Борис вошел без стука, он думал, что я одна. Он принес мою почту. Увидев Тонио, дворецкий заулыбался от радости. Он искоса взглянул на меня и взял чемоданы, словно подобрал бриллианты на улице… Мы рассмеялись – все трое. Борис вышел с чемоданами, разложил их содержимое по шкафам и приказал украсить цветами этаж «господина графа»… Наконец-то его хозяин вернулся. Даже собака танцевала и – от радости – напрудила на ковре. Муж попросил меня не наказывать ее, так как, утверждал он, это в его честь!
Увы, все вернулось на круги своя… По ночам я снова слышала, как поздно муж возвращается. Однажды моя собака ждала его под дверью до семи часов утра, из-за этого заболела воспалением легких (потому что у пекинесов очень слабое здоровье) и умерла через сутки! Теперь со мной не было и Юти…
Заканчивался шестой месяц моих мучений. Я собрала чемоданы, привела дом в порядок и, как солдат, побежденный, но гордый тем, что сделал все возможное для спасения своей страны, обратилась в бегство.
Муж все понял, глядя на мои сборы. Я накупила разных платьев сестрам и себе. В общем, я уезжала. Я вышла на балкон. Отблески выставки освещали купол Дома инвалидов.
– Тонио, я уезжаю.
– Да, – ответил он. – Когда?
– Мне грустно, но я тебя покидаю. Мне кажется, в нашей жизни произошло ужасное землетрясение, и я должна благодарить Бога, что мне удалось выжить. Я уезжаю строить новую жизнь в другом месте.
– Да, Консуэло, иногда в жизни необходимо действовать именно так. Я тоже уезжаю в Америку. Я совершу еще один перелет, возможно, я не вернусь из этого рейса, потому что у меня нет ни малейшего желания возвращаться. Я не люблю, не люблю больше…
Не споря, не говоря больше ни слова, я села в Гавре на пароход, направлявшийся в Гватемалу. В Пуэрто-Барриос – единственный атлантический порт Центральной Америки.
* * *
Серое море, зимнее море в Гавре. И все равно это зрелище показалось мне восхитительным. Серые чайки, флаги серых пароходов, огромные серые грузовые суда. Моя серая беличья шубка… И мгновение, когда пришло время подниматься на корабль, тоже серое…
Даже горизонт, к которому направлялся наш корабль, был серым. Только мои мысли, мое сердце были залиты священным светом Понимания. Я возрождалась, как только христиане возрождаются для новой жизни, покидая эту несчастливую землю… Возможно, я не заслужила такого счастья, такого утешения. Однако я позволила себе принять этот подарок, ведь я так много плакала. Я молилась о том, чтобы быть достойной облегчения, которое я почувствовала, приподняв могильный камень своего неудачного брака. Я пообещала себе отныне только радоваться и никогда больше не оглядываться назад. Именно в Париже, а не в Сальвадоре, где ходит ходуном земля, я пережила самое сильное землетрясение. А теперь я еду собирать тропические фрукты, приручать бабочек, подпевать журчанию ручьев. Навсегда, до самого конца…
Мне хотелось быть красивой в первый вечер на корабле. Я решила отказаться от прошлого, все вокруг было новым, словно для новой помолвки. Горничные помогли мне распаковать чемоданы. Кончиками пальцев я бережно погладила свое чудесное вечернее платье, которое собиралась надеть в первый вечер новой жизни, жизни женщины, ожидающей знака свыше, чтобы возродиться…
Ленты, атласные туфельки, сверкающие украшения, перья в волосах, кружевной шарф на голове… я все предусмотрела. Одевалась я очень тщательно, словно обручаясь со своей новой судьбой. Я была весела и счастлива, счастлива… По коридорам разнесся звук гонга, созывавшего к ужину. Осталось только надушить волосы! Я побрызгала еще и на горничную, которая помогала мне одеваться. Ее глаза хитро блеснули.
Я шла спокойно, уверенно, светясь от удовольствия, как идет человек, знающий, что он прекрасно одет. Сердце мое трепетало, так же, как трепетали мои ленты и кружева. Танцующей походкой я пересекла салон, потом бар, и навстречу мне попались только члены экипажа.
Ко мне подошел офицер:
– Вы кого-нибудь ищете?
– Может, еще слишком рано? Я слышала первый удар гонга к ужину.
– Нет, – ответил он мне с той же иронией, что я прочла во взгляде своей горничной. – Вы единственная пассажирка.
Выстрел из револьвера не произвел бы на меня такого впечатления. Я рассмеялась. Я верила и не верила его шутке. Фамильярно тронув меня за руку, он продолжил:
– Позвольте мне, мадам, представить вам доктора нашего судна, капитана, старшего помощника…
Все они, выстроившись в ряд, любезно приветствовали меня.
Слово взял капитан:
– Вы наш единственный пассажир и последняя женщина, которая путешествует на этом судне. Это наше последнее плавание в качестве круизного корабля. Я уже двадцать лет его капитан. У нас была забастовка, которая закончилась плачевно. Пароходу пришлось поплатиться: он будет переоборудован в грузовое судно. Нас отпустили в последний рейс, и по счастливой случайности, как только нам разрешили брать пассажиров, вы купили билет. Так что кораблем командовать будете вы. Он ваш. Мы – ваш экипаж. Если вы прикажете изменить курс, я подчинюсь. Для начала не хотите ли отдать нам какой-нибудь приказ?
– Я хочу выпить чего-нибудь холодного, выпить вместе со всеми вами за наше путешествие, ужин может подождать.
– Ужин подождет, – сказал капитан.
– Передайте, – приказал офицер своему подчиненному.
«Передайте приказ», – повторил кто-то другой, и всему «моему» экипажу поднесли бокалы шампанского… Я не знала, плакать мне или смеяться. Немного выпив, старший помощник доверительно сообщил мне:
– Честно говоря, у нас есть еще один пассажир, в третьем классе. Просто пират какой-то. Он умирает, но ни в коем случае не желает попасть в Никарагуа. У него довольно странная навязчивая идея. Он хочет, чтобы мы выбросили его за борт, прежде чем пришвартуемся в Никарагуа… Это его кошмар. Но не переживайте, в это время вы уже будете в Пуэрто-Барриос!
На следующий день мы перенесли столовую поближе к бассейну, где для меня соорудили зимний сад. Моя каюта находилась рядом с каютой капитана. Это был старый морской волк, с лицом, изрезанным морщинами, смеявшийся так, словно ему не страшны ни волны, ни звезды, и при этом сказочно добрый.
Мне казалось, что я сплю. Это было слишком прекрасно. Вскоре мы заметили очень живописный остров. Я попросила капитана взять курс на него. Он так и сделал. Оказалось, что на этом острове перелетные птицы назначают друг другу свидания. Если бы капитан предложил мне остаться там на всю жизнь, меня бы это ничуть не удивило…
Но мы благоразумно продолжали плыть в сторону Гватемалы. Однако я чувствовала, что по мере приближения к Пуэрто-Барриос экипаж начинает нервничать и чего-то боится…
У нас с капитаном сложились свои маленькие традиции. Вечерами мы устраивались в отдалении от прочих членов экипажа и без устали рассказывали друг другу о своем детстве. Он, как и я, не желал говорить о своей взрослой жизни. Мы забывали о реальности, о ее уродстве. Болтали как старые друзья. Он рассказывал мне о новостях со всего мира, которые получал по радио. Я заметила, что по мере приближения к Кюрасао он стал нежнее, но, когда он провожал меня до лестницы, в прикосновении его обветренных рук было больше сочувствия, чем любви…
В Кюрасао я решила прогуляться в одиночестве, чтобы обдумать свою новую жизнь. Все мне казалось просто восхитительным: деревья, новые небеса, люди… Надев белое платье и туфли для прогулки, я отправилась бродить по улицам. Но вскоре члены экипажа нагнали меня. Я развернулась и закричала:
– Я хочу побыть одна, хочу одна сделать покупки. Встретимся вечером на борту.
Мужчины удалились, но не больше чем на десять метров. Я поняла, что за мной следят. Оторваться от хвоста оказалось непросто – их было то семеро, то десять человек, они делали вид, что покупают фрукты, разговаривали с местными жителями, дарили детям ракушки или украшали себя ожерельями из цветов. Здесь каждый чувствовал себя маленьким ребенком с пальмового острова. Эта голландская колония – остров принадлежал королеве Вильгельмине – пахла Голландией и свежими тюльпанами.
