о скромном происхождении, но из этого еще не следует делать определенных выводов. Неважно, унаследовала Юлия виллу или купила ее сама, - она явно рассматривала ее как собственность, способную приносить прибыль.
Ученые по сей день спорят о том, для чего предназначались сдававшиеся части здания. Исследования Майюри показали, что "баня, достойная Венеры", была не комнатой водяных забав для почитателей богини любви, а небольшим общественным заведением, которое Юлия оборудовала из тех трезвых соображений, что подобное дело может приносить немалый доход. Майюри считал, что после землетрясения 62 г. н. э. многие крупные городские бани были выведены из строя, а Юлия, заметив брешь в рынке услуг, заполнила ее. Она произвела все необходимые изменения, в частности, обустроив судаторий - парильню и помещение для погружений в холодную воду (фригидарий).
В отличие от Майюри, Маттео делла Корте полагал, что имение служило "штабом" объединения, известного под названием "юные помпеяне". Они-то и устроили в доме собственный гимнасий со всем необходимым атлетическим снаряжением. А в 1988 г. американский исследователь античности из Дьюкского университета Лоренс Ричардсон выдвинул новое истолкование. Он предположил, что дом с самого начала был построен как баня и харчевня для всякого рода дельцов. Так или иначе, те, кто посещал это место, без стеснения - в типично помпейском духе, - оставляли свои "автографы" везде, где только могли найти еще не замаранную надписями поверхность. Делла Корте, изучая эти древние граффити для собственных следопытских надобностей, сличил имена писавших здесь с именами, встречавшимися в других местах, и сумел узнать кое-что о положении этих людей в обществе. Одни смело сообщали свое родовое имя и род занятий, другие скрывались под прозвищами.
Хотя ничто не говорит о том, что все эти люди жили здесь одновременно, среди них явно имелись и знатные юноши, и ремесленники, и работяги попроще. Здесь бывал некий Кампан, ювелир, и Авл Веттий - возможно, отпрыск богатого купеческого рода, владевшего одним из крупнейших в городе особняков; Приск, зарабатывавший на жизнь ремеслом гравера, и Габит, надоедавший друзьям рассказами о своей победе в атлетических состязаниях, которые произошли 21 апреля неведомо какого года в Нуцерии.
В других частях виллы постояльцы нанимали комнаты на совсем короткое время. Там парочки оставляли записи о своих посещениях: так, Пифия Прима водила здесь шашни с неким мужчиной, назвавшимся Спаритундиолом (делла Корте перевел это прозвище как "лопающийся лещик").
Чем бы ни занимались жильцы, Юлия поддерживала свое имение в превосходном состоянии и заботилась о роскоши. Произведенные Майюри раскопки обнаружили, что и жилище, и сад украшали прекрасные мраморные и терракотовые статуи, в том числе - изваяния древнегреческих философов, исторических деятелей, мифологических героев.
Не все помпейские дома отличались такой пышностью и таким размахом, как вилла Юлии Феликс, и не все хранили столько художественных сокровищ, как Дом Фавна. Чаще всего соседями оказывались люди самых разных сословий. Скромные дома стояли прямо под боком у владений аристократов, а многие крупные особняки, некогда выстроенные для знати, которая затем перебралась в загородные поместья, теперь были разделены на "квартиры" для семейств победнее. Такое расселение стало особенно типичным после землетрясения, когда в городе обнаружилась нехватка жилого пространства.
Так, многоэтажное здание, получившее название Дома Джузеппе II (в честь австрийского императора Иосифа II), вероятно, до землетрясения 62 г. н. э. было роскошным жилищем некой богатой семьи, но ко времени извержения Везувия оно уже было разделено на несколько "квартирок" с лавкой. Если некогда стены дома были изящно отделаны штукатуркой - их давно ободрали, сами стены обветшали, колонны вовсе исчезли. К тому же новые жильцы поделили, комнаты перегородками на тесные закутки, пристроили убогую лесенку, замуровали старые двери и прорубили в фасаде новую. Уютная баня - с нишами, фонтаном и круглым окном, - где прежние владельцы, должно быть, нежились в тишине и покое, явно превратилась в какое-то "коммунальное удобство". Другое крыло здания было приспособлено под пекарню с помещением для замешивания теста и с печью, чья величина наводила на мысль, что хлеб здесь выпекали не для одного семейства, а скорее на продажу. Быть может, соседи, которые знавали старинный дом в дни его былого расцвета, лишь головой качали, проходя мимо и наблюдая все эти признаки упадка.
