Мак встала. Ему необходимо поспать, а ей — хорошенько подумать.

Он застонал, снова потянулся к ней, и от этого движения повязка на его плече съехала в сторону и стали видны шрамы на спине. Она нагнулась, чтобы их рассмотреть. Восемь шрамов. Длинных и извилистых. Какую боль выдержал этот человек? Вновь перевязывая его рану, она почувствовала, что хочет провести пальцами по этим шрамам, — возможно, для того, чтобы прогнать те воспоминания, с которыми он жил.

Он спит мертвым сном. Он никогда об этом не узнает. Протянув руку, Маккензи легонько провела пальцем по его спине. Кожа у него была гладкой, а шрам чуть выпуклым. Откуда он? От кнута? Или бамбука? Что еще они с ним сделали? У нее защемило сердце. Как это несправедливо!

Она его почти не знает. Зато неплохо разбирается в людях. Было очевидно: этот спящий на кровати мужчина — хороший человек. В этом она уверена. Но он ворвался в ее жизнь. Вдребезги разбил ее непродолжительные каникулы. И ей хотелось, чтобы все это кончилось.

Лежа на спине, он покачивался на волнах, и волны зализывали его раны. Солнце проникало сквозь неплотно прикрытые веки, оно согревало и опьяняло. Ласковое Южно-Китайское море было женщиной, с которой он совершал чудесный нескончаемый любовный акт. Она баюкала его, гладила своими прокладными влажными ладонями его грудь, живот — и еще ниже.

Оглушительный взрыв разорвал мирную тишину. Мерфи дернулся и погрузился под воду. Захлебываясь обжигающей легкие, мерзкой на вкус соленой жидкостью, он отчаянно работал руками, стараясь вынырнуть на поверхность.

Лопасти винта вспарывали воздух. Автоматные очереди взрыхляли песок, подбрасывая его фонтанами в небо. Раздавались вопли. Вой умирающих молодых парней, разорванных шрапнелью и минами. Кто-то выкрикивал приказы. Кто? Ведь это он командир. Это гибнут его люди. Он нужен им. Адреналин устремился по венам, но его действие сдерживали судорожно сузившиеся артерии.

Он проглотит весь океан, его бедные легкие вот-вот разорвутся. И он погибнет в воде, а не в бою. Нет! Ни за что. Наконец, сделав отчаянное усилие, он вынырнул на поверхность, жадно вбирая в легкие воздух.

Выбравшись на берег, он попытался протереть глаза. И обнаружил, что рука его покрыта липкой алой кровью. И сейчас она слепила ему глаза. Голова же словно раскололась надвое. Он чувствовал, как солнце обжигает его мозг. Но он не позволит, чтобы все вот так закончилось. Ни за что!

Ползком, на брюхе, он бесконечно долго пробирался к высокой траве. Горячий песок обжигал кожу. Он боролся, боролся из последних сил.

Воздушная волна ударила по барабанным перепонкам и перевернула его на спину, словно беспомощную черепаху.

Внезапно оказавшись в тени, он сначала подумал, что над ним парит громадный черный воздушный шар. Казалось, шар извивается и пляшет в солнечных лучах. Заставив себя пошире раскрыть глаза и заслонившись от солнца ладонью, он наконец разглядел зависший над ним вертолет.

Из вертолета свешивалось тело солдата. Кровь хлестала из обрубка некогда человеческой руки. Автомат все еще болтался на ремне, раскачивался в воздухе; одна нога запуталась в ремнях сиденья. Тут чьи-то руки попытались подхватить покойника, но тщетно. Тело еще несколько секунд болталось на ремнях. Потом устремилось вниз, к морю. Мерфи откатился в сторону. Мертвец беззвучно приземлился в двух футах от него. Мерфи зажмурился. Потом снова открыл глаза и встретился взглядом с пустыми глазницами смерти.

Ясно различимый приближающийся свист раздался над головой и резанул по ушам, разрывая барабанные перепонки. Прогремела пулеметная очередь, и неподалеку от него рухнул солдат. Он прокатился по земле несколько метров и застыл. Застыл навечно.

— Хватит! Хватит! — проревел Мерфи. Не чувствуя пронзительной боли, он поднялся на ноги и, пошатываясь на бегу, бросился к своему автомату.

Возле оружия лежала оторванная человеческая рука; пальцы еще шевелились. Рев приближающихся танков, полный угрозы, густой удушливый воздух, запах крови и стоны умирающих заполнили все его существо. Он испустил боевой клич, вырвавшийся из глубины души. Подскочив к своему М-16, Мерфи схватил его, перевел на автоматическую стрельбу и обрушил на врага всю свою ярость. «Да, хоть я и шагаю по долине Смерти, но мне не страшно никакое зло, потому что я — самый отъявленный сукин сын в долине Ашау!»

Маккензи услышала его крик. Она забылась сном на кушетке у камина. И этот вопль вонзился в ее мозг, как раскаленная сталь. Он напомнил ей о той ночи, когда вот так же проснулся Остин и все домашние вскочили с постелей, лихорадочно одеваясь, и бросились в его комнату. Ей был знаком вопль ночных кошмаров.

Она бросилась к Мерфи так же, как бросилась к брату много лет назад, и прижала его к постели своим телом. Это был единственный способ. Мерфи кричал и метался, размахивая руками и отбиваясь от нее ногами. Кровать под ним ходила ходуном; она знала — из-за этого кошмарного сна. Он по-прежнему отбивался ногами — и угодил коленом ей по голени. Острая боль пронзила всю ногу.

Маккензи увернулась от следующего удара и принялась трясти его за плечи:

— Мерфи! Томас! Проснись, черт тебя побери, пока не убил меня!

Он не слышал ее голоса, он сражался. Она кричала. Потом схватила его за обе руки и навалилась на него всем своим весом.

Мерфи замер. Грудь его высоко вздымалась. Наконец он медленно открыл глаза. Значит, он все же оказался в раю. Ангел. Крыльев нет, зато прекрасные волосы падают на плечи, а глаза… в такие глаза мужчина может посмотреть и освободиться от всех воспоминаний.

Над ним сияло видение, ласковое и нежное, вселяющее надежду, дающее тепло. Господи, такое чудесное тепло! Ему хотелось окунуться в него. Пусть оно растопит лед, который сковал его душу. Затем, окончательно проснувшись, он застонал, проклиная себя. Она отодвинулась и соскользнула с кровати. Его рука взметнулась вверх и удержала ее.

Она обернулась и тотчас отвела взгляд. Ей не хотелось, чтобы он заметил в ее глазах готовые пролиться слезы.

— Ты чуть не сломал мне руку, ты, здоровый детина. С тобой все в порядке? — спросила она, и сердце ее дрогнуло.

Он кивнул и закрыл глаза.

— Теперь — да. Я не тебе хотел причинить боль.

Она это знала.

Когда его рука отпустила ее, она присела рядом на край постели.

— Вьетнам?

Он промолчал, и она сама ответила на свой вопрос. Ответила мысленно. ПТСС. Посттравматический стрессовый синдром. Ей была известна статистика. После возвращения домой от этого умерло вдвое больше людей, чем погибло в боях.

Маккензи потеряла во Вьетнаме дядю. А потом, уже дома, брата. Ей было многое известно о последствиях стресса. Она помнила, как пришла в Центр помощи ветеранам и взяла там брошюру. В ней все было разложено по полочкам. Тогда, и только тогда, она отчасти поняла причины смерти Остина через десять лет после Вьетнама.

Проблемы с концентрацией внимания. Невозможность уснуть и спать. Внезапные вспышки ярости. Тяжелые воспоминания. Ночные кошмары. Ощущение заново переживаемых событий. Пережив то, что за пределами обычного человеческого опыта, человек инстинктивно пытается себя защитить.

Она по-прежнему сидела рядом с ним. Это единственное, что она могла сделать. Невозможно претендовать на понимание, оставалось только принять то, что есть. Слишком поздно исправить то, что сделали с Мерфи.

Он рассеянно теребил прядь ее волос. Прядь была шелковистой и настоящей, она помогала ему оставаться в реальном мире.

Мак понимала: когда за ним снова начали охотиться, для него будто снова начался кошмар войны. Вьетнам вновь стал реальностью во время стычки с полицией.

Мак была у стены Памяти. Сначала она могла только смотреть на нее издали. Смотреть в немом благоговении.

Печаль витала в воздухе. Она задержалась перед скульптурой трех солдат, посмотрела на них снизу. Потом шагнула вперед, чтобы прикоснуться к ним. Ей казалось, что они живые. Все трое, стоящие на склоне холма, глядящие вдаль — на что? На свой дом. Ее они не видели.