В Помпеях тоже имелся свой слой "новых богачей". В отличие от таких семейств, как Сатрии, чье богатство основывалось на земельном владении в течение многих поколений, эти выскочки (homines novi, дословно "новые люди") сколотили состояние на торговле и вот теперь силились внедриться в среду местной потомственной аристократии. Один видный представитель этого расширявшегося сословия, вероятно, на свой скромный лад способствовал успеху пиров, устраивавшихся в Доме Фавна. Имя его - Авл Умбриций Скавр. Скорее всего, он был ведущим производителем и торговцем острыми рыбными соусами, о которых шла речь выше. Множество подробностей его личной жизни и рода занятий были восстановлены, на основе самых разных источников, американским исследователем античности Робертом Кертисом, который начал изучать сей предмет в 1970-х гг.

Помпеи - возможно, из-за своей близости к рыбообильному морю - служили одним из важнейших в империи поставщиков гарума и ликвамена. Плиний Старший включал их в перечень городов, славившихся своим рыбным соусом. Ввиду того, что на этой приправе буквально держалась вся римская кухня, торговля гарумом была делом весьма прибыльным. Соус заливали в небольшие терракотовые сосуды, которые развозили во все концы империи; даже римские легионы, выступая в поход, прихватывали с собой изрядный запас рыбного зелья. Довольно часто на цветных ярлычках, прикреплявшихся к таким сосудам, стояло имя Умбриция Скавра и его родни (как правило, помимо наименования товара, на ярлыках значились имена его производителя, перевозчика и получателя). При раскопках кувшины с ярлыками Скавра обнаруживались в различных лавках и домашних погребах в Помпеях, в соседнем Геркулануме, а порой и весьма далеко - например, на территории современного городка Фос-сюр-Мер в южной Франции.

Чтобы удовлетворять взыскательным вкусам покупателей, Скавр не только производил несколько разновидностей рыбного соуса сам, но и ввозил для продажи в Помпеях кое-какие чужеземные приправы. Ярлыки на некоторых кувшинах говорят о том, что товар доставлен на имя Скавра от некоего производителя из Испании. Помимо собственного "торгового дома", Скавр владел долей прибылей - возможно, решающей долей - по меньшей мере в шести других лавках, разбросанных по всему городу. Судя по надписям на ярлыках, найденных в Помпеях и их окрестностях, эти лавки принадлежали другим представителям клана Скавров. В различных "накладных" значатся имена его не. то жены, не то сестры, а также двух вольноотпущенников, принявших родовое имя соусопромышленника.

Собственным детям Скавр искал занятий более возвышенных. Должно быть, он пустил в ход свое богатство, чтобы продвинуть сына вперед по государственной службе, ибо этот молодой человек (носивший то же имя, что и отец) был избран на должность дуумвира, которой никогда не заполучил бы без изрядной "подмазки". Скавру Младшему не суждено было долго упиваться таким успехом: в семейной гробнице, что за Геркуланскими воротами Помпеи, его память увековечила эпитафия. Хотя политическая деятельность молодого Скавра оказалась недолгой, судя по всему, он успел заслужить настоящий почет среди сограждан. На могильной доске его отец особо упомянул о двух тысячах сестерциев, которые пожертвовал городской совет на его похороны, и о решении совета воздвигнуть в его честь конную статую (ныне утрачена) на форуме.

Сколь бы велико ни было его богатство, каких бы высот в обществе он ни достиг, - Скавр Старший не переставал гордиться тем, как он нажил свое состояние. Его дом в старинном квартале Помпеи, рядом с Приморскими воротами, представлял собой красивое здание, построенное на разных уровнях, с тремя атриумами, прудом с рыбками посреди перистиля и частными банями на нижнем этаже. Некоторым частям этого дома ко времени извержения было уже лет двести, но Скавр - или его предшественники - подновил дом в соответствии с новейшими веяниями. Вкусы Скавра явно склонялись к хвастливой роскоши. Ярчайшим проявлением его тяги ко всему показному стало модное новшество - напольная мозаика в атриуме, примыкавшем к новому главному входу: выложенная черными и белыми тессерами декоративная композиция, больше всего поражающая невероятно натуралистичными изображениями четырех кувшинов для рыбного соуса. Каждый сосуд был воссоздан в мельчайших подробностях, вплоть до ярлычка с четкой надписью от руки, где были означены не только само содержимое, но и его происхождение и отменное качество. На всех ярлыках, кроме одного, красовалось имя самого Авла Умбриция Скавра.

Расположение этих мозаичных сосудов было тщательно продумано, дабы сразу притягивать взгляд. Скавр явно стремился к тому, чтобы гости заметили их, принялись бы расхаживать кругом, изучать по очереди каждый ярлык и издавать подобающие восклицания восторга и изумления. Подобный фокус едва ли пришелся бы по вкусу настоящим патрициям с их врожденной сдержанностью. По словам Роберта Кертиса, "Скавр и Трималхион наверняка поладили бы между собой".

Лишь таким символическим и несколько безвкусным образом представлен в доме Скавра его промысел: сами же перерабатывающие и прочие ремесленные заведения располагались далеко отсюда. Собственное пышное жилище виделось ему местом, более подходящим для расточения и выставления напоказ, нежели приобретения, богатств. Между тем, иные помпеяне - и отнюдь не какие-нибудь скромные ремесленники, а люди, занимавшие в обществе место куда выше, чем Скавр, - не проводили столь резких разграничений между местом работы и частным домом. Возможно, даже кто-то из обитателей Дома Фавна не чурался торговли по мелочам. Вдоль фасада здания расположились четыре лавки, причем в двух имелись внутренние ходы, тянувшиеся к самому дому: едва ли это было бы возможно, если бы помещения просто сдавались внаем какому-нибудь торговцу, не связанному с домовладельцами узами родства.

Луций Цецилий Юкунд, один из ведущих финансистов города, несомненно вел все свои дела дома. Он держал записи своих сложных денежных сделок в прекрасном жилище на Виа Стабиана. В 1875 г. археологи, расчищавшие там завалы мусора, обнаружили окованный бронзой сундук, где хранились 154 восковые таблички, чудесным образом не пострадавшие от разрушений, что нанес Везувий. Эти таблички, содержавшие сводки займов, выплат и прочие финансовые секреты многих видных помпейских граждан - в том числе, соусопромышленников из клана Скавров, - снабдили. историков множеством ценных сведений относительно древнеримского банковского дела.

Юкунд был сыном вольноотпущенника, заложившего основы прибыльного семейного дела. Кто-то из них счел нужным, в свой черед, даровать свободу одному из собственных рабов. Чтобы выразить признательность, новый вольноотпущенник заказал бронзовый бюст своего бывшего хозяина, а затем подарил ему несколько копий для украшения атриума. Надпись на пьедестале единственной сохранившейся копии сообщает имя дарителя, посвятившего это произведение своему благодетелю: "Вольноотпущенник Феликс - гению нашего Луция".

Неважно теперь, кого изображает бюст - Юкунда или его отца, зато сам этот человек словно заново ожил, и облик его остался неповрежденным. Древнеримские ваятели, в целом, достаточно искусно и реалистично передававшие портретное сходство, порой идеализировали черты модели. Но этот мастер изобразил лицо прозорливого дельца с предельной честностью, чуждой украшательства. Он не пощадил ни низкого лба, ни морщин, ни больших оттопыренных ушей, из-за которых, наверно, в детстве его дразнили сверстники. Но скульптор не забыл передать и умного, проницательного взгляда. Судя по внешнему облику, этого человека нелегко было бы перехитрить в финансовых делах.

Доказательством деловой хватки Юкунда служил его роскошный дом на Виа Стабиана. Сколь скромным ни было происхождение его рода, Юкунд вместе с богатством обрел и любовь к искусству. Он заказал ряд прекрасных настенных фресок, в том числе - на сюжет Троянской войны. Живопись изображала эпизод с выкупом царем Приамом тела убитого Гектора. Извержение Везувия сильно повредило это произведение, но один ее фрагмент все же сохранился: царица Гекуба, уже в преклонных летах, но все еще миловидная, смотрит из окна на погибшего сына, и на лице ее написана скорбь.