Пост был. Я почувствовал это, едва мы подобрались к тамбуру несколько часов спустя. И не десять человек, гораздо больше. Я развернулся к Полу, отрицательно покачал головой, давая понять, что путь закрыт. Судя по всему, надолго, если не навсегда.

Рейдеры уже валялись вповалку в зале, когда мы вернулись с не очень хорошими новостями. Пол поднял Кинзи и Чифа.

— Пошли. Тамбур перекрыт. Стефан и Ли пусть пока отдыхают. Через четыре часа смена, — он развернулся ко мне, прищурился. — Я так понимаю, ты подобную ситуацию предвидел и подготовился.

— Не я, — сказал я, доставая схему, баллон с кислотой, насадки и клещи. — Грендель. Ну и с Айваном советовались, разумеется. Пойдем, надо посчитать, где лучше всего вскрывать бронелит. А то прорубим не на том уровне, упремся в тупик.

Считали еще примерно часа полтора. Дыру надо было делать точно напротив выхода в туннели над плантациями, иначе мы рисковали упереться с той стороны воздуховода не в бронелит, а в титановые ленты, придающие жесткость внутренним конструкциям Корабля. А расплавить титан в полфута толщиной у нас не хватит всей жизни.

Когда с плиты отвалилась последняя заклепка, я не чувствовал пальцев. Четыре часа на первую дыру — а надо было еще и вторую пробивать, причем в висячем положении. И хотя мы все время менялись, стравливая кислоту на плохо поддающийся металл, раскачивая, расшатывая и выбивая клещами толстые, в три моих пальца, штыри, работа все равно оказалась адски тяжелой.

— Перерыв, — выдохнул Пол, когда плита отошла от основания и повисла на единственной уцелевшей заклепке. — Чиф, Кинзи, идите отдыхать, пришлете сюда остальных.

— А ты? — Чиф вытер со лба пот и жадно отхлебнул воды из термоса. — У тебя пальцы в кровь разбиты.

— Пластырем залеплю, — отозвался Пол. — Идите.

Он высунулся в дыру, подсветил фонариком, разглядывая противоположную стену воздуховода. Затем сел рядом со мной, достал из своего мешка пластырь.

— Давай руки, потом ты мне обработаешь.

Честно говоря, в эту минуту я пожалел, что мелкий остался внизу. Потому что не сомневался — будь он здесь, от глубоких кровоточащих порезов и кислотных ожогов через десять минут не осталось бы и следа. А пластырь регенерировал кожу слишком медленно, особенно учитывая, что нам еще предстояло делать.

Вторая плита с грохотом полетела вниз по трубе, когда обломилась последняя заклепка, которую мы не собирались трогать. Пол чертыхнулся, вытащил световую шашку и кинул ее следом за плитой. Пролетев пару десятков футов, она с шипением упала на застрявший в сужении воздуховода бронелит.

— Не поднимем, — с досадой сказал Пол.

А Ли плюнул и махнул рукой:

— Да хрен с ней. Кто увидит?

— Роботы-ремонтники, — мрачно ответил Стефан. — И наварят новую.

— Наварят — не наварят, — я с трудом согнул и разогнул занемевшие пальцы. — Все равно теперь ничего не сделать. До нашего возвращения так или иначе лаз никто заделать не успеет.

Когда мы оказались по ту сторону воздуховода, я лег животом на арматуру, чувствуя, что совсем выдохся. Полу тоже было плохо: он, как и я, на отдых не уходил, но у меня же еще был сумасшедший рейд двое суток назад.

— Что? — Чиф подполз ко мне, отвинтил крышку термоса и налил в нее несколько глотков шоколада, от одного запаха которого мне тут же захотелось сблевать. — Парни, подождите.

— Сейчас, — сказал я, борясь с головокружением. — Пара минут, и я буду в норме. Сейчас.

Пол тоже вернулся, отодвинул Чифа, положил горячие пальцы мне на шею. Два из них были замотаны пластырем, неприятно царапнувшим кожу. Затем пошарил в кармане, достал небольшую коричневую ампулу.

— Держи, на двенадцать часов хватит. Но потом будет неслабый отходняк, сразу предупреждаю. Хуже, чем с похмелья.

— Ага, — сказал я и отломил пластиковую крышечку. — Я знаю, Пол.

Запах у тримата был отвратный, вкус чуть лучше. Я полежал еще минуту, чувствуя, как боль в измученных мышцах отпускает, а все тело наполняет удивительная легкость. Такая, что кажется: откройся сейчас шлюз наружу — и Пространство примет меня, как принимают младенца руки матери. Звезды будут качаться рядом, как гирлянды фонариков в праздник клана, любую можно достать рукой и сжать в кулаке. А Корабль… ну что Корабль? Пальцем толкни — и он полетит сквозь миры на одном только моем желании.

Эйфория прошла довольно быстро, оставив после себя гадкое послевкусие, словно заплесневевший сухарь. Но сил ощутимо прибавилось. Я кивнул Полу, встал на четвереньки и пополз вперед, на свое место. Мне еще предстояло найти ферму, где готовились снимать урожай.

Все в этот раз шло не так, все было плохо. Я полз и полз по бесконечному, как Пространство, кольцевому тоннелю. Полз — мокрый от пота, с до предела обострившимися чувствами, с бешено колотящимся сердцем, намертво застрявшем где-то в том месте, которого ночью касался Нор перед тем, как залезть в свой спальник. Полз среди скрежета ремонтных механизмов, тяжелых вздохов пневматики, звонкой капели конденсата, полз на голом адреналине, насильно выдавленным в кровь стимулятором, краем сознания с ужасом думая о том, чем мне придется расплачиваться за эту заемную силу.

Светящиеся пятна дисплеев плясали перед глазами — сотни литров воды и питательного бульона, десятки градусов тепла — ни одной цифры, даже отдаленно близкой к нужным мне значениям. Если бы я не знал, что раз в сутки как минимум с одной плантации снимают клетчатку, я бы сдался и повернул назад. Я должен был найти нужное ответвление — нюхом, глазами, интуицией — как угодно, но должен был. В конце концов я буквально уткнулся лбом в кроваво-красные нули, дрожавшие на дисплее. По-моему, это была чуть ли не последняя плантация в южном полушарии яруса. Во всяком случае, дальше тоннель перегораживала закрытая диафрагма.

Трясущимися пальцами я достал стопку наклеек, криво налепил четыре над развилкой. Затем сел, вытащил термос и напился, плюнув на экономию. Подыхать от обезвоживания в мои планы никак не входило.

Все, что происходило дальше, я запомнил не очень отчетливо.

Побочные действия тримата мне были известны, Блич рассказывал в подробностях. Тело действовало на автомате, отключив рассудок, провалившийся в какую-то вязкую муть. Сил было много, даже больше, чем нужно. Их хватило на то, чтобы вернуться к рейдерам, а затем снова проползти размеченной дорогой к плантации. Нюх тоже не отказал, скорее, еще и обострился — я чувствовал, как за титановыми перегородками обслуга ферм видит скверные сны, мучается завистью, трахается в укромных углах, сыто мечтает о бездельной жизни.

Я без напряга принимал у рейдеров мешки с клетчаткой и легко поднимал их к вентиляционному отверстию в потолке, где ждал Чиф. И так же легко тащил на себе свою долю к шахте. Даже спуск не отпечатался в сознании как что-то сложное — мне казалось, я легко скольжу по перекрытиям вниз, а сто фунтов за плечами весят немногим больше, чем пустой мешок.

В какой-то момент я подумал, что не так уж страшен тримат, если дает такие преимущества и такие возможности. А Блич сильно преувеличивает. Конечно, пить эту дрянь каждый день нельзя, но для рейда такой стимулятор просто незаменим.

Внизу, когда фермеры бережно забрали у нас груз, Пол подошел ко мне, вгляделся в лицо и подтолкнул по направлению к нашим отсекам.

— Иди спать, Вен. Иди сейчас, пока не накрыло. Потом так ломать будет, захочешь — не уснешь. Иди, слышишь?

Я кивнул, хлопнул его по плечу.

— Не забудь сказать, когда следующий рейд. Сам видишь, вслепую нельзя.

— Псих! — сообщил мне Кинз, глядя не то с уважением, не то со страхом, а может быть и с тем, и с другим вместе. — Да тебе надо неделю в лазарете провести, чтобы оклематься. Какой рейд еще.

— Нельзя, — сказал я и кивнул на людей, которые тащили мешки в сторону ферм. — Сам же видишь. Натаскаем клетчатки, тогда буду отлеживаться.

— Иди спать, — повторил Пол и отвернулся.

По дороге к каюте меня скрутил голодный спазм. Захотелось есть чуть ли не до обморока, и я свернул к столовой. Было уже поздно для завтрака и еще рано для обеда, но почему-то по дороге мне попадалось довольно много людей. Я долго соображал, в чем дело, пока не понял, что сегодня день Седьмой, то есть законный выходной в мастерских, учебных классах и вообще везде, кроме ферм и синтезаторных.