- Ты, Миша, не молчи, говори.

  Борзов сглотнул и начал рассказ:

  - После того, как Матвей Власович сказал о том, что возвращается дружина, мы обрадовались, и сказали поганому, что его ждет интересная встреча. Но тот сидел и, смотря на нас, улыбался.

  Мы начали разрезать поддоспешник, но тот резался плохо.

  - А потом, вдруг встал и сбросил верёвки с рук и ног. Как будто и не завязаны они были.

  Мы замерли и переглянулись.

  - Постой, как это стряхнул? Его плохо связали?

  Борзов покачал головой.

  - Хорошо связали. Только он их взял и стряхнул. Как бы сбросил.

  М-да, мне этот монгол сразу странным показался, супермен, мать его. Наконец поддоспешник разрезали и откинули в стороны. Рубаху с запёкшейся кровью распороли быстро.

  - Дальше, Миша. Что дальше?

  - Дальше он встал и сказал что-то вроде "илжиг хэмжээ".

  Я скрипнул зубами. Посмотрим, кто наивный дурак.

  - Гаврила кинулся к нему, но тот увернулся, как ты, Володимир Иванович, и брат в стену ударился. Я не стал нападать сразу, а стал медленно подходить, чтоб его схватить наверняка. А он как закричит "Я". Чем он меня приложил, я не увидел.

  Понятно, чем ударил его монгол. Вот уж не думал, что тут кто-то может, как каратист ногами махать.

  - Чую спиной о стену приложился, У меня в голове гудит, туман в глазах, а там Гаврила взревел. Слышу хруст. Ну, думаю конец кощему. Помотал головой, встал и вижу - поганый на меня смотрит и щерится. А брат сзади лежит. Дальше... не помню.

  Я кивнул Михаилу:

  - Понятно, Миша. Демьян, налей из моей фляги полный рог. И дай ему выпить.

  Горин налил самогона и поднес рог к губам Борзова.

  - Выпей, Миша. Это тебе поможет.

  Борзов сделал глоток и поперхнулся.

  - Пей, пей. Всё пей.

  Тем временем Кубин приготовил нить и иглу, тампоны смоченные самогоном. Раненый сделал последний глоток и закрыл глаза. Я обработал рану и приготовился её зашивать.

  - Сейчас будет больно.

  Откуда-то появилась деревянная палочка, которую сунули Михаилу в рот. Руки и ноги ему опять стали держать. Я наклонился над раной. Черт, надо было и мне дозу принять. Помню, что значит шить без укола. Но парень только тяжело дышал. Наложив швы и забинтовав грудь, я выпрямился и вытер пот с лица. Дверь открылась, и вошел боярин Бедата.

  - Объехали все тихие дозоры. Чужих нигде не видели, никто мимо не проходил.

  Я переглянулся с Кубиным. В его глазах читались те же вопросы, что и у меня. Как так? Куда монгол делся? Улетел он что ли?

  - Ты уверен, Иван Григорьевич?

  - Уверен. Я ещё раз проехал вокруг. Следов акромя наших нигде нет.

  Не простой этот монгол оказался. Как в воду канул. Исчез будто шапку невидимку надел. Ниндзя, мля. Хреново, если он как-то умудрился проскользнуть мимо дозоров. Значит, остаётся только одно. Я опять посмотрел на Кубина:

  - Объявляй аврал, Матвей Власович. Собираемся и уходим ко второму лагерю. Срочно.

  Кубин вздохнул и, оглядев всех, сказал:

  - Все, бояре, собирайтесь. Вы слышали, что сказал Владимир Иванович? Уходим.

  Уходили на следующий день, после полудня, успев за ночь собрать все необходимое. По общему решению, всех освобожденных от полона, решили отправить вместе с покалеченными ратниками в керженские леса. Им выделили сани и лошадей. Михаил Борзов уезжать в родные места категорически отказался. Да и понятно почему.

  Саней на всё не хватало, стали делать волокуши, на которые грузили добро, продукты и сено.

  Жаль было оставлять уже обжитое место. Да и построенного было жаль. Люди оборачивались и долго крестились на высокий крест посреди строений, где со временем хотели поставить церковь вместо часовни. Батюшка долго стоял на окраине и бормотал молитвы, он уходил самым последним. Люди не роптали, каждый понимал, что если придут монголы, то вырежут в отместку всех до единого.

  Уходя, раскурочили гать и завалили вторую дорогу деревьями. Погони не боялись - дорога ко второму лагерю наполовину проходила через болотистые места. Так, что монголы вряд ли сунутся за нами. Уже к вечеру колонна добралась до края болот. Поутру обоз разделился. Мы попрощались и направились в разные стороны.

18.

  Настал последний жизни миг,

  Стою один я пред врагами,

  Весь полк полег,

  Весь полк погиб,

  И вижу я уж смерти лик,

  И вороньё кружит над нами.

  В бою мне ярость помогла,

  И ненависть к врагам толкала.

  Но в сердце нет уже тепла,

  Да, нет совсем тепла.

  Ненависть всё сердце обуяла.

  В кулак собрав остаток сил,

  Со всей своей душевной болью,

  Я ненависть из сердца выжгу,

  И пустоту,

  Всю пустоту,

  Заполню до краёв любовью.

  Сильней сжимаю рукоять,

  Сквозь зубы чту я песню смерти.

  Врагам меня не удержать,

  Теперь уже не удержать,

  Для них я стану самой смертью.

  Монгольский обоз, табуны лошадей и охрана из тысячи всадников, были похожи на черный поток, заполнивший все русло реки. Тяжелые волокуши тянули волы, запряженные в несколько рядов. Что там нагружено не понять, все укрыто рогожей и шкурами. Таких волокуш я насчитал двадцать. Были и поменьше. Наверняка, хоть в одной из них, найдутся и детали к осадным орудиям.

  - А охраны много, Володя. Не по силам нам.

  Кубин стоял рядом и всматривался через густые ивовые кусты на реку. С холма, что стоял недалеко от русла, было всё хорошо видно.

  - Да, ты прав, Власыч. Слишком много их. Но попробовать стоит. Получится у нас, и на один обоз у Батыя станет меньше. А вдруг тут осадные орудия везут?

  Кубин посмотрел на речной поворот, откуда вытекали табуны лошадей и хмыкнул:

  - А ведь и лошадей поганых лишить доброе дело будет. Так, Макар Степанович?

  Лисин кивнул:

  - Давно пора челны поразмять. Токмо много их, поганых-то. Как сполнять дело будем?

  - А может просто обстрелять их, а обоз поджечь огненными стрелами и уйти?

  Садов сплюнул и поправил налатник. Я вгляделся в поток, ну-ка ну-ка...

  - Матвей Власович, глянь-ка внимательней на охрану.

  Кубин обежал глазами монгольский обоз и нахмурился:

  - Охрана как охрана. Хорошая, нечего сказать.

  - А вы, бояре что скажете?

  Но сотники пожали плечами. Только Горин, внимательно осмотревший обоз, сказал:

  - Тяжелой конницы нет. А более я ничего и не приметил.

  Усмехнувшись, говорю озадаченным боярам:

  - Эх вы, сотники. Гляньте, а ведь охрана-то из данников состоит. Тут монголов-то нет. А если есть, то мало. Вон тот десяток, возможно.

  Садов пожимает плечами:

  - Не един ли крест для нас? Говори, Володимир Иванович, что задумал.

  А задумал я то, что всегда использовали степняки против сильного войска. Хитростью выманить и внезапно ударить. Только я собираюсь ударить по обозу, а охрану обмануть. Так как в охране не монголы, то моя хитрость должна сработать.

  - Давайте, бояре, отойдем.

  Мы углубились в лес, густо растущий на краю холма. Остановившись на маленькой поляне, я на ровном снегу прочертил кривую линию.

  - Вот это река. Как идёт обоз, вы сами видели. В голове охрана, примерно десять сотен. В середине растянулся обоз. За ними табуны. Наверняка за табунами идет ещё отряд, но, думаю, небольшой. А теперь моя мысль. Ты, Тимофей Дмитриевич, в хвост обоза зайди. С собой возьми полусотню, остальные пусть со мной будут. Макар Степанович, Борис Владимирович и Иван Пантелеевич, вы в начало обоза зайдите. Подальше. Встанете за дальним поворотом, пропустив дозор. Потом пусть вперед выедет пять десятков, как бы нечаянно с обозом столкнулись. Пусть стрел покидают малость и наутёк. Думаю, степняков в погоню много сорвётся. А вы за поворотом их и встретите. Это как мы у Люнды сделали, помнишь, Матвей Власович?