Километра через три он по карте нашел нужный поворот налево (справа от шоссе текли мутные воды Мансанареса), и машина свернула на столь узкую дорогу, что двум легковым не разъехаться. Скоро впереди показалось нечто вроде фермы: жилой дом, хлев, склады. За оградой боец в темном вельветовом костюме вручную накачивал воду в эмалированные ведра. Расспросив ею, Лукач уже через минуту обменивался рукопожатиями с Баллером на пороге большого дома. Находившиеся здесь же во дворе три орудия оказались так замаскированными, что командир бригады не сразу обнаружил их, вражеским же воздушным разведчикам они должны были представляться кучами соломы. Подойдя к ближайшему, Лукач сдвинул золотистое покрытие и нежно погладил ладонью холодный серо-зеленый ствол.
— Вот о чем я собираюсь вас просить,— обращаясь к Алеше, начал Лукач по возвращении в домик «куро».— Нам необходимо подыскать другое помещение. Тут будущему штабу бригады тесно. Нас без охраны, как минимум, человек десять. Никита этим вопросом занимается. Но просто большого и пустого дома нам мало. Нужно подыскать трех или четырех молодых женщин, чтоб они и обед сумели приготовить, и постирать, и погладить, и пуговицы, скажем, пришить, и подмести, и все прочее. Завтра сходите в здешний комитет комсомола — он тут, после слияния с соцмолом, как-то иначе именуется — и уговорите найти нам хотя бы трех, но, думаю, лучше четырех подходящих девушек, по возможности таких, чтоб молоко при них не скисало. Мы зачислим их на довольствие наравне с нашими волонтерами, они будут получать по триста песет в месяц, на всем готовом. Главное, чтоб после напряженной работы офицеры штаба могли бы отдохнуть, поесть, белье сменить и так далее. Штаб, он вроде головы бригады, а голове надлежит быть всегда свежей...
Но назавтра заняться этими делами Алеше не пришлось. Как бодро заявил задолго до рассвета вызванный Лукачем начальник штаба Белов, человек предполагает, а генерал Миаха располагает. Еще вчера командир бригады вернулся из ежевечерней поездки в Мадрид значительно раньше обычного и чрезвычайно серьезный. Мотоциклист же с приказом пригрохотал и разбудил весь дом — не было еще пяти. И к рассвету все пришло в движение. У входа каждые двадцать минут трещал то один, то другой мотоцикл, Белов сбегал по лестнице и вручал прибывшему конверт с письменным распоряжением командиру первого, потом второго, а затем и третьего батальонов, а там и командиру батареи.
Часам к шести в штабе появился маленький, худенький, очень сутулый, а когда снял шапку, оказалось, крепко поседевший, вихрастый старикан, в очках со стальной оправой на громоздком, как у Сирано де Бержерака, носу. Он нахально пытался миновать дежурившего в коридоре Ожела, но был им задержан. Тогда старик отчаянно накричал на Ожела по-немецки, по тот стоял стеной. Однако стоило крикуну, вероятно считавшему немецкую ругань недостаточно действенной, прослоить ее польской, Ожел сразу растаял, и не успел Алеша вмешаться, как сварливый гость уже взбегал наверх, к начальству. Минут через пять командир бригады, ласково обнимая часто-часто моргавшего старика за плечи, на которых как на вешалке висела замызганная канадка, поманил Алешу и приказал, хотя и предельно вежливо:
— Будьте так добры, смените, прошу вас, этого товарища, что стоит на часах, и передайте со всеми потрохами нашему начальнику связи геноссе Морицу. Ему он нужен, а у вас еще шестеро остается. На первое время хватит.
— Есть, товарищ комбриг.
Было уже около десяти, когда, не успев в поднявшейся суматохе позавтракать, он с четырьмя бойцами из шести оставшихся уже катил в полуторке к фронту. Одного за другим она обгоняла неказистые, но зато дешевые ЗИСы-5, тянувшиеся в том же направлении и до отказа набитые тельмановцами в их отличительном обмундировании. Сидя в шоферской кабине, Алеша левой рукой прижимал к себе винтовку, в правой держал набросанный комбригом чертеж, где красными стрелками были указаны предварительные ориентиры перед поворотом в гору, к лужайке позади длинного дворца, на которой нужно было остановиться. Дворец этот после свержения монархии принадлежал клубу игроков в поло, но дня три как был занят анархистской «Колумной Дуррути», прославившейся в Каталонии и явившейся теперь для участия в обороне Мадрида. Комбриг упомянул и о том, что это анархисты неожиданно отступили в Университетском городке, после чего положение пришлось восстанавливать Одиннадцатой.
— Сам их командир, Дуррути, очень расстроен неудачей и заводит в своей колонне некоторое подобие воинской дисциплины. Но все же держитесь на виду у анархистов поскромнее...
По асфальтированному серпантину полуторка птицей взлетела на лужайку. Ехавшие с Алешей поспешно повыпрыгивали из-под брезентового верха и отпустили машину: ей предстояло следующим рейсом доставить сюда же Морица с людьми, аппаратами полевого телефона и проводом. То, что в бывшем аристократическом клубе сейчас разместилась анархистская часть, не вызывало сомнений. Хотя с лужайки ничего, кроме тыльной стороны дворца, видно не было, но из него доносился истошный вопль, исходящий из тысяч орущих, спорящих и хохочущих глоток. Одновременно и устрашающий и веселящий, он странным образом напоминал рев хищников перед раздачей пищи в зоологическом саду.
Осмотревшись, Алеша нашел и отмеченную на чертежике Лукача тропинку в помятой траве, ведущую в основательно заросший молодняком лес. Там, шагах в двухстах от лужайки, должен был находиться дом, избранный Лукачем для устройства командного пункта бригады. Алеша впереди, за ним гуськом остальные двинулись по тропинке.
Пустой кирпичный дом высился среди запущенного парка. Парадная дверь и все окна, несмотря на холодные ночи, были распахнуты настежь. Войдя, они увидели, что и внутри все двери раскрыты на обе половинки, выдвинуты или совсем вытащены ящики столов, комодов и даже буфета. Было ясно, что здесь производился обыск. Сорванная с вешалок одежда была свалена в беспорядочные кучи, а выброшенные из ящиков бумаги, белье, вязаные кофточки, шляпы, обувь разбросаны по паркету. Обыскивающие, однако, ничего не сломали и не разбили, кроме стекла на портрете бывшего короля Альфонса XIII, с ею смешными усиками. Больше всего Алешу и других поразило, что среди разбросанного по комнатам домашнего барахла валялись и очень дорогие вещи, вроде золотых дамских часиков, нескольких перстней с драгоценными камнями, брошь, по-видимому платиновая, усыпанная мелкими бриллиантами, и — самое удивительное — набитый деньгами бумажник. Ни один из побывавших здесь и не подумал взять себе хотя бы что-нибудь: испанская честность.
Командир бригады предупредил, что вместе с Беловым приедет на командный пункт к трем часам, так что следовало поторапливаться. Все впятером они принялись за уборку, к двум она была закончена. Оставалось лишь внести выбитые матрасы и вытряхнутые одеяла, приготовить постели и подмести, когда где-то неподалеку бухнула небольшая, скорее всего противотанковая, пушка, воздух пронзил режущий уши свист, одновременно с ним раздался страшный треск, и, пробив не только крышу, но и потолок ближайшей к столовой большой спальни, в голую сетку двуспальной кровати ударил длинный, с заостренным концом мелкокалиберный снаряд, пружины ее взвизгнули как живые и застонали. Алеша, как раз вносивший туда две необъятные подушки, на мгновение замер на пороге, но тут же метнулся в сторону, за стену. Прошло несколько бесконечных секунд, однако разрыва не последовало. Бросив подушки на ковер, Алеша осторожно заглянул в комнату: прогнув металлическую сетку, снаряд все еще чуть покачивался на ней среди кусков штукатурки.
Вдруг послышался второй выстрел, погромче, словно орудие приблизилось. За домом грохнуло, осколки часто застучали в стенку слева, и где-то, жалобно звеня, посыпались стекла.
— Вон! Все наружу! — по-русски заорал, кидаясь к выходу, Алеша, хотя и знал, что в комнатах никого не должно быть, кроме разбиравшего на кухне посуду Юнина.— Оружие и рюкзаки взять!..
