Погружённая в грустные мысли, Светлана не заметила дороги до школы. Ясный день позднего лета бушевал красками, гремел трамвайными звонками, шумел машинами, шелестел запылённой городской листвой тополей, только начинающей желтеть. Ничего она не заметила. Очнулась, взявшись за большую холодную ручку массивной двери.

В школе прохладно, тихо, гулко. Дежурного учителя за столом, и того нет. Один охранник мается у окна. Часы тревожно показали опоздание. Повертелась у зеркала, нате вам, опоздала. Все, наверное, в учительской. Или в двадцать втором кабинете. Там обычно педсоветы проходят.

С некоторых пор Светлана любила школу. Как человека. Не заметила, когда поняла: моё, родное. Она умудрилась принять близко к сердцу вечно обшарпанное здание, высокие потолки и большие окна, перила из серого пластика, узкие коридоры и квадратные рекреации. Любила выкрашенные светло-зелёной масляной краской толстые стены. Ей нравилось находиться в пустой школе. Один на один с этим удивительным организмом неизвестного науке вида. Но сегодня нервничала, не вдохнула торжественно первую порцию особого школьного воздуха. Поднималась по лестнице, шла коридором на негнущихся ногах. Сердце стучало. Кровь в висках стучала. Каблуки - и те немилосердно стучали. Взять себя в руки, сосредоточиться не удавалось. Скоро сквозь стук начал доноситься неясный шум голосов. Светлана увидела распахнутую настежь дверь двадцать второго кабинета. Вздохнула поглубже, как перед прыжком в холодную воду. Шагнула в дверной проём.

Павел Николаевич сидел на своём обычном месте, за первой партой у окна. Увидел её раньше всех. Брови его чуть дрогнули, глаза еле заметно расширились. Удивлён. Не ждал. Оценил. Лицо тут же стало холодным и замкнутым, чужим. Но она успела заметить его первую реакцию. Успела, успела. Ликование длилось недолго. Она устроилась за самой дальней партой в том же ряду, увидела его напряжённый затылок и сразу вспомнила его исповедь, ту самую “Повесть о Павле”. Чего возрадовалась, спрашивается, если он любит другую женщину? Ведь любит же. Ясно, как божий день. Старуху какую-то, свою ровесницу. Сорок три года, кошмар. Кругом мужчины уходят от ровесниц, с которыми добрую половину жизни тяготы делили, сбегают к молоденьким. А Дубов наоборот. Светлану ни относительная молодость, ни миловидность не выручили. Может, это и есть любовь? А когда к молоденьким бегут, то не любовь вовсе, обыкновенная закамуфлированная похоть?

Люська по традиции на педсовет опоздала. По традиции её появление сильно смахивало на антре ковёрного в цирке. Раньше в таких случаях Светлана злилась. Сейчас была рада Люське до безумия. Сразу замахала ей рукой, показала свободное место рядом. Люська направилась прямиком к ней. Впрочем, она уже не была для Светланы Люськой. Она стала Люлей. И именно Люля выдала ей, когда они после педсовета пили кофе у Панкратовой в кабинете:

- Выглядишь ты, Светка, офигенно. Поганец твой весь изъёрзался, дырку на штанах протёр. Но… не получится у вас ничего. Он уже молью битый. А тебе ещё любовь требуется.

Светлана кишками ощутила в её словах сермяжную правду. И не захотела признавать эту правду. Отмахнулась.

*

Сентябрь начался с переглядываний в учительской, в буфете, на дежурствах во время перемен. И она, и Павел Николаевич вели себя подобно школьникам, тайком поглядывающим друг на друга. Так не могло долго продолжаться. Надо было и работать. А как работать, если мысли бродят неизвестно где? Окончательно сбила с рабочего настроя свадьба Лёхи Скворцова. Подлила масла в огонь.

Была суббота. Стоял невероятно тёплый для середины осени день. Всё же невеста мёрзла. Лёха укутывал её в свой женильный траурного цвета пиджак. На костюме непременно чёрного цвета настоял папахен Скворцова, Алексей Иванович, личность малоприятная. Он бурундел и бурундел без остановки. Придирался то к одному, то к другому. Злобненько так, сквалыжно. Лёха уступал в мелочах, в главном держался крепко. Заслонял свою невесту от родителей. Крысился при любом намёке на возможную агрессию с их стороны. Рядом с невестой млел, улыбался с застенчивой радостью.

Лёхина мать, особа худая, нервная, желчная, выглядела умней супруга. Лёху своими высказываниями не доставала, гостям праздник не портила, оттягивалась за счёт Светланы. Бубнила, узкие губы поджимала, если что не по ней. С точки зрения Светланы, не по ней делалось абсолютно всё. Главный грех сына со снохой заключался в желании начать семейную жизнь подальше от ближайших родственников, без направляющей руки и подсказок, без жёсткого присмотра и контроля. Более мелких грехов набрался вагон с маленькой тележкой. Свадьба в кафе - очень дорого. К чему деньги транжирить? Родни у невесты целый муравейник. Зачем столько назвали? Фактически для них свадьбу справляют. Со стороны Скворцовых едва десяток гостей наберётся. Неужели плохо в домашних условиях свадьбу играть? В кафе не еда, не закуска - гадость одна полуфабрикатная в минимальном количестве. Невеста из себя невзрачная. Чересчур худенькая, маленькая. Рядом с красавцем-женихом натуральной карлой выглядит. Ножки, небось, кривенькие. Платье убогое. Никакого вкуса. Ума особого нет, зато шустрая. По сути, ещё не жена, а Лёшеньку в кулак зажала и вертит им бессовестно. Свёкру со свекровью почтения не оказывает. Со сватами не повезло - моты несусветные. Короче, ничего хорошего из этого брака получиться не может. И так далее, и тому подобное.

Светлана не сразу догадалась, что Лёха с Дроном специально её к Марии Трофимовне пристроили. В качестве громоотвода. Она вежливо слушала сквозьзубное шипение новоиспечённой свекрови. Жалкими глазами смотрела на Дрона и на Лёху. Лёха улучил минутку и серьёзно заявил ей:

- Терпи, Кравцова, ты мне жизнь спасаешь.

- Лёш, я не могу больше, - взмолилась Светлана.

- Я тридцать лет терпел, а ты один вечер потерпеть не способна.

- Лёша, соболезную. Но у меня твоей стойкости нет.

- Кравцова! Ты мне друг или не друг?!

- Друг, - уныло согласилась она.

Дрон близко к Марии Трофимовне не подходил. У них существовали давние разногласия, усиленные его пребыванием в больнице. Он пытался со стороны подмигивать Светлане больным глазом. Получалось смешно и грустно. Она и на него дулась. Неужели нельзя изобрести благовидный предлог и умыкнуть её от Лёхиной матери? Спас Светлану, как ни странно, Скворцов-старший, излишне, по мнению Марии Трофимовны, при любом удобном случае налегавший на “беленькую”. Как только Мария Трофимовна отправилась контролировать супруга, Светлана тут же метнулась под защиту Дрона, под его надёжное крыло. И старалась далеко от Юрки не отходить. Перемещался в пространстве Дрон пока с некоторым трудом, быстро уставал, но на один медленный танец Светлану пригласил.

- Юрка, вы с Лёхой поросята, - бурчала Светлана, переминаясь в объятиях Дрона под незнакомую тягучую мелодию.

- Мы, Светка, настоящие свиньи, - поправил Дрон. - Признаю. Виноваты. Зато свадьба без скандалов протекает. Ты на Лёху лучше взгляни. Сияет как медный котелок. И всё благодаря тебе.

Светлана покосилась на Лёху. Могла бы и не портить глаза. Без подсказки Дрона видела раздувавшее Лёху счастье. Однако, лично её заслуга была невелика.

- Не льсти, коварный обманщик. Я не причём. Это благодаря Юле.

- Юлька в первую очередь, - кивнул Дрон. - Ты тоже молодец.

- Где Лёха такую дюймовочку откопал?

- Пришла к нам в фирму секретаршей устраиваться. Только она не дюймовочка. Характер не тот. Резвая больно.

- Что, Мария Трофимовна правду сказала? Юля Лёхой вертит?

- Ты чего, Светик? Всё врут календари. Нормальная девчонка, весёлая. Лёхе с ней хорошо будет.

- Лёхе с ней уже хорошо, - заметила Светлана.

- Точно, - опять согласился Дрон, уткнувшись носом ей в темечко, темечку стало жарко. - Аж завидки берут.

Они помолчали, медленно топчась в такт музыке. Дрон вздохнул:

- Солнце моё, давай что ли и мы с тобой поженимся. Тоже счастливыми будем. Свадьба, салатики - хорошо-о-о-о…