Владение, согласно Гегелю, состоит в том, что нечто находится во власти определенного человека. Обладание собственностью представляется средством по отношению к потребности, т. е. если человек имеет потребность в чем-либо, он может ее удовлетворить посредством приобретения данной вещи и ее потребления. Но потребление, по Гегелю, не главное. «Истинное же взаимоотношение состоит в том, что с точки зрения свободы собственность как первое наличное бытие последней есть сама по себе существенная цель» (8, VII, стр. 72). Гегель замечает, что чрезмерное личное потребление отнимает у капиталиста часть от накопленного капитала. Это, по выражению Гегеля, есть стародворянский принцип, состоящий «в потреблении имеющегося в наличии». Гегелю ясно, что первейшая обязанность капиталиста — накопление капитала. Говоря, что собственность есть сама в себе цель, Гегель тем самым тонко улавливает психологию буржуа, стремящегося к безграничному накоплению собственности.
Поскольку в собственности воля человека выступает как воля единичного человека, постольку собственность имеет характер частной собственности. Гегель резко выступает против общей собственности.
Гегель критикует и мелкобуржуазную теорию равного распределения имущества. Он указывает, что величина имущества зависит от трудолюбия, а поскольку одни более трудолюбивы, а другие менее, постольку первоначальное равенство со временем обязательно рушится.
Понятие собственности, по Гегелю, основано на том, что лицо вкладывает в вещь свою волю. Но внутренний акт воли данного человека должен быть распознан другими людьми. Чтобы это произошло, личность должна вступить во владение собственностью, что осуществляется или физическим захватом ее, или формированием вещи, или наконец, обозначением. Физический захват является наиболее совершенным способом, так как в этом владении лицо непосредственно присутствует. Но этот способ субъективен, временен и в высшей степени ограничен как по объему, так и вследствие качественной природы предметов. Правда, этот способ вступления во владение может быть несколько расширен при помощи механических сил, инструментов и т. д. Вступая во владение каким-нибудь предметом, лицо находит, что с ним связано и нечто другое. «Я выполняю вступление во владение посредством руки, но область последней может быть расширена. Рука есть тот великий орган, которым не обладает животное, и то, что я охватываю им, может само стать средством, которым я хватаю дальше» (8, VII, стр. 80). Если рука служит прежде всего для захвата, это свидетельствует о жадности владельца руки. Жадность буржуа и его стремление к безграничному захвату, накоплению собственности тонко подмечены Гегелем.
Вторым способом вступления во владение Гегель считает формирование вещи, т. е. придание предмету определенной формы, обработка, приспособление его к пользованию. В формировании вещи соединяется субъект и объект. Здесь Гегель высказал гениальную догадку о том, что единство субъекта и объекта осуществляется в трудовой деятельности человека. В процессе придания формы предметам (а оно бывает очень разнообразным в зависимости от качественной природы предмета и различия субъективных целей) человек совершенствует собственное тело и дух, постигает себя как свободное существо, выявляет свои возможности, задатки, способности. Гегель здесь в более доступной форме воспроизводит те мысли, которые он высказал в «Феноменологии духа» в главе «Господин и раб».
Вступление во владение вещью путем обозначения заключается в том, что посредством знака данное лицо сообщает всем другим лицам, что оно вложило свою волю в данную вещь, исключая тем самым других из владения. Этот способ вступления во владение свидетельствует о господстве человека над вещами.
Далее Гегель переходит к проблеме потребления вещи. В потреблении, говорит он, вещь выполняет свое назначение — удовлетворяет потребность.
В связи с анализом вопроса о потреблении вещи Гегель говорит о «специфической годности», т. е. потребительной стоимости вещи, и «ценности» ее, т. е. меновой стоимости. «Качественное — исчезает здесь в форме количественного. А именно, говоря о потребности, я указываю титул, под который можно подводить самые разнообразные вещи, и то, что есть общего в них, является основанием того, что я их теперь могу измерять» (8, VII, стр. 87). На каком же основании мы можем сравнивать и измерять вещи, которые имеют различную «специфическую годность»? В чем заключается общность между различными обмениваемыми вещами? На этот вопрос Гегель не может дать правильного ответа, так как он не понимает двоякого характера труда, создающего товар. Гегель рассуждает следующим образом. Каждая вещь обладает способностью удовлетворять специфическую потребность. Но каждая специфическая потребность является в то же время «потребностью вообще» и в качестве таковой может сравниваться с другими потребностями. Соответственно этому, заключает Гегель: «…также и вещь становится сравнимой с другими вещами, которые удовлетворяют другим потребностям» (8, VII, стр. 87). Следовательно, при определении потребительной стоимости и стоимости философ исходит не из процесса производства, а из потребления, поэтому он и остается на поверхности экономических явлений.
Таким образом, проблему стоимости Гегель не понял. «Когда мы обращаем внимание на понятие ценности, тогда сама вещь рассматривается лишь как знак и она имеет значение не сама по себе, а как то, чего она стоит. Вексель, например, не представляет собой своей бумажной природы, а есть лишь знак другого, всеобщего — ценности. Ценность вещей может быть очень различной в отношении потребности» (8, VII, стр. 87). В утверждении Гегеля, что деньги суть лишь знаки, сквозит смутная догадка о том, что денежная форма вещей есть нечто постороннее для них самих и что она только форма проявления скрытых за вещами человеческих отношений. В этом смысле каждый товар представляет собой только знак. У Гегеля, таким образом, и здесь высказана догадка о товарном фетишизме.
В потреблении, говорит Гегель, «вещь низведена на степень средства удовлетворения моей потребности» (8, VII, стр. 84). Поскольку в потреблении вещь отрицается, уничтожается, то главным для Гегеля является не то, что вещь удовлетворяет потребность, а то, что она является собственностью, что она может быть куплена и продана, т. е. отчуждена.
Отчуждение вещи является важным показателем собственности. Данная вещь есть собственность какого-нибудь лица лишь постольку, поскольку оно вкладывает в нее волю. Из этого следует, что вещь, являющаяся собственностью этого лица, отчуждается по его воле. Лицо может предоставить вещь во владение другого лица. Согласно Гегелю, отчуждение есть истинное овладение вещью.
Он считает, что неотчуждаемы только те субстанциональные определения, которые составляют личность: например, всеобщая свобода воли, нравственность, религия. Как буржуазный идеолог Гегель, однако, санкционирует продажу рабочей силы. «Отдельные произведения моих особенных, телесных и духовных умений и ограниченное во времени пользование ими и моими возможностями деятельности, — говорит он, — я могу отчудить другому, так как они вследствие этого ограничения получают внешнее отношение к моей целостности и всеобщности. Отчуждением же посредством работы всего моего конкретного времени и целокупности моей продукции я сделал бы собственностью другого лица то, что в них субстанциально, мою всеобщую деятельность и действительность, мою личность» (8, VII, стр. 91). Различие между рабом и современным наемным рабочим (в качестве примера приводится домашняя прислуга) состоит в том, что у раба отчуждается вся его деятельность господину, в то время как современный рабочий отчуждает лишь часть своих физических и духовных сил во временное пользование «другому», т. е. капиталисту, сохраняя, согласно Гегелю, свою всеобщую свободу воли, нравственность, религию.
Гегель умалчивает об эксплуататорской сущности отчуждения рабочей силы в условиях капитализма. По Гегелю, выходит, что рабочий добровольно отчуждает свои физические и духовные силы капиталисту. Формально это так. В действительности же рабочий вынужден продавать себя в рабство.
