Мой муж подскочил как пружина:
– Вам тоже, Консуэло. Вы, должно быть, устали. Поедем отсюда.
Простой подписи на счете оказалось достаточно, чтобы положить конец обильной трапезе. Мы снова сели в такси, и я услышала, как мой муж говорит шоферу:
– «Барбизон Плаза».
Вместе с директором гостиницы, следовавшим за мной по пятам, я обошла огромный номер из трех комнат, который показался мне верхом роскоши. Я была поражена не только тем, что номер оказался с отоплением и ванной, но и тем, каким нежилым он выглядел. Тонио сказал мне:
– Доброй ночи. Я живу в другом месте, там слишком тесно для нас двоих. Завтра вы расскажете мне свои новости. Надеюсь, вы хорошо отдохнете.
Он сжал мне руку и попрощался. Все произошло очень быстро. Я смотрела остолбенев. Он снова повторил:
– Доброй ночи, до завтра.
И я осталась одна посреди спальни, среди чужой мебели в чужом городе.
24 «Я никогда не переставал любить вас»
Я не могла найти ответы на все терзавшие меня вопросы. Это был настоящий кошмар. Бросив друзей в Оппеде, я оказалась в одиночестве на краю постели в пустом гостиничном номере. Я не могла в это поверить. Я сидела на полу, как когда-то в детстве, когда случайно ломала красивую куклу или не понимала правил новой игры. Не знаю, сколько времени я провела вот так. Я бы хотела выпорхнуть в окно с двадцатого этажа, как фея, навстречу огням небоскребов и прилететь прямиком к Богу, где ангелы составят мне компанию более приятную, чем общество моего мужа! Я не знала даже номера его телефона. Где найти дружеское утешение? Физически я была совершенно разбита. Только в памяти сменяли друг друга картины моей жизни с Тонио.
Я бесцельно бродила по холодному номеру. Разглядывала фарфор, гравюры – одинаковые во всех гостиницах мира. Смотрела на освещенные здания. Где окно моего мужа? Я тихонько плакала, когда дверь вдруг отворилась и появилась голова метрдотеля, который принес мне телеграмму. Он извинился за то, что воспользовался своим ключом, потому что я не отвечала на стук. Это оказалась весточка от Бернара Зерфюсса: «Рыцари Оппеда мысленно охраняют вас во время высадки в Нью-Йорке. Нам вас ужасно не хватает, ждите письма. Преданные вам Альбер, Бернар и т.д.».
Ах, как вовремя, как мне нужна была эта телеграмма! Где-то в мире существуют друзья, которые думают обо мне. Я села за длинное письмо Бернару, где наконец могла рассказать все, что меня переполняло. Той ночью я словно грезила наяву. Почему небеса обращаются со мной так странно? Когда забрезжило утро, я все еще одетая лежала на канапе.
В «Барбизон Плаза» подали французский завтрак, доставляемый в номера через окошечко в двери… Несколько чашек кофе с молоком, хлеб, масло и варенье. Я машинально пила горячее молоко, пытаясь понять ситуацию, в которой оказалась. Где Тонио? Кто же он наконец?
Я подобрала упавшие на пол крошки. Приятное занятие – собирать кусочки хлеба, рассыпанные на голубом ковре. Такие простые действия помогали мне чувствовать, что я все еще жива.
Мне надо было составить ответ на телеграмму моих верных рыцарей. Они были моим богатством. Верной любовью. В этих холодных комнатах я была не одна. Я могла думать о них, любить их, потому что они позволяли мне высказывать им свою любовь. В спальне зазвонил телефон, и это вернуло меня на землю.
– Алло, алло, мадам де Сент-Экзюпери? Это ваш португальский приятель с парохода. Ваш муж мне только что сообщил, что вы одна в гостинице «Барбизон». Я могу что-нибудь для вас сделать?
– Заходите ко мне, если у вас есть время.
Через четверть часа С. сидел в гостиной моего роскошного номера. Мы болтали о всякой всячине. Он попросил у меня разрешения привести на ужин свою жену. Имени моего мужа мы не упоминали, хотя меня обуревало желание пожаловаться этому дружелюбному человеку. На прощание он поцеловал мне руку, и мне пришлось резко отдернуть ее, потому что на глазах выступили слезы. С. тихо ушел, понимая, что ничем не может мне помочь. Все, что я знала о нем, это номер его рабочего телефона. Так что иногда мы сможем поболтать. В моем положении это уже немало.
Телефон зазвонил во второй раз. На другом конце провода был мой муж. Он сообщил, что мы живем недалеко друг от друга, и если я готова пройтись, то могу посмотреть на его пристанище. Меня тронуло его приглашение, и я согласилась. Но не успела я войти, как он посоветовал мне спуститься поесть в кафе «Арнольд», где мы ужинали накануне, – оно находилось в том же доме, – а сам он, оказывается, уже договорился пообедать с кем-то еще. С того дня кафе «Арнольд» стало моей столовой.
Мой муж испытывал ту же тревогу и усталость, что и я. Мне было жаль его, он отдавал себе отчет в том, как жестоко поступил, поселив меня вдали от его собственной квартиры. Мне не хотелось первой поднимать этот вопрос. Однако я сказала ему, что хочу вернуться в Оппед, что мне нечего делать в Нью-Йорке, я чудовищно здесь тоскую, все вокруг чужое и у меня нет друзей. Тонио заверил меня, что завтра же, в воскресенье, отвезет меня за город к одной из наших подруг – Мишель, которая наверняка будет счастлива показать мне город.
И действительно, на следующий день мы поехали к ней. Я увидела цветущие деревья, молодых людей – меня окутала настоящая домашняя атмосфера. В горле у меня стоял ком. День пролетел незаметно, но вечером мне пришлось вернуться в свой пустынный номер.
В письме, доставленном из Центральной Америки, мама спрашивала, почему я живу в Нью-Йорке не по тому же адресу, что и мой муж. Я показала Тонио это письмо, и он устроил так, чтобы как можно скорее я получила квартиру, почти в точности такую же, как его, в доме 240 по Сентрал-Парк-Саут.
Итак, я начала обживаться в Нью-Йорке. Иногда муж заходил поужинать со мной в непривычное для себя время, так как сам он ел часа в два-три ночи.
Я приняла благоразумное решение начать работать. Работа – единственное, что позволяет сохранить душевное равновесие, сориентироваться в ситуации. Я намеревалась снова заняться скульптурой в мастерской, находившейся через два дома от меня, «Арт Лиг Стьюдентс».
Через неделю я познакомилась там с несколькими молодыми людьми, которые серьезно пристрастились к этому искусству. Иногда они ходили со мной в кино, мы вместе обедали и даже развлекались, читая старые французские газеты, которые нам удалось раскопать в Нью-Йорке. Эти новые друзья приносили мне огромное утешение, но я чувствовала, что не в состоянии изваять чистые формы. Преподаватель хвалил меня – ведь я была беженкой, это было видно по моей худобе, по признательности, которую я проявляла в ответ на любой знак его внимания.
Однажды Тонио зашел ко мне в студию. Мне было приятно видеть, как он склонился над моей последней скульптурой. Она была немного кособокая, будто канатоходец. Тонио посоветовал мне не отчаиваться. С непоколебимой уверенностью он предсказал, что если я каждый день буду прикасаться к ней, если я научусь правильно гладить глину, то очень скоро эта скульптура станет прямой и прекрасной. Я удивленно посмотрела ему в глаза. Его совет натолкнул меня на мысль… Если каждый день я буду заходить к нему, прикасаться к нему полными любви взглядами, если каждый день я буду говорить ему о моей верности, о моей вере в объединившее нас таинство бракосочетания, возможно, в конце концов он прислушается ко мне и вновь станет моим мужем…
Тем не менее я продолжала сползать в депрессию. Я часто заходила в церкви, ежедневно совершала как бы небольшие паломничества, иногда я даже смеялась над собой, мне казалось, что я схожу с ума, я исповедовалась, поверяла свои мысли священникам…
У меня была прекрасная квартира, внешне я ни в чем не испытывала нужды. Иногда перечитывала письма Бернара из Оппеда. И вспоминала о страхе, холоде и лишениях в каменной деревушке, днем и ночью продуваемой мистралем, который постоянно доносил до нас гул оккупационных войск. И я благодарила небо за то, что целая и невредимая сижу в этой чистой белой комнате. Но приходы и уходы живущего по соседству мужа, некоторые звуки, иногда женские голоса, смех и тишина за стеной заставляли меня дрожать от ревности, задыхаться в одиночестве. Я чувствовала себя как королева, у которой не отняли корону, но отправили в изгнание. Так что все эти белые скатерти, вся эта роскошь, огни небоскребов были для меня невыносимы. Я хотела только одного: крепкого плеча, чтобы приникнуть к нему и заснуть.
