Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Одна вещь только меня заботит… – обеспокоенно сказал Новакович, крутя свой рыжий ус. – Ведь по проекту церемониала участие в этом идиотском короновании должна принять и Яблонька?

– Конечно! Она увенчает его короной!!

– Ну, вот. Как же мы поступим: объясним Яблоньке, что Куколка – жалкий болван, или оставим ее в неизвестности, придав всей церемонии вид настоящего преклонения перед этим «Божьей милостью» поэтом?

– По-моему, признаться во всем Яблоньке, да и дело с концом! Она же с нами и повеселится.

Новакович твердо посмотрел всем в глаза:

– Нет, ребята, значит, плохо вы знаете Яблоньку! Могу сказать заранее, что будет: узнав, что мы мистифицируем этого жалкого парнишку, она возмутится, назовет нас жестокими, бессердечными, пристыдит нас, укажет на то, что мы зря издеваемся над Божиим творением, что у этого «творения» тоже есть живая страдающая душа – и прочее, и прочее. Одним словом, сорвет всю нашу игру. Вы об этом не подумали?

– Тогда можно Яблоньке вообще ничего не говорить… Представим его как нового Шиллера, Пушкина и Байрона, вместе взятых, и что мы, дескать, хотим почтить это гигантское дарование!!

Новакович покачал головой:

– Значит, вы предлагаете попросту обмануть нашу Яблоньку?

– Да чего ты заныл преждевременно? – вскипел Мотылек. – Сегодня Яблоньке ничего не скажем, а завтра явимся все к ней, падем на колени, поцелуем край ее платья да и покаемся. Кто открыл Яблоньку? Ты, что ли? Я ее открыл! Значит, я за все отвечаю!

Комната была уже прибрана и приняла чрезвычайно свежий вид: посередине на ковре, покрытом шкурой белого медведя, стояло кресло, в свою очередь покрытое великолепной персидской шалью; по бокам кресла – две развесистые пальмы в кадках, задрапированных одеялами. В стороне – маленький столик, на столике красная шелковая подушка, а на ней – сверкающая разноцветными камушками чудесная корона, которая под искусными пальцами волшебника Мецената превратилась в подлинное художественное произведение. В стороне стол – с цветами и фруктами.

Мотылек ходил вокруг, любовно осматривая все эти вещи, и только крякал от удовольствия. Все поработали сегодня достаточно – даже Кузя внес свою лепту в общие труды: разбил фарфоровую вазу для цветов.

Когда Анна Матвеевна выплыла с заказанным шампанским и бокалами – она остановилась посреди комнаты совершенно остолбенелая…

– Это чего такого вы тут настроили?

– Красиво, бабуся? – с гордостью спросил Кузя. – Видите, как я тут все прибрал?!

– Да что это вы… женить кого собрались, что ли? Что за праздничек придумали?

– О, благодетельная Кальвия, – выскочил вперед Мотылек. – Все это для вас! Мы пронюхали, что ровно сорок лег назад вы погасили огонь Весты; уронили пылающий факел девственности и, упав в объятия супруга, перешли на брачное положение. Этот угрюмый факт мы и решили отметить!

– И кто тебе, лешему, такой язык привесил?! – сердито сказала Анна Матвеевна. – Ты бы лучше в церковь ходил да Богу молился!

– Нот, уж вы его не заставляйте Богу молиться, – вступился Кузя. – А то он лоб разобьет – кто будет чинить церковные плиты? Вы, что ли?

За дверью свежий звучный голос произнес:

– Разбойнички!.. А здесь Яблонька! Впустите!..

Глава XII

коронование

Рев восторга приветствовал гостью. Гибкая, золотистая, в платье персикового цвета, с обнаженными руками и открытой шеей – будто кусочки белого мрамора мелькнули перед глазами восхищенных клевретов, – она была обворожительна в своей не искушенной кокетством юности.

От пышных волос, окружавших прекрасное лицо золотым сиянием, до маленьких ножек, обутых в серебристые туфельки, – она вся теплилась, как радостная пасхальная свечка.

– Яблонька, – восхищенно воскликнул Меценат. – Если я ослепну от вашей красоты, как старый Велизарий, будете ли вы водить меня за руку, как тот мальчик, который питал Велизария?

Новакович вздохнул и мрачно ответил за Яблоньку:

– Не такой она человек, чтобы водить за руку. Она за нос водит…

Яблонька в это время здоровалась с Анной Матвеевной, и поэтому горькая тирада Новаковича не достигла ее ушей.

– Голубка ты моя белая, – обратилась к ней нянька. – Хучь ты объясни мне – чего это тут затевается?! От них нешто добьешься толку?! Такое мне объяснили, что тебе, девушке, и слушать неподобно!

– А вы думаете, нянечка, я знаю? Прилетает ко мне Новакович, сует в руку две груши и наказывает, чтоб обязательно я сегодня пришла в самом парадном виде! Спрашиваю, зачем. Мычит что-то.

– Мудреные они, – сокрушенно сказала нянька. – Ты бы их остерегалась, девушка, а то втянут они тебя в историю. Ведь я их знаю – сущие мытари!

– Настало время объяснений, – напыщенно сказал Мотылек. – Сегодня мы коронуем одного чудного поэта, а имя этому поэту: Куколка.

– Что за коронация? – забеспокоилась нянька. – Чего надумали?! Нешто он царь какой?

– Король, бабуся! Король поэтов.

– Ну, дай ему Бог, – смягчилась нянька. – Очень он ладный парнишка: великатный такой, почтительный – не вам, бесстыжим, чета. Да вот он – легок на помине.

Куколка появился, одетый, как и подобает королю поэтов, в черную бархатную тужурку, ловко обрисовывавшую его стройную талию… Черный глубокий тон бархата резко оттенял бледно-розовую свежесть его красивого лица и мягкий блеск белокурых волос.

– Вот они, – любовно сказала нянька, поглядывая то на него, то на Яблоньку. – Две золотые головушки! Будто ангелята в ад слетели.

– Тесс! – зашипел Мотылек, приложив палец к носу. – Частные разговоры не допускаются! Без прозы! Все по местам!

Он низко поклонился Куколке, взял его деликатно за пальцы, усадил в торжественное кресло на белой медвежьей шкуре, подскочил к роялю и, обрушив на клавиши свои проворные пальцы, стройно заиграл полонез из «Сказок Гофмана»…

Кончил. Схватил со стола заранее приготовленный том Пушкина, развернул его, как Евангелие, на заранее приготовленном месте и звучно прочел:

Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон —
В забавы суетного света
Он малодушно погружен.
Когда ж в избе старушки скрип
До слуха четкого коснется…
Тотчас к бумаге он прилип
И от нее не оторвется!..

Так он и откатал все стихотворение, причудливо мешая звучащий медью пушкинский стих с пресловутыми Кукольными стихами о старушке. Окончив, захлопнул книгу, благоговейно поцеловал ее и начал речь:

– Ваше величество, дорогой Куколка! В жизни почти всякого большого поэта есть одна неизбывная трагедия… Современники его или недостаточно ценят, или совсем не ценят, и только после смерти поэта приходят признание, слава, почести. Это ужасно!! И вот мы, люди хрупкой утонченной духовной организации, почуяв, что в отношении вас может совершиться та же вековая несправедливость, решили по мере своих слабых сил дать вам при жизни то, на что при других условиях вы бы имели право после смерти! Мы создадим вам славу, потому что вы достойны ее, и сегодняшний день – это первый робкий шаг в страну Очаровательных Возможностей, которые ожидают вас на вашем пути, на том пути, с которого мы заботливо сметем все камни преткновения, все шипы – чтобы шествие ваше встречало по сторонам только цветущие розы, только благоухание цветов и приветственные улыбки благодарного народа, который вы вознесете и облагородите вашим волшебным талантом! Настоящих поэтов коронуют так же, как подлинных королей, поэтому, о прекраснейшая из русских женщин – Яблонька, – благоволите покрыть сверкающее будущим гением чело этой королевской короной. Ур-ра!!

Яблонька, ласково улыбаясь, взяла с подушки корону, надела ее на кудрявую голову «короля поэтов», а «король поэтов» с серьезным видом преклонил одно колено и благодарно поцеловал гибкую душистую ручку…

16
{"b":"2113","o":1}