– Внимание! Говорит ЭпсилонОдин! Воздух! Всем эпсилонам – приготовиться к отражению атаки!

– ЭпсилонСевер готов! ЭпсилонЗапад готов! ЭпсилонЮг… – один за другим доложили стрелки.

– Цель – справа по борту! На пятнадцать часов! Угол атаки…

– Стопстопстоп. Сколько часов?! – не понял наблюдавший за маневрами Белгутай.

Джеймс похолодел, но поспешил взять себя в руки и принялся непринужденно объяснять:

– Это новая грифонская тактика. Представьте себе, что небесная сфера – это огромный циферблат. Таким образом, «двенадцать часов» – это прямо по курсу, «шесть часов» – у нас за спиной, и т. д., и т. п.

– Очень, очень интересно, – задумчиво произнес мастеркапитан. – Забавный подход. Надо будет тщательно его изучить.

«Вот будет забавно, если я только что поднял здешнее военное искусство на новый уровень», – мысленно ужаснулся Хеллборн.

– …но сейчас попробуем по старинке. «Зюйдвест», «нордост»…

«Все могло быть хуже».

Два часа спустя с Хеллборна стекали водопады пота (порожденные не только усталостью), но мастеркапитан Белгутай остался весьма доволен, что подтверждало следующее заявление:

– Теперь я вижу, что тебе можно доверить батарею.

«Аминь!»

Бронепоезд покрывал в среднем 50–60 километров за час и неуклонно приближался к линии фронта. Линия фронта, насколько мог судить Хеллборн, двигалась ему навстречу. Медленно, но столь же неуклонно.

– Все преимущества на стороне агрессора, – хладнокровно заметил один из офицеров, когда они прослушали очередной выпуск столичных новостей. – И агрессор ими воспользовался!

Дело происходило в столовой, она же «броневагонресторан». Массивный, если не сказать гигантский радиоприемник стоял прямо на полу. Майор Паламедес покрутил верньеры и настроился на индоокеанскую станцию. Это не воспрещалось. Даже товарищ подполковник Аттила Кун, замполит бронепоезда, с интересом прислушивался к вражеской пропаганде. Фокус заключался в том, что бы время от времени отпускать благонадежные комментарии.

– Вот же мерзавцы, врут и не краснеют! – порой восклицал один из офицеров.

– Откуда ты знаешь? – замечал другой. – Ты же не можешь видеть лица диктора!

– Логично. Но ведь все равно врут!

Но даже согласно сообщениям официального драконского радио дела обстояли неважно на всех фронтах. Индоокеанцы высадили десант в Мозамбике, французы – в Ирландии; московиты застряли у Великой Китайской стены; ломбарды прорвали Гуннскую линию и продолжали двигаться на юг; легионеры Спаги ухитрялись наступать одновременно на Камерунском и Египетском фронте. Ксанаду высадила десант на Аляске.

– Забавно, я мог быть сейчас там, – пробормотал Белгутай, услышав последнюю новость.

«Так вот он откуда родом!» – наконецто узнал Хеллборн. Из Ксанаду, загадочной азиатской империи, владевшей Японскими островами. Монгольский хан Кубилай завоевал Японию в конце 13 века – и на этой планете его не остановил «Божественный ветер» Камикадзе. Когда война завершилась, денмографический баланс на островах был безнадежно нарушен, поэтому грозный хан заселил японские развалины своими подданными с материка. Еще больше их прибавилось после падения монгольской династии в Китае.

Разумеется, новый народ монголояпонцев называл свою родину както иначе, но белый человек не был способен произнести это варварское имя. И какойто европейский путешественник дал этой стране имя Ксанаду. Потому что:

In Xanadu did Kubla Khan

A stately pleasuredome decree:

Where Alph, the sacred river, ran

Through caverns measureless to man

Down to a sunless sea.

В стране Ксанаду Кублахан

Велел построить чудный храм,

Там Альф, священная река,

В пещерах, долгих, как века,

Текла в подземный океан…

Строго говоря, совсем не «храм», но лингвистические ошибки случались и на этой планете. Ктото перепутал Pleasuredome и Dome of the Rock, и вот уже соплеменников Белгутая в англоязычных военных кругах прозвали «храмовниками», «тамплиерами».

Тамплиеры были воинственным народом, в котором монгольская беспощадность смешалась с японским презрением к смерти (или чтото в этом роде, как писали в старинных романах). Впрочем, они могли презирать смерть, но не самого бога смерти. Еще одно непроизносимое имя, поэтому в английском языке монголояпонского идола прозвали Плутоном.

«Забавно, божок есть, а такой планеты все еще нет», – заметил Хеллборн, вспоминая тот нелегкий урок астрономии и исторические уроки Патриции.

Патриция торчала в лазарете как послушная серая мышка, и виделись они редко. Тем более что доктор Креспо не одобрял визиты Хеллборна.

– Где я мог видеть вас раньше? – с подозрением в голосе вопросил португальский эскулап, когда Джеймс первый раз появился на пороге.

– Вы подобрали меня в Мозамбике около месяца назад, – напомнил Хеллборн. – Но тогда я выглядел гораздо хуже.

– Вы и сейчас неважно выглядите, – с подкупающей откровенностью заявил доктор. – Вы хорошо себя чувствуете?

– В госпитале Святой Анны я прошел полный курс прививок, – неуверенно вспомнил Джеймс. – Надеюсь, это застрахует меня от новых африканских сюрпризов.

– Как бы не так! Вот, буквально за день до начала войны к нам поступило сообщение о новой вспышке зеленой лихорадки у истоков Кубанго! Первый случай с 1898 года! – подполковник медицины Креспо был вне себя от восторга. Фанатик профессии, понял Джеймс, он увидел новый вызов.

– Между прочим, – продолжал доктор, – здесь вам не бордель. Я не знаю, что вы пообещали Патриции, но она хорошая девушка (хотя ей явно не помешает пластическая операция).

– Сэр, мы просто старые друзья, – покраснел Хеллборн.

– Дада, конечно. Все вы так говорите. Возвращайтесь к своим пушкам, молодой человек, сержант Блади сейчас занята.

– Как скажете, сэр, – в очередной раз пожимал плечами Джеймс и удалялся.

Он проводил на своей новой батарее бОльшую часть свободного и служебного времени, безжалостно гонял подчиненных, а заодно изучал пересекаемые африканские просторы. Они уже двигались в пределах Конголы (здесь – «Союзная Ангольская Республика»). Африка как она есть, настоящий коммунизм и сюда не успел добраться. Слева – океан, справа – джунгли, саванна, недобитые слоны и крокодилы. Время от времени их обгоняли другие поезда; иные двигались навстречу – набитые ранеными или беженцами.

– Под колеса бросилась саванна,

«Пуссикэт» пыхтит, как толстый слон!

Мы идем на север, за Кубанго,

Возрождать порядок и закон! –

на все голоса распевали стрелки. Хеллборн не возражал, хотя и отмечал, что его солдатам явно ктото наступил на ухо. Возможно, пресловутые слоны.

– Очень хорошо, товарищ Хеллборн, – заглянувший в гости комиссар Кун остался доволен боевым духом зенитчиков и другими проявлениями патриотизма.

Подполковник Аттила Кун, совсем молодой парень, был чуть старше Джеймса. Он носил очки в золотой оправе, французскую бородку и был родом из Грифонской Венгрии, то есть в некотором роде являлся земляком «барона фон Хеллборна». Но никаких родственных чувств к своим немецким угнетателям юный мадьяр не испытывал, напротив. Первый их разговор едва не закончился стычкой.

– Да я в двадцать первом на баррикадах патроны подносил, – с полоборота завелся комиссар, с подозрением смотревший на бывшего аристократика.

– А я в двадцать первом пешком под стол ходил, – вежливо улыбнулся в ответ Хеллборн.

Впрочем, товарищ Аттила остыл также быстро, как и загорелся.

– Мы делаем здесь важное дело, Джеймс, – воодушевленно говорил он уже через несколько минут. – Святое дело! Будущее всего мира зависит от нас!

«Как скажешь».

Еще на одну тысячу километров ближе к Касабланке.

* * * * *

На одном из полустанков в окрестностях Браззавиля к ним прицепили еще два броневагона.

– Кто это? – с изумлением спросил Джеймс, рассматривая погружающихся в вагоны бойцов.

– Мы – корабль, а это – наша морская пехота, – ухмыльнулся Белгутай. – То есть паровозная.