– Да не смотри ты так трагично. Это еще не конец света. Давай завтра.

– Нет, лучше сегодня, – возразил Джайлз. – А что, если я… приглашу тебя на ужин?

– Если к тому времени ты освободишься, я не против. Думаю, мы неплохо проведем время.

Утром Адель привезла в ателье Седрика обещанную статуэтку. Атмосфера показалась ей еще напряженнее, чем вчера. Похоже, сегодня здесь шла настоящая война между редактором отдела красоты и парикмахером. Редактор требовала сделать модели пробор. Парикмахер отказывался. Модель – одна из актрис, о которых вчера говорил Седрик, – сидела надувшись. Фотограф чуть не плакал. Он так обрадовался приезду Адели, что даже обнял ее и поцеловал:

– Как я рад, что вы приехали. Ой, какая дивная вещица. Именно то, что мне и хотелось. Идемте, поставим ее на стол и, пока в гримерной идет бой, поищем для нее наиболее удачный ракурс.

Он повел Адель в ателье, где уже стоял круглый столик с резными ножками, накрытый бархатной скатертью, а рядом – низкий стул. Седрик поставил статуэтку. Оба внимательно пригляделись.

– Отлично, – одобрил Седрик. – Почти отлично. Вы не находите? – Он помолчал и добавил: – Вот только…

– Только что?

– Только стол не совсем подходит. Я лишь сейчас это понял. Он не годится для вашей статуэтки. Слишком…

– Тяжелый? Темный?

– Вот-вот. Этой бронзовой девушке требуется что-то светлое. Возможно, стекло.

– Стекло и хром?

– Да. Совершенно верно. Только вряд ли в другой гостиной вашего дома стоит нужный мне столик.

– Увы, – вздохнула Адель. – У нас дома таких точно нет. Зато есть у моей сестры. Стекло и хром. Он даже меньше этого. Я попрошу у нее для съемки.

– Вы уверены, что она согласится?

– Абсолютно. Я сейчас же поеду. Столик влезет в мою машину. Я вернусь раньше…

– Раньше, чем кончится война в гримерной?

– Гораздо раньше, – со смехом пообещала Адель.

Когда Адель приехала на Беркли-сквер, Венеции дома не оказалось. Дворецкий провел ее в гостиную – просторную, удивительно красивую комнату, настоящую симфонию белизны и хрома. Для обустройства гостиной Бой пригласил ультрамодного декоратора, лорда Джеральда Уэллсли. Тот покрыл все стены и потолок листовым серебром, а каминную вытяжку – зеркальными квадратами. Вся мебель была исключительно современной: белые кожаные диваны, стеклянные столы с хромированными ножками, изумительной красоты шкаф из клена, трубчатые светильники, тоже отливающие хромом. На стене висел портрет Венеции, написанный Рексом Уистлером. Художник изобразил ее в белом атласном платье на фоне неправдоподобно зеленого леса. В одном из углов стоял белый рояль, на котором Бой любил после обеда поиграть джаз. Играл он весьма хорошо. На рояле стоял набросок углем, тоже, кстати, умело сделанный: Венеция, нежно глядящая на новорожденного Генри. Рисование углем было одним из недавних увлечений Боя. Он нарисовал Кита и подарил Селии.

– Венеция у портнихи. Заказывает очередное грандиозное платье, – сказал Бой, входя в гостиную. – Во всяком случае, я так понял. Чем могу служить?

– Дай мне напрокат маленький стеклянный столик, – выпалила Адель.

– Столик? Никак на Литтонов обрушились столь сильные финансовые беды, что тебя послали просить мебель во временное пользование?

Адель захихикала. Ей очень многое не нравилось в Бое, но в остроумии ему не откажешь.

– Нет. С Литтонами пока все в порядке. А стол понадобился не мне. Фотографу, у которого мы с Венецией были вчера. Круглый столик на хромированных ножках. Например, тот, у окна. – Она махнула рукой. – Всего на несколько часов. Сегодня же и верну.

– Сомневаюсь, что мне хочется помогать этому фотографу, – сказал Бой. – Венеция вчера вернулась чуть живая.

– Это я виновата, – призналась Адель. – Все закончилось бы раньше, но потом мне в голову стали приходить разные идеи. Ну, как можно еще обыграть интерьер. Вот мы и задержались.

– А сегодня ты носишься по Лондону, выискивая для него реквизит? Уж не крутит ли тобой этот джентльмен?

– Нет, конечно.

– Зря. Таких искренних помощниц еще надо поискать. Ладно, это твое дело. Столик я тебе одолжу. Но на чем ты его повезешь?

– На своей машине.

– В твою игрушку он не влезет. Я отвезу на своей. Знаешь, мне вдруг стало любопытно. Хочу познакомиться с этим фотографом. Он обладает великим даром убеждения.

Через полчаса Бой уже встаскивал столик в ателье Седрика Рассела, не преминув заявить, что фотограф должен заплатить ему и Адели за работу.

– Я слышал, Адель и вчера вам помогала.

– Не то слово, – ответил Седрик. – Она мне вчера очень помогла.

– Тогда тем более, талант не должен оставаться невознагражденным. – Бой подмигнул Адели. – Не буду вам мешать. Я потом пришлю машину забрать стол. Когда закончишь, можешь позвонить Венеции. Пока, дорогая.

Бой наградил Адель торопливым поцелуем, помахал рукой фотографу и исчез.

– Какой очаровательный человек, – заметил Седрик.

– Бывает, – усмехнулась Адель.

– Он явно в большом восторге от вас.

– Он в большом восторге от себя самого, – поправила Адель.

– Понимаю, – улыбнулся Седрик. – Что ж, это совсем неплохая черта. Нам всем нужно придерживаться своих стандартов. А сейчас – возвращаемся к работе. – Он поставил статуэтку на стеклянный столик, отошел и удовлетворенно хлопнул в ладоши. – Замечательно. Просто замечательно. Пожалуйста, не уходите. Возможно, мне снова понадобится ваша помощь.

– Я никуда не тороплюсь, – сказала Адель. – Я обожаю вам помогать. Это такое удовольствие.

Седрик задумчиво посмотрел на нее:

– А вам не хотелось бы продолжить это удовольствие? Уже на более регулярной основе?

– Вы предлагаете мне работу? – напрямую спросила Адель, глядя ему в глаза.

– Нет, было бы вульгарным предлагать вам работу. Давайте назовем это… поручением. Когда мне понадобится что-то из реквизита, я попрошу вас мне это найти. Время от времени. И за это я буду вам платить. Что бы вы сказали об этом?

– Я бы все-таки назвала это работой. И сказала бы вам «да».

– Это был дивный вечер, – сказала Барти. – Большое тебе спасибо, Джайлз. И место очень милое.

– Я рад, что тебе здесь нравится. Мне тоже. Нет этой модной шумихи.

– Да. – Барти улыбнулась ему.

Сегодня она была очень довольна собой. Ее чувство удовлетворенности не в последнюю очередь проистекало от нового, будоражащего ощущения уверенности в себе. Собираясь сюда, она постоянно слышала внутри голос Адели, сказавшей, что Джайлз ее «просто обожает». И еще: «Мод считает, что он в тебя влюблен». Конечно, это было далеко не так, и Барти сочла слова Адели обычной болтовней близняшек. Но ведь и она сама замечала, что нравится Джайлзу. Он ценил ее общество. Теперь же, получив неожиданное подтверждение из уст Адели, Барти увидела себя совсем в ином свете: привлекательной, умеющей владеть собой.

Она даже позволила себе ненадолго предаться фантазиям. Допустим, Мод оказалась права: Джайлз ее любит, а она отвечает ему взаимностью. Вот была бы ирония! Потом ее мысли переместились к Селии – как та отреагировала бы, узнав об этом, и какие шаги предприняла бы. Даже на уровне фантазии Барти стало не по себе. К счастью, ей было не о чем волноваться. Да, она очень симпатизировала Джайлзу, однако ее чувства к нему не назывались любовью. И сексуального влечения к нему у нее тоже не было. Пусть она все еще оставалась девственницей, но она знала, какие ощущения вызывает зов плоти. Джайлз не вызовет у нее таких ощущений и через сто лет. Он был и навсегда останется одним из лучших ее друзей, кому она может излить душу. Поэтому ей вовсе не хотелось, чтобы он становился ее любовником. Тем не менее ей было приятно сознавать, что она ему так сильно нравится.

Его извинения она прервала быстро и не без обаяния, заявив, что в его упреках достаточно оснований. Да, она переоценила себя и сказала, что теперь сожалеет о разговоре с Селией и о своей идее выпуска детективных романов, поданных столь «экзотическим» образом. Больше они на эту тему не говорили. Нашлось достаточно тем, чтобы поболтать и посмеяться. Были и темы, которые отнюдь не вызывали смеха: Великая депрессия и небывалый рост безработицы. Когда Джайлз простился с нею у двери ее дома на Рассел-сквер, Барти слегка поцеловала его, пожелала спокойной ночи и пошла наверх. Спать она ложилась, чувствуя себя необычайно счастливой.