Ночь… С лампой в руке злодей проник в камеру своей невестки. Безжизненное тело Лауренции распростерто на полу; трогательный предмет сей вызывал сострадание. Чудовище, не внемля голосу совести и собираясь совершить омерзительное надругательство, созерцало несчастную… Но Небо устало от его преступлений и именно в эту минуту решило положить конец мерзостям свирепого зверя…

Раздался страшный шум. Это Лудовико и Антонио бросились на преступника: Лудовико хотел пронзить его кинжалом, Антонио же отвел оружие, угрожающее творцу дней его.

— Оставим ему жизнь, — говорил великодушный Антонио, — ибо я вновь обрел дорогую мою супругу: она невиновна! Так что оставим в покое палача ее, жизнь станет ему горшим наказанием, нежели мгновенная смерть.

— Да, ты прав, сын мой, и посему я не доставлю вам такого удовольствия, — заявил жестокосердный Карло и заколол себя кинжалом…

— Ах, отец! — воскликнул Антонио, пытаясь спасти несчастного.

— Оставьте его, — просил Лудовико, — участь сия ждет всех предателей. Жизнь его была проклятием для общества и для семьи; пусть он возвращается в ад, откуда вышел нам на горе, и там, на берегах Стикса, приводит в ужас блуждающие тени рассказами о преступлениях своих. Думаю, что даже они оттолкнут его, как оттолкнули его мы, и это станет страшной карой за его преступления.

Лауренцию вынесли из узилища ее… Она едва не умерла от такового потрясения. Упав в объятия дорогого супруга, она залилась слезами: это единственный способ, каким могла она в тот час выразить волнение свое.

Поцелуи и нежные слова скоро заставили ее забыть о пережитых бедах, и воспоминание о них полностью стерлось из чистой и невинной души ее, где поселилось счастье… счастье, коим вознаградил ее добродетельный супруг, и без малого сорок лет народ Тосканы, поставив над собой новых правителей, гордился этой прекрасной, добродетельной и достойной самых высоких почестей женщиной. Она прожила жизнь в любви, уважении и почитании людском.

Возможно, любителям итальянской поэзии доставит удовольствие прочитать полностью 78-й сонет Петрарки, приведенный выше в усеченном виде, ибо только так он подходил для нашей истории. Первые строки сонета подтверждают истинность слов Вазари, сказавшего по поводу этого сонета следующее:

«Какое счастье для художника встретить великого поэта! Художник пишет портрет, живущий всего несколько лет, ибо живопись подвергнута всякого рода превратностям, в награду же он получит стихи, которые вечны, ибо время не властно над ними. Симоне был счастлив встретить в Авиньоне Петрарку: за портрет Лауры он получил два сонета, обессмертившие его имя, чего ни одно из полотен его не смогло бы сделать».

В век возрождения искусств те, кто обновлял его, умели договариваться между собой и обоюдно воздавать по заслугам. Обретем ли мы сегодня таковое согласие… эту драгоценную чистоту?

Вот наш сонет в переводе, далеком от оригинала, но те, кто знаком с литературой, знают, что итальянская поэзия вообще не переводится.

Подвигнуть человека к исправлению нравов, указав ему надлежащий путь, — единственная причина, побудившая нас рассказать эту историю. Пусть те, кто идет на любую недозволенность для удовлетворения своих вожделений, прочтя ее, поймут, сколь велика опасность, следующая за ними по пятам! И да убедятся они, что ни надлежащее воспитание, ни богатство, ни таланты, ни щедрости природы не в состоянии отвратить человека от порока, если они не подкреплены благонравием, добродетельным поведением, благоразумием и скромностью, и лишь сии последние добродетели способны подчеркнуть выгоды первых; об этих истинах мы и желаем напомнить. И да простят нас за отвратительные подробности ужасного преступления, о котором вынуждены мы поведать. Ибо разве возможно внушить отвращение к пороку, не обладая мужеством обнажить его гнусные язвы?

Редко случается так, чтобы человек одновременно был наделен всем, что требуемо для его благоденствия. Щедро одаренного природою обделяет фортуна. Судьба осыпает милостями пасынка природы. Очевидно, Небо само напоминает нам, что для каждого существа, даже самого утонченного, законы равновесия суть главные законы Вселенной, которым подчиняется все сущее, все живое, все произрастающее.

Франваль, проживая в Париже, городе, где он родился, обладал 400 тысячами ливров ренты. Кроме того, он был прекрасно сложен, наделен необычайно приятной внешностью и самыми разнообразными талантами. Но под привлекательной оболочкой скрывались всевозможные пороки, и, по несчастью, те, что, войдя в привычку, неминуемо приводят к преступлению. Разнузданное, не поддающееся описанию воображение было первейшим недостатком Франваля. Именно от этого еще никому не удалось избавиться, и чем слабее человек, тем более подвержен он его воздействию. Чем меньше у нас возможностей для осуществления замыслов своих, тем больше начинаний мы измысливаем. Чем менее мы действуем, тем более мы выдумываем. Каждый возраст несет с собой новые затеи, и наступающее пресыщение ведет лишь к новым, утонченным извращениям.

Как мы уже сказали, всеми достоинствами, столь свойственными юности, всеми украшающими ее талантами Франваль обладал в избытке. Однако, исполненный презрения к религиозным и моральным обязанностям, он не прислушивался к наставлениям учителей, и качества эти пропадали втуне.

В тот век, когда самые опасные книги попадали в руки детей столь же просто, как в руки их отцов и гувернеров, когда безрассудство возведено было в ранг философской системы, неверие почиталось за доблесть, а распущенность заменила игру ума, характер юного Франваля вызывал лишь легкую усмешку. Возможно, иногда его и бранили, но лишь затем, чтобы после осыпать похвалами. Отец Франваля, большой поклонник новомодных веяний, первый подтолкнул сына основательно задуматься над неподобающими для его возраста предметами. Он сам предоставлял сыну книги, способствовавшие скорейшему его развращению. Разумеется, что при этом никто из учителей не осмеливался проповедовать принципы, отличные от тех, что исповедовал хозяин дома, коему они были обязаны подчиняться.

Как бы то ни было, Франваль рано лишился родителей. А когда ему исполнилось девятнадцать лет, умер его старый дядюшка, завещав ему все свое состояние при условии, что племянник скоро женится.

Располагая, таким образом, изрядным состоянием, господин де Франваль легко мог выбрать себе невесту. Неоднократно представлялась ему возможность сделать выгодную партию, но он умолял дядю, пока тот еще был жив, найти ему девушку моложе его и не обремененную многочисленными родственниками.

Чтобы угодить племяннику, старик обратил внимание на проживавшую вдвоем с молодой еще матерью, владевшей 60 тысячами ливров ренты, некую мадемуазель де Фарней, дочь покойного банкира, имевшую всего пятнадцать лет от роду и самую миловидную внешность, которую только можно было найти тогда в Париже… один из тех девственных ликов, отмеченных печатью непорочности и целомудрия, чьи нежные черты исполнены хрупкой прелести… Ее роскошные волосы волнами ниспадали до пояса, огромные голубые глаза излучали кротость и смирение, стан был тонок, гибок и легок, нежная кожа благоухала свежестью розы.