Но, с другой стороны, еще какое-то «что-то» в ней предложило мне отвечать ей серьезно.

Тем более что она добавила:

– А почему вы это делаете?

Я мог бы сказать:

– Потому что культура формирует страну, – но ответил проще:

– Потому что не хочу, чтобы люди были ширпотребом.

Она еще немного походила глазами по моим картинам и поделилась со мной результатами этого похода:

– Вы, наверное, любите фантастику, если рисуете такие картины. – И я простил ей слово «рисуете»:

– Девочка, для художника в мире не так важно придумывать что-то новое, как важно обдумать то, что уже есть вокруг него. – И она простила мне слово «девочка».

– А вы много работаете?

– Много. – Иногда легче сказать правду, чем соврать. Тем более что поначалу в разговоре с ней я спотыкался не о слова, а только о знаки препинания.

– А я часто ничего не делаю и просто слоняюсь из угла в угол.

– Не ты единственная, девочка, – улыбнулся я.

– А кто еще, например? – спросила она, очевидно, рассчитывая на достойного коллегу по времяпровождению.

И я ответил первым же примером, который пришел мне на ум:

– Например – министр обороны.

– Да-а… – прошептала девушка, явно припоминая то ли – кто такой министр, то ли – кто такая оборона.

И, видимо, решив не перенапрягать свою память, продолжила свои вопросы:

– А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? – Такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.

Впрочем, общение с этой девочкой превращалось в оказию размять мысли в любом случае.

– Какую ты любишь музыку? – спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.

– Музыку? – нашлась она довольно быстро, покопавшись в соображалках всего пару секунд и, видимо, придя к собственному выводу, что сказать что-то очень современное было бы не ко времени:

– А разве это о чем-нибудь говорит?

– Конечно, – ответил я, потому действительно так считаю. – Это говорит о человеке очень многое.

– Ну, хорошо, – девочка на мгновенье прищурила свою память:

– Я люблю Чайковского.

Ну и о чем это говорят мои слова? – И на это заявление девушки мне пришлось ответить, хотя и с улыбкой, но честно:

– Твои слова говорят о том, что ты – врушка.

Так уж выходило, что наш диалог мы перемежали молчанием, впрочем, малосекундным.

И я спросил вновь:

– А какие книги ты любишь? – И девушка задумалась теперь уже надолго.

Секунды на три:

– Я люблю Достоевского.

– И что из Достоевского тебе нравится больше всего?

Она еще раз подумала и сказала:

– Все.

– Что именно? – довольно бесчувственно не отставал я от бедной девчонки.

И ей пришлось подумать в третий раз подряд:

– Сейчас и не вспомню.

Откровенно говоря, в ее обмане не было ничего страшного.

Из тех, кто любит Достоевского, я не встречал никого, кто бы его читал. А из тех, кто читал Достоевского, я не встречал никого, кто бы его любил.

– А какая книга, написанная в России, по-твоему, лучшая? – сам не зная на что рассчитывая, спросил я.

– Не знаю.

Библия, наверное.

Говорят, ее обязательно нужно прочитать, и я ее когда-нибудь прочитаю. – Оказалось, что у меня довольно крепкая нервная система; в ответ на эти слова девушки я даже не вздохнул.

Не ждал же я, что она скажет: «Хождение по мукам» или «Московская сага».

– Вы не думайте, я люблю читать, – сказала девушка, и мне показалось, что я заставил ее оправдываться. – Читаешь книжки и понимаешь – какой мир и какими людей создал Бог.

Насчет Бога, она явно сымпровизировала, и в ответ на ее импровизацию я промолчал.

Мне не хотелось говорить о том, что, если бы Бог создавал людей не по своему подобию, а по подобию, скажем, героев Джека Лондона, мир был иным.

Впрочем, о том, кто такой Джек Лондон, она вряд ли знала больше, чем о том – кто такой Бог…

…Хотя, пожалуй, о том, кто такой Бог – вообще никто не знает.

А наш персональный разговор с этой девушкой о Боге в этот момент даже не планировался, хотя уже намечался.

Как разговор и еще об очень многом.

Правда, ни она, ни я об этом пока не догадывались…

– …Ну, ладно, – сказала девушка, и было непонятно: примирилась она со своим обманом или с моей правдой. – Спросите меня еще о чем-нибудь.

– Как тебя зовут? – я выбрал самый простой и в то же время самый назревший вопрос.

– Злата.

Только не говорите мне, что это имя мне очень идет.

– Это имя тебе действительно очень идет; но я не скажу тебе об этом, если тебе это неприятно.

– Приятно, но просто все на свете так говорят.

– А разве ты уже познакомилась со всеми на свете?

– Так говорят все, кого я встречала.

– Значит все, кого ты встречала, говорили тебе приятные слова. – Я с самоуверенностью старого дурака вел ее по разговору.

И вот тут-то Злата меня поймала:

– Да.

Хотя в каждом человеке обязательно есть что-то хорошее. Только почему-то я не хочу, чтобы вы – оказались таким, как все.

А потом она поймала меня еще раз:

– Впрочем, вы не ширпотреб. – Этими словами она продемонстрировала мне, что мои предыдущие слова не пропадали втуне.

Хотя мне захотелось уточнить

– А что такое, по-твоему, ширпотреб?

– Может – вы мне сами объясните? – ответила она мне вопросом на вопрос; и получилось так, что на свой вопрос мне пришлось отвечать самому:

– В настоящем искусстве обязательно должно быть что-то непонятное.

Что-то, до чего люди должны дорастать.

А потом оценить то, что в них изменилось.

Ширпотреб – это то, в чем нет ничего непонятного.

– Значит, я была права.

Главное – мне дорасти до вас.

– Нет, девочка.

Главное – тебе перерасти меня.

– Мне уже интересно с вами, – девушка смотрела мне прямо в глаза.

Будь я цветком, от этих слов красавицы я расцвел бы, не дожидаясь весны, хотя, вообще-то, она была временами странной.

Во всяком случае, в словах: то скажет, что хочет прочитать Библию, то – что в каждом человеке есть что-то хорошее…

…Мы помолчали секунд восемь.

Для меня – мало, для нее, как оказалось, – много.

И она перебила наше молчание:

– Сколько вам лет?

– Для разумной жизни я слишком молодой, а для молоденьких девушек – я уже старый.

– Да какой же вы старый? – в ее голосе прозвучала не порожденка цивилизации – лесть, а куда более древнее чувство – удивление.

И это было самой большой лестью для меня:

– Дело в том, девочка, что у любого возраста есть и своя молодость, и своя старость.

– Я сейчас угадаю – сколько вам лет? – сказала она, но игра в угадайку не входила в мои планы; и я остановил поток мысли моей новой знакомой:

– Не гадай.

Мне – пятьдесят пять, – Я не собирался ее удивлять; просто мне действительно не хотелось, чтобы девочка ломала голову.

Тем более что в датах всегда есть что-то непонятное для меня.

Я, например, до сих пор не знаю – какая дата важнее: рождения или смерти?

– Пятьдесят пять?! – Девушка была явно потрясена свалившейся на нее цифрой:

– Это – когда же мне столько будет?!! – В этом вопросе знак вопроса явно был окружен восклицаниями – словно речь шла не о пятидесяти пяти годах, а о пятидесяти пяти веках.

И я вернул девушку в нынешнее столетие.

В эру, которая называется новой:

– Когда – уверенность в том, что приобрел жизненный опыт, окажется в прошлом, а попытки формировать взгляды на жизнь – все еще в будущем.