Того же, кто что-либо расскажет о пережитом священном событии, старухи дополнительными вопросами побуждают к самораскрытию, подробно толкуют пережитое и указывают возможность его применить. Если мист вспомнит разыгранную у храма Гекаты битву на Скамандре из "Илиады" — в более архаические времена пелись более древние сказания, — ему раскрывают общий смысл образа подвешенного перед храмом Посейдона юноши либо толкуют загадку этой сцены посредством ее вариации, скажем — через спасение Ахиллеса из зыбучих приречных песков Посейдоном и Афродитой, хотя до сих пор эти божества сражались с ним как противники.

Рея

Если мист пытается поведать об оккультном восприятии через некий орган, жрицы устанавливают точное местоположение этого органа, сравнивая его затем с красными пятнами, на теле юноши, и значительное их количество само по себе проясняет зачаточность собственного восприятия. Ну а начни мист излагать содержание видения, его посылают к жрице в храм.

Там опытная служительница отделяет фантазии от истины, болезненно-навязчивую речь от неспешного свободного рассказа. Все, что жрице представляется здоровым и правдивым, она упорно извлекает дальше, советуя почаще вспоминать эту беседу наедине с собой. "Если б Одиссей, — замечает она, — погруженный феаками в сон, похожий на смерть, и высаженный на Итаке близ пристани Форкиса, в гроте нимф, не пересчитал бы тотчас после пробужденья и не назвал поименно все подаренные ему богатства, он бы никогда не вернулся в этот грот после избиения коварных женихов Пенелопы, которое отняло у него все силы, и сокровища так бы там и остались, забытые. Вот и ты должен поведать мне обо всем, что видел, слышал- или чувствовал, тогда сокровища ночи таинств останутся с тобою". Жрица охотно выслушивает любое сказание, особенно сказание о Персее. Гомера она привлекает для толкования, ведь мисты большей частью живут эпосами, и великие произведения долго, порою всю жизнь трогают их душу, потому что помогают бодрствовать духу таинств, который иначе легко канет в забвенье.

Изобилие истинных образов у Гомера едва ли не бесконечно. Если в речи миста звучат болезненные нотки или он вдруг начинает явно упиваться рассказом об увиденных образах, достаточно упомянуть о приключениях у Кирки-Цирцеи или Калипсо либо о том, как скромно-человечная Навсикая в конечном итоге куда больше способствовала спасению героя, чем обе богини. Бывают и такие, что упорно выспрашивают подробности устройства мистерий, — им, если они мало-мальски понятливы, можно указать на трех девушек, связанных с Ахиллесом: первая, на острове Скирос, Дейдамия, родила ему сына Неоптолема; затем ему была обещана дочь Агамемнона Ифигения, но Артемида перенесла ее в Тавриду и сделала там жрицей; и наконец, он захватил под Троей девушку с Лесбоса, по имени Брисеида, прекрасную, как Афродита, однако же предводитель войска, царь Агамемнон, отнял ее у героя, и по этой причине Ахиллес сорок дней не участвовал в сраженьях, лишь после битвы на Скамандре, смерти Гектора и ночного выкупа его Приамом Ахиллес наконец в мире почиет рядом с нею на ложе.

Одному из посланных в Метроон мистов перед жрицею в пурпурном покрывале является легкий, точно радуга, образ Одиссея — герой падает с плота в море, сбрасывает одежду и обертывает грудь покрывалом Белой морской богини Ино, которое помогает ему миновать смертоносный прибой и добраться до берега страны фе-аков (Од. 5). Едва этот образ исчезает, возникает другой, показывающий более раннее крупное кораблекрушение, которое постигло героя вблизи бездонного морского водоворота Харибда. Молния разбивает корабль в щепки, ломает киль и мачту (Од. 12). Тут мист смекает, что сегодня ночью видел это несчастье перед храмом Посейдона, страшное и для него самого тоже, ибо молния поразила его душу! Вот что он там выстрадал. Наконец образы облечены в слова рассказа и развеялись, и жрица велит еще раз точно повторить самое важное, чтобы ни одно духовное впечатление не пропало втуне.

"Толстокожие" сперва возвращаются во владения Пана, к мосту. Сатир-наставник опять подводит своего подопечного к игровой доске; ему еще раз говорят о начальном жребии и о том, как он же сам его истолковал, особенно подчеркивая имя древнего героя, коль скоро мист назвал одно из срединных полей. Затем сатир велит снова бросить жребий — он даст подтверждение или что-то добавит. Если выпадает аналогичное толкование, особенно если герой тот же, сатир может сказать: "Тебя, как Одиссея, возвращающегося домой спустя двадцать лет, ожидает много могущественных "женихов", которые домогаются твоей души. Герой придет на помощь, чтобы ты не потерял свою душу. Замкни его имя в сердце, не впускай никого в это святилище, никому о нем не говори. Они подступят к тебе, вооруженные сотнею уловок, будут соблазнять почестями, должностями, властью, богатством, влюбленностью, страхом. Все это тебе дозволяется иметь вовне, в городе; но никто не должен властвовать в твоем доме и в сердце, кроме избранного тобою героя. Если — упасите боги! — настанет день, когда ты усомнишься в герое, снова приди на посвящения и скажи, почему ты пришел".

Того же, кто говорил в Метрооне, храме Матерей, со жрицей, один из "мертвых" провожает к Пану, который, задавая два-три вопроса, прощупывает душу миста и назначает исход. Жребий более не бросают. Пан милостив; он любит таинства, а неприкрашенную, природную жизнь знает лучше и точнее других. Если самый настрадавшийся приходит к нему непробужденным, Пан защищает беднягу от высокомерия и печется о его телесном очищении, приказывая двум сатирам: "Идите с этим юношей к запруде и очистите его с головы до ног! А после — живо через мост, чтоб юноша до рассвета вернулся домой и никто из граждан не видел его нагим". Самому юноше он говорит: "Чем ты был здесь — спасибо за службу! — тебе уже не бывать. Молчи обо всем, ибо так велит суровый закон, а еще затем, чтобы не стяжать на себя сраму. Коли ты через год осенью пожелаешь участвовать в Элевсиниях, заблаговременно выучи гимн Гомеров Деметре! Ну а теперь поспеши умыться!"

Встретив миста, которому этой ночью было видение, Пан в кратких словах хвалит его и добавляет: "Безмолвно в мыслях веди сам с собою об этом беседу и примечай, где в жизни или в стихах подобное встретишь. Далее путь лежит в Элевсин".

Десятого боэдромиона (1 сентября) претенденты, или неофиты, Великих мистерий и давние элевсинские мисты начинали воздерживаться от мяса и вина, хотя в иные времена по крайней мере 12 боэдромиона, в день Вакха, усердно отдавали им должное. 14 боэдромиона, за пять дней до выступления процессии в Элевсин, из тамошнего святилиша прибывали жрецы и жрицы со статуей юноши-бога Диониса-Иакха и атрибутами культа, а именно корзинами, которые назывались Idstai. Конный отряд обучающихся военному делу аттических юношей, одетых в черное, встречал их у маленького храма Эхо за Пестрой горой, видимо на давней границе афинских и элевсинских земель. По эту сторону Пестрой горы, у моста через Кефисс, где ныне расположен Ботанический сад, процессия делала остановку у священной смоковницы, посвященной божеству в образе змеи, по имени Зевс Мэлихий. Пять дней спустя это же место было первой культовой остановкой процессии, направлявшейся в Элевсин126. Изваяние Иакха устанавливали на Старом городском рынке, в Элевсинио-не. Так называлось столичное святилище обеих элевсинских владычиц, "Матери и Девушки". Иерофант тотчас поднимался на акрополь к Парфенону, чтобы сообщить городской богине о прибытии нездешнего бога.

Элевсинион на Старом рынке существовал с конца VII века. Солон (640–560 гг. до Р.Х.) воздвиг его после присоединения Элевсина к аттическому государству. Состоял он из окруженного стеною участка с одним-двумя зданиями и располагался между рынками, примыкая с севера к Старому, а с юго-востока к Новому, который был построен Солоном и теперь как раз и назывался рынком, агорой. Через 700 с лишним лет Павсаний так описывал этот городской ландшафт: "Входящим в афинский Одеон [на Старом рынке. — ДА.] в числе многого другого бросается в глаза статуя Диониса, заслуживающая внимания. Поблизости есть источник, называют его "Эннеакрунос" (с девятью трубами) — так оборудован он был Писистратом, водоемы есть по всему городу, а родник этот один. [13 анфестериона (3 февраля) женщины берут здесь воду для жертвы мертвым. — ДА] Выше этого источника [к юго-востоку, где местность повышается к акрополю. — ДА.] сооружен храм Деметры и Коры и храм Триптолема [их жреца. — ДА], в котором есть его изображение" (1.14,1). Сам Элевсинион стоял внизу на склоне акрополя. При Солоне он занимал территорию размером 20 х 30 м, позднее — 40 х 30; храм (17 х 10 м) располагался с северной стороны. В римскую эпоху возле южной стены добавился открытый портик127. В V веке до Р.Х. для подготовки мистов служили только храм да площадь перед ним (20 м2).