— Лучше передай на другие банки.

Гном решительно запротестовал.

— Отдай другим банкам, — повторил Витус. — Пожалуйста, Коротышка. А нам принеси побольше воды. Нам всем нужно питье.

— Уй-уй, господин Хитродоктор, ладно уж. — Карлик неохотно передал поднос на другой ряд, а потом вприпрыжку поскакал к трапу, ведущему наверх. Он собирался сбегать на корму, в личную каюту Мехмета-паши, где, как ему было известно, хранился бочонок со свежей водой, которую приносили из колодца возле мола. Семеня по трапу, он, как всегда, бдительно стрелял глазами во все стороны, чтобы убедиться в безопасности. «Все спокойно! — говорили его зоркие глазки. — Пишпаш-паша почтил корабль своим отсутствием».

Энано юркнул мимо красного капитанского кресла и хотел уже сбежать вниз, к каюте, как вдруг чья-то рука схватила его за шкирку. Малыш затрепыхался, как рыба на крючке, чтобы вырваться, но рука тисками сжала его шею.

— Почему ты к… кормишь р… рабов Мехмета-паши?! — прогремел над его ухом капитан заплетающимся пьяным языком.

Энано продолжал барахтаться, проклиная свою невнимательность и лихорадочно соображая, что делать. Откуда, черт бы его побрал, вдруг свалился на его голову паша? Он что, поджидал его? Но тогда он должен был бы пировать все это время на борту, Энано не мог бы этого не заметить. Значит, он вернулся на корабль обычным путем, а он, Энано, его проглядел. Непростительно! Но что толку причитать, ему уже становилось трудно дышать. Коротышка решил притвориться дурачком и все отрицать. Чем смешнее, тем лучше. Если пират хотя бы раз рассмеется, считай, дело наполовину выиграно.

— Щё ты болтаешь? — прохрипел он. — Никого не кормил, в другом месте был, нищим бурду относил.

— Н… не пытайся надуть М… Мехмета-пашу, ты к… кормил их! — Рука сжалась еще сильнее, если это вообще было возможно.

Энано начал задыхаться. Он больше не мог говорить и только яростно размахивал ручонками. Что ему оставалось делать? У него почернело в глазах. Откуда-то издалека он услышал голос капитана:

— М… Мехмет-паша лишает т… тебя своей м… милости.

Энано уже приготовился предстать перед очами Творца, которого называл Великим Бракоделом, как вдруг беспощадная рука разжалась. Капитан, издав предсмертный хрип, пошатнулся и завалился на бок. Малыш увидел, что в шее у паши торчал нож, а еще он увидел того, кто всадил этот нож. Это был высокий худой мужчина с отталкивающими чертами лица, властно сомкнутыми губами и изуродованным глазом, который пересекал, уродуя лицо, плохо затянувшийся шрам.

Энано удивился: убийца нисколько не был обескуражен тем, что свидетель может убежать и выдать его. В следующий миг малыш понял причину невозмутимости чужака. Со всех сторон вдруг хлынули люди, одетые как бандиты и вооруженные с головы до ног. В них было что-то неуловимо знакомое, и Коротышка догадался, что это были такие же пираты, только, в отличие от людей Мехмета-паши, они абсолютно трезвые и не прохлаждались в Старом городе, а явились на борт, чтобы… Да, кстати, зачем?

Ответ не заставил себя долго ждать. Несколько мужчин, здоровых, как быки, вышли из каюты Мехмета-паши, таща на плечах сундук с драгоценностями. По их лицам было видно, каких усилий им это стоило. Они переправили свою ношу на берег, где погрузили ее на большую, прочную подводу. Сразу же раздались два хлопка, затем плеск воды — это были убиты и сброшены в воду часовые. Глазки Энано бегали туда-сюда. Шрамоглаз, как он прозвал человека с изуродованным глазом, едва увидел его, получил то, что хотел: сокровища Мехмета-паши, которому он ради этого хладнокровно перерезал горло. Но почему пират все еще не уходил? Что ему теперь надо?

Коротышка испугался. Потом он вдруг увидел, что люди Шрамоглаза начали освобождать рабов от кандальных цепей, и запрыгал от радости. Очевидно, целью предводителя были не только сокровища.

— Молодец, молодец! — подскочил он к Шрамоглазу. — Великий Бракодел наградит тебя!

Вожак не обратил на него никакого внимания. Вместо этого он подозвал знаком двух своих людей, которые без лишних церемоний связали его.

— Вы щё, сдурели? — возмущенно запищал Энано. — Я такой же пират, как вы! Я вращ на этой посудине!

Однако возмущенные протесты ему не помогли. Один из пиратов подхватил его, словно рулон материи, под мышку и в качестве груза снес на берег, затолкнув в большой пустующий пакгауз. Склад был освещен большим количеством фонарей, и Энано огляделся. Увиденное показалось ему очень странным. На переднем плане, наискосок от входа, стояло кресло, напоминающее кресло Мехмета-паши. Оно также было богато изукрашено резьбой и обито красной материей. За креслом был закреплен трос, натянутый вдоль всего склада до самой задней стенки и деливший помещение на две части. Энано терялся в догадках, что означали все эти приготовления.

Вскоре появился Шрамоглаз и уселся в кресло, двое его людей встали рядом. Затем начали выпускать рабов, которые проходили мимо. Запускали по одной банке, они представали перед Шрамоглазом, и тот внимательно осматривал их. Время от времени один из его людей, стоявших рядом, отпускал замечания, вроде: «Трое из этих пяти молоды, могут еще поработать. Двое других слишком стары для галеры». Или: «У этих у всех экзема на ногах. Слишком долго сидели в дерьме». Или: «Высокий слепой, но в самом соку, у других вообще нет мяса на костях».

В итоге почти каждый из выводимых невольников, на взгляд Шрамоглаза, был пригоден для гребли, вне зависимости оттого, в каком физическом состоянии он находился. Это объяснялось тем, что его флот, состоявший из четырех галер, две из которых стояли в Танжере, а две — в Сеуте, срочно нуждался в новых рабах. В последнее время парни дохли, как мухи, потому что часто выдавалась безветренная погода и им приходилось грести целый день.

Новых рабов собирали в левой половине пакгауза. Те немногие, которых не отправляли на галеру, попадали на правую сторону.

Распределение длилось бесконечно долго. Шрамоглаз приказал начинать с гребцов задних банок и продвигаться по порядку вперед. Между тем Энано понял, что ожидало тех, кого отправляли направо: их на следующий день должны будут продать на невольничьем рынке в старом городе. Такая перспектива показалась малышу такой же безрадостной, как и чудовищная участь галерного гребца. Раб оставался рабом. Неважно, на море или на суше. Однако, стоп! Так ли оно на самом деле? Если вдуматься, на земле нельзя утонуть вместе с кораблем. Да и работа домашнего раба не такая изнурительная, как на галере. Его мысли закружились лихорадочной каруселью: как устроить, чтобы его друзья не попали снова на галерную каторгу? До Витуса и его друзей очередь дойдет еще не скоро, ведь они сидели почти в самом начале, на третьей банке.

Время шло. Энано отметил, что Шрамоглаз уже не так безжалостно отсылал всех на левую сторону, может, потому что бреши в его команде постепенно заполнялись.

Наконец подошел их черед. С бьющимся сердцем Энано увидел, как Витуса и его товарищей втолкнули в ворота пакгауза. Как и у всех остальных, руки их были связаны. Они подошли к столу, и Витус хотел что-то сказать, но один из пиратов опередил его.

— Это третья банка, — выдал он. Глупо, конечно, ведь перед тем сортировали рабов четвертой банки, и вожак был полным идиотом, если не догадывался, что после четвертой следует третья банка. — Щерный, белобрысый, немой, э… — Он запнулся, поняв, что о двух других гребцах ничего не может сказать.

Шрамоглаз вопросительно поднял вверх здоровую бровь.

Не раздумывая, Энано прокаркал:

— У одного парня кровавый понос, у другого — щесотка! Щесотка у всех, у всех пяти!

— Откуда ты можешь это знать, тень джинна? Откуда ты вообще взялся? — Шрамоглаз впервые обратил пристальное внимание на горбуна. Чесоткой он когда-то сам страдал и слишком хорошо знал, как омерзителен зуд ночи напролет, как противно и болезненно расчесывать места, где крошечные клещи проделали под кожей свои ходы, — между пальцами, на запястьях, под мышками, на мошонке и на ногах. Ему потребовалась масса времени и денег, чтобы избавиться от этой напасти.