После записи Дин представил, что мог чувствовать его Зверь, при всей его «любви» к крови и иглам, когда ему били тату на руке. И тут же немного успокоил себя, что тогда у Свята, по его вине, на душе творилось такое, что боль, скорее всего, он ощущал не в полную силу.

«Я обожаю тебя!»

И жестоко накрыло настроением момента, когда он узнал значение навсегда поселившейся надписи на руке любимого Зверя. Пришлось даже приложить некоторое усилие, чтобы слёзы не пробились из-под закрытых ресниц - Олег, сидевший напротив и с упоением поглощавший яблоки, пытаясь при этом грызть гранит науки, заметив такое дело, не понял бы скупых мужских слёз, от прослушивания (как он думал) музыки своим соседом.

«Это уже слишком. Позвоню завтра - и всё… Док попросил, надеялся, что я передумаю… Я ублюдок, конечно. И, скорее всего, он думает, что я вру на счёт любимого парня. Чёрт!»

Дин горько усмехнулся, когда добрался до мартовской записи Зверя о прекращении походов к Доку.

«Надо же… И не побоялся спалиться, записал!»

«Твою мать… Я думал, у меня мозг взорвётся, когда он начал про от... отношения говорить! Вот какого было всё портить, а? Какая любовь между нами? Какие чувства? Крези, мать его… Фигово… Ну, я же честно предупредил его сразу! Есть у меня уже… Мне от него нужен был ТОЛЬКО секс! И только так! Он согласился! Ой-й-й… Получается, согласился, потому что всё равно на большее рассчитывал? Так, что ли? Зашибись, млять!»

Небольшая пауза, шуршание, щелчок… затяжной выдох.

«Куришь? Ну, ку-у-уришь же, сволочь!»

«А может, оно и к лучшему? Я всего раз в неделю к Доку ходил, и мелкий всегда знал, зачем именно иду. Но он-то не знал, к кому я за этим иду! И меня всегда это напрягало. А он ещё такой типа: «Ты только предохраняйся там!» Млин!»

Ещё затяжка и выдох.

«У нас с ним… Нам же нельзя палиться… И, короче, по-тихому шляемся друг к другу после того, как маман спать уходит. На час-два. Иногда подольше… Я не очень боюсь, что она нас может застать спящими в одной койке – с моими лунатическими закидонами можно всего ожидать. На каникулах новогодних, придурок, потащился же в спальню мамкину? Ну? Я просыпаюсь, светло уже – рядом мамулька, улыбается: «Доброе утро, зайчик! Хорошо спалось?»… А-а-а! Выползаю такой весь в растрёпанных чувствах… С подушкой вместе, блядь, ага – без неё ну просто невмоготу! Охереть! А тут Ян из туалета выруливает и любуется на всё это… Бля-я-ядь! Не, ну а чо я сделаю, если оно у меня на автомате так получается? Ян ржал с меня, суко… Говорит, фееричный долбойоп ты, братег, надо тебе этот твой «автомат» скрутить нафиг! Ну, а хуле, ага… Так обидно стало, что припёрся куда не надо…»

Дин узнал про эту особенность Свята уже после их поступления в институты, в августе, когда однажды, проснувшись в постели близнецов, обнаружил рядом с собой только младшего и пропажу одной подушки.

Плохо понимая, что происходил, пока не тревожа Яна, пошёл на поиски беглеца. И нашёл голого скукоженного Зверя с подушкой в обнимку, на голом же полу кухни. И, не зная, что думать и делать, не только растерянный, но и достаточно напуганный, ринулся назад к Яну.

- Не истери, - пробубнил тогда с серьёзным видом Мозаик, натягивая джинсы. – Не впервой.

- В смысле? Это как?!

- А так. Чудовище иногда ходит по ночам. Встаёт, берёт с собой подушку – это у него обязательно – и укладывается, где придётся.

- Уходит? Куда?

- Дин, я сказал «ходит», а не «уходит»! По квартире ходит. Не дальше, не волнуйся! Ладно, пошли нашего лунатика от пола отскребать.

А позже братья рассказали, что действительно лет с пяти Свята очень редко, но находили спящим где угодно, кроме своей постели - в ванной, в коридоре, в комнате брата, а то и рядом с ним, даже на лоджии. После чего, кстати, мать поставила на оконных рамах балкона дополнительные задвижки, до которых просто так, стоя на полу, невозможно дотянуться, даже отнюдь не малорослым близнецам.

Поэтому Дин, услышав на записи про тот случай со Святом на новогодних каникулах, не удивился.

Лишь вспомнил, как стоя на коленях посреди кухни, обнимал укутанного в одеяло, пытавшегося полностью проснуться и понять в чём дело, растерянного, смущённого и помятого, но такого любимого Зверя.

Вот так и узнал Дин, что у безупречного сильного Свята тоже есть свои странности.

Ну, постебались тогда - и успокоились. Заморачиваться было не из-за чего – ничего экстраординарного не произошло. Но ближе к вечеру, когда всех разморило от жары и от прилично выпитого пива…

- Слушай… То, что я… ну… во сне хожу – тебя не напрягает, а? – спросил невзначай Зверь, убирая на кухонном столе следы позднего ужина, выкроив минутку наедине.

Дин с удивлением посмотрел на Свята, даже не веря, что он может подобный вопрос задать не шутя. Вот только сжатые губы говорили об обратном.

- Хм… Вообще я про утро забыл! Ну, ты чего? Целый день забыть не можешь, что ли?

Зверь отвёл глаза, усмехнулся, повел плечом, снова принимаясь за уборку.

- Ладно, забудь… Фигня…

- Естественно, «фигня»! Эй! А ну-ка, иди сюда! – Дин, опиравшийся задницей о подоконник, вцепился в футболку на загривке Зверя и притянул к себе спиной.

Обнимая второй рукой за талию, мыча от нежности, потёрся губами и носом о тёплую шею.

- Чо за поебень сейчас в твоей черепушке? Ты такой дурак, Зверь! Я тебя просто буду привязывать на ночь к кровати и всё. Или наручниками к себе пристёгивать.

- Выбирать можно? – Свят, улыбаясь, повернул голову.

- Ну, а почему бы и нет. Как тебе будет удобней. Не ржи ты! Ну, а странности… У кого их нет, вообще?

- И у тебя есть? Да ладно? – Дин почувствовал заведённые назад руки Свята на своих бёдрах.

- А то! Чё я, хуже других?

- Ну и?

- Ну… я, например, лет с двух неравнодушен к луку. Мне надо, чтобы он обязательно без шелухи оставался. Мать со мной боялась к овощным отделам подходить, такой ор подымал, если видел лук!