– Понятно, что вы меня распнете, а я даже не буду знать – зачем мне это нужно?
Может, объясните?
– Не объясню, Злата, – я говорил серьезно; и мою серьезность подтверждала улыбка.
– Почему?
Сами не знаете?
– Знаю.
– Что знаете?
– Знаю, что любой человек найдет тысячу аргументов в пользу того, чтобы распять другого человека.
И две тысячи – в пользу того, чтобы не быть распятым самому…
…Ее мысли довольно замысловато побродили по лицу и вылились в вопрос, довольно неожиданный, если вдуматься.
А если не вдумываться – то вполне нормальный:
– Вы целомудренный человек?
– Наверное, – ответил я, – Только в моем возрасте это называется уже по-другому…
…Ее слова заставили меня задуматься.
Когда, не стерпев моего пьянства, все жены по очереди оставили меня, а я бросил пить – мне как-то удавалось обходиться подружками моих бывших жен.
Потом пришло время обратиться к совсем уже посторонним женщинам – самим бывшим женам.
А теперь я, случается, обращаюсь к кому попало.
Кто-то скажет, что это – верх целомудренности.
А кто-то, что целомудрие и я – жители с разных улиц…
…И, помолчав немного, я добавил:
– Злата, возможно, я просто не знаю: что это такое – целомудрие. – И тут же нарвался на ответ:
– А мне что-то и не хочется разбираться в том – знаю я или не знаю, что такое целомудрие.
Вот так и выходило, что ее поколение могло то, что недоступно нам.
Например, задумываться о целомудренности, не тратя время на выяснение того, что это значит…
– … А вы часто рисуете обнаженных женщин?
– Не часто, но рисую.
– Но ведь голая женщина – это зло, – девушка явно проверяла ремонтоспособность моего здравого смысла. – Так говорит религия.
Я оценил эту проверку; и мне не оставалось ничего, как улыбаясь смотреть ей в глаза: «Самое красивое на свете явление – обнаженную женщину – христианство назвало злом.
Уже за одно это – все мужчины должны стать атеистами», – И Злата явно поняла, о чем я думал. Во всяком случае, она укрепила свой аргумент:
– Так говорят все религии; а на них стоит человечество.
И я опять промолчал в ответ: «Один из нас – либо я, либо человечество – делает большую ошибку, утверждая, что обнаженная женщина это плохо.
И так как не может быть, чтобы так сильно ошибался я, то, скорее всего, ошибается человечество.
Я утверждаю, что обнаженная женщина – это прекрасно; и достаточно взглянуть на такую женщину всего один раз, чтобы понять, что право не человечество, а я».
Не знаю, каким образом Злата забралась в мои мысли, но она их явно прочитала:
– А вы не сексуальный маньяк? – Возможно, этот вопрос девушки мог быть простым уточнением диспозиции.
– Думаю, что – нет, – ответил я; и тогда у меня появилась возможность сравнить ее мысли с зайчиками, которые прыгают по солнечной лужайке в поисках то ли пищи, то ли развлечений.
И мне оставалось только моргать – смотреть на нее пунктиром.
Потому что на мои слова о том, что я не сексуальный маньяк, девушка выразилась неоднозначно:
– Жалко…
…Злата посмотрела на меня и тоже заморгала.
Тогда я еще не знал, что под ее ресницами прячутся чертики в таком огромном количестве, что можно организовывать ферму по их промышленному производству с последующей реализацией через розничную сеть по сходной цене.
Я узнал об этом потом.
Как раз перед тем, как узнать, что это совсем не черти, а ангелы…
…Так уже выходило в моей жизни не в первый раз – общаясь с женщинами, я зачастую путал ангелов с чертями.
И – наоборот…
– … Скажите, а разве одетых женщин рисовать нельзя?
– Можно, Злата.
– Почему же вы их не хотите рисовать?
– Потому что одетая женщина – это женщина.
И – только.
– А раздетая?
– Это символ.
– А разве красиво одетая женщина не может быть символом? – спросила она.
– Символом – чего? – переспросил я.
– Ну, например – символом скромности, – девушка изобразила персональную скромность, опустив глазки; и я про себя улыбнулся в ответ на ее уловку:
– Наверное, может.
Просто я до сих пор не знаю – что символизирует одежда: скромность или – наоборот?
– Как – это? – девушка явно не на шутку заинтересовалась моими словами.
– Очень просто.
Разве, например, бриллиантовая брошь на платье женщины может символизировать скромность?
– Скажите, вы напишете с меня правдивую картину? Ну, такую, что все мои знакомые меня узнают?
– Нет.
Я буду фантазировать.
– То есть – соврете? – ожидая моего ответа, девушка приоткрыла ротик, так, что среди губок выглянул ее язычок.
– Нет. Не совру.
Во вранье нуждается ложь.
А правда всегда нуждается в фантазии.
– А разве людей нужно обманывать? – уточнила она вопросом, на который я не знал ответа.
И потому ответил так, как думал:
– Людям не нужно лгать.
Но правду нужно уметь придумывать.
Впрочем, самого главного о правде я девушке не сказал: «Существование правды – это самая большая человеческая выдумка на свете».
– Скажите, а позировать трудно? – Это был уже практический вопрос; и я поделился своим опытом:
– Со мной – нет.
Я не мучаю свои модели.
– А что нужно знать, чтобы быть моделью?
– Ничего особенного, – улыбнулся я, – Просто помнить, что левая грудь твоей модели – это ее правая грудь…
…Где-то в перерыве между словами и мыслями я протянул девушке свою визитную карточку, на которой записал адрес моей мастерской.
– Ладно.
Думаю, что я соглашусь.
Хотя, возможно, это ошибка.
– Злата, ты – умный человек.
– Почему?
– Потому что умный человек вначале обязательно думает.
И делает ошибки только после этого.
– Как вы думаете, умного человека встретить трудно? – Девушка задала этот вопрос таким тоном, что я не понял – спрашивает она серьезно или шутит.
И потому, на всякий случай, ответил ей серьезно:
– Да.
– Почему?
– Потому что умный человек – это персонаж вымышленный.
– Вот вы – умный; возможно, потому мне с вами интересно.
– Возможно, – вздохнул я. – Только помни, что ум – это довольно однообразная вещь.
Разнообразной бывает только глупость.
– А я думала, что умный – каждый, кто умеет смотреть на себя со стороны. – После этих ее слов моя серьезность по отношению к ней выросла, как растет рыба, пойманная в прошлом году.
Хотя она и добавила:
– А глупым человеком быть плохо. – И я ответил:
– Зато – именно для человека естественно.
– Почему?
– Потому что глупость – свойство человеческое.
Я ни разу не слышал о том, чтобы кто-то посчитал глупым еще какое-нибудь животное.
Мы помолчали совсем недолго, и девушка вновь приватизировала инициативу:
– Вот мы – молодые, и нам простительно.
А что – старые люди не делают глупостей? – спросила она; и в ее голосе прозвучал поколенческий вызов.
И, хотя я не считаю себя таким уж старым, мне пришлось отдуваться за все поколение ее родителей:
– Делают.
Просто старые люди делают старые глупости, а молодые – новые.
Того, что если существует неправильные решения, то пытливый человеческий ум к ним непременно рано или поздно придет в любом возрасте – девушке я говорить не стал.