Люська его маневры заметила и оценила сразу. Даром, что сонная. Она пыталась любыми способами выяснить, какая кошка пробежала между Светланой и её “лыцарем”. Светлана ловко уклонялась от обсуждений. Вернее, ей казалось - ловко. Люська же подозрительно щурилась и понимающе хмыкала. Хорошо знала: если дать приятельнице время, сама прибежит и сама всё расскажет в никому, кроме неё, не нужных деталях и подробностях. Понимать понимала, только удерживать природное любопытство была не в силах. Светлане скоро пришлось огрызнуться. Достаточно того, что кроме транспортировки двух вёдер с водой от реки к кострам, более ни в чём Люська не помогала. Сидела неподалёку от готовящегося завтрака, кушала вместе с учениками, а потом, привалившись спиной к сосне, отдыхала с устатку. Лениво разглядывала своими выпуклыми глазами Павла Николаевича, Светлану, ребят, мывших посуду, собиравших рюкзаки и палатки, убиравших поляну. Не смотря на бессовестность Люськи, злиться в её адрес Светлана не могла. Люськина избирательная лень, грубоватость и случавшееся периодически хамство, любовь проехаться за чужой счёт по возможности с избытком компенсировались добротой, отзывчивостью и деятельным переживанием за ближних. Не надо было становиться особенно чутким и наблюдательным, чтобы разглядеть это. У Люськи всё всегда лежало на поверхности.
Светлана искоса поглядывала на приятельницу и думала о том, какими странными бывают человеческие натуры. И человеческие отношения тоже. Ведь пошли в поход приятельницами, а возвращались, она чувствовала, подругами. Хотя не было ничего специально сделано или сказано для возникновения дружбы. Или было? Люська теперь слишком много знала. И молчала. Умудрялась при том всем своим видом выказывать, на чьей она стороне.
Пока перед глазами маячило лицо Панкратовой, Светлана думала о ней. Мысли о Люське спасали от других размышлений. Павел Николаевич за утро отдалился на такое расстояние, какого не существовало и в начале их знакомства. Возвёл непробиваемую стену. Обида жгла Светлану слезами. Сначала страстный, затем искренний, виноватый, а вот сейчас - чужой, холодный. Снежная королева. Нет, королев. Правильно сказать - король. Но он именно королев. А Светлана чем виновата? Она-то причём? Обычно после серьёзных откровений люди становятся ближе. Выходит, не всегда? Не надо думать о Павле Николаевиче. Начнутся слёзы - не удержишь, польются водопадом. И Светлана вновь обращалась к спасительным мыслям о Люське.
*
“Хвост” уже сполз с горы вниз, к реке, а Светлана продолжала стоять на краю поляны, оглядывая остывающее после лагеря место. Старалась получше запомнить. Здесь разбились её мечты. Здесь будет памятник её несостоявшейся любви.
Долго задерживаться не стоило. Она вскинула на плечи рюкзак. Сделала шаг, другой. И присела со слезами на глазах. Уже от боли. Совсем забыла о натёртых до кровавых мозолей ногах. Легко было бегать по стоянке босиком, с пластырями на пятках. Вроде, за ночь боль улеглась. Но сейчас, когда на ногах опять кроссовки, точно раскалённым железом жжёт…
Светлана привстала и посмотрела вниз. Павел Николаевич вёл колонну берегом реки. Шёл лёгким, быстрым шагом. Колонна растянулась. “Хвост” её оторвался от “тела” шагов на двадцать. Всё равно, даже “хвост” догнать непросто. На таких-то ногах. Светлана заковыляла вниз, скрипя зубами и глотая слёзы. Не мог же он забыть, про её стёртые ноги. Или мог?
Она догнала своих только у подвесного моста. Вся группа в живописных позах расположилась на травке. Под спинами рюкзаки. Грелись на солнышке, глупо шутили и посмеивались. Над ней, разумеется. Ждали её одну. Ни Павел Николаевич, ни Люська не удосужились сделать по этому поводу детям хоть одно замечание. Совершенно неправильно. Дети вслух смеются над учителем, а другие преподаватели делают вид, что не замечают. Добро бы, Светлана глупости совершала. Так ведь нет. Где же элементарная педагогическая этика? Светлана рассердилась на обоих. Для учеников избрала иную тактику. Вместе с ними посмеялась над собою. Получила в ответ доброжелательные взгляды. И только собралась расположиться на травке среди своих детишек, как Павел Николаевич, пружинисто вскочив, скомандовал:
- Отставить отдых! Мы и так задержались благодаря вам.
- Но… - развела руками Светлана. - Я ноги стёрла, не могла идти быстро. Вы должны помнить. Вы сами меня вчера лечили.
- У вас пластыри на мозолях, - ответствовал Дубов. - Терпите.
Подойдя совсем близко, сказал ей тихо, почти на ухо, так, чтобы не слышали остальные:
- Только абсолютная дура может надеть в поход новую, совершенно неношеную обувь.
Светлана отшатнулась. Сказал, как ударил. За что? Ведь она не скрывала своей неопытности. Не смертельную ошибку совершила, промахнулась. На будущее постарается иметь в виду. А он с плеча? С какой стати он теперь её не переносит? Из-за собственной слабости, которую прошедшей ночью сам же и демонстрировал? Слёзы опять начали набегать на глаза. Отвернулась. Не надо ему видеть её боль, уязвимость. Вдруг захочет добавить?
Пока Светлана приходила в себя, группа начала переправляться по мосту. Первой предполагалось идти Люське, за ней девчонкам, очередь Светланы наступала сразу после девочек. Павлу Николаевичу следовало, пропустив мальчиков, замыкать группу.
Люська устроила из переправы целое представление. Она шла первая и совсем одна. Наверное, ей и впрямь было страшно. Мост раскачивался. Она то вскрикивала, то взвизгивала, то охала, то орала благим матом. Иногда высоко поднимала ногу - сделать широкий шаг, но тут же опускала её на прежнее место и делала маленький шажок с другой ноги. Хваталась за верёвки, натянутые в качестве перил. Тогда мост начинал раскачиваться сильней. Видно было, как вместе с мостом раскачивается и Люськино, вполне ещё молодое, но уже погрузневшее, с валиками жира на бёдрах и талии, тело. Амплитуда, подобная затухающим колебаниям маятника. Наверное, Люське было действительно страшно. Но! Хохотали все. И Дубов, и Рушанна с подругами, и строгая умница Катя Прохорова. А уж мальчишки просто захлёбывались смехом. Пока все веселились от души, Люська потихоньку, полегоньку одолела мост. Стоя на песчаном пригорке, задорно махала с другого берега. У-у-у… Раз она смогла, то и все смогут. Продолжая посмеиваться, перебрасываться шутками, группа подошла к подвесному монстру вплотную.
Сначала перестали смеяться девочки. Совсем притихли. Идти оказалось очень страшно. Некоторые начинали плакать, отказывались делать больше двух шагов. Мальчики хохотали ещё громче. Павел Николаевич взялся поочереди переводить девочек, курсировал по мосту челноком. Когда медленно, когда быстрее. Дождавшись свой очереди, Светлана выяснила - и она не может пройти на другой берег. Пока собиралась с духом, Витька Рябцев отодвинул её в сторону и решительно шагнул вперёд, прокладывая остальным пацанам дорогу. Иногда Светлане казалось, что Витька может всё. Даже закадычные рябцевские дружки считали Витьку безбашенным. Но безбашенный Рябцев смог шагнуть всего несколько раз и замер, схватившись обеими руками за верёвку. Мальчишки примолкли. Если Витька не может, то о них говорить и подавно не приходится. На Люську, снующую по противоположному берегу между попадавших на траву девочек, они сейчас смотрели с уважением. Павел Николаевич очень быстро превращался почти в небожителя. Светлана видела это по глазам своих мальчиков.
- Рябцев! Ты что там застрял?! - кричал Павел Николаевич, отпаивая из фляжки Рушанну. - Иди сюда, не задерживай остальных!
- Мне приспособиться надо! - завопил в ответ Витька. Голос его сорвался, дав невольного “петуха”. Привыкнув к постоянному форсу, Витька не мог позволить себе отпраздновать труса. Однако, трусил.
- Мост сильно качается! Я сейчас приспособлюсь и пойду!
Рябцев, в самом деле, приспособился и пошёл. Не так быстро, как ему хотелось бы, но и улиткой не полз. За Рябцевым потянулся Шурик Ковалёв, за Ковалёвым отправились Виноградов, Миронов. Постепенно все мальчики, кто быстрее, кто медленней, переправились через реку. Светлана осталась одна. Ей свистели, кричали, махали руками, давали советы. Павел Николаевич злился. Она понимала, что навсегда потеряет уважение своих учеников, если не решится. После истории с мостом на уроки в собственный класс можно будет не приходить. Но переломить себя не получалось.
