Высшей формой умозаключения необходимости является разделительное умозаключение. Его формула такова: «А есть или В, или С, или Д, но А есть В, следовательно, А не есть ни С, ни Д», или также: «А есть или В, или С, или Д, но А не есть ни С, ни Д, следовательно, оно есть В». В этом силлогизме, согласно Гегелю, средний термин достиг высшей степени общности. Здесь из совокупности видов выбирается один, в котором конкретизируется род. Род, стало быть, в данном случае получает наибольшую конкретизацию. «Тем самым, — говорит Гегель, — понятие вообще реализовалось; выражаясь определеннее, оно приобрело такую реальность, которая есть объективность» (8, VI, стр. 154).
Вся классификация умозаключений Гегеля очень искусственна и надуманна. Но идея, положенная в основу ее, та же, которая принята при классификации суждений, — классифицировать силлогизмы в зависимости от их познавательной ценности, по степени их общности, эта идея в общей форме заслуживает серьезного обсуждения. Переход от субъективности, от умозаключения к объекту (объективности) у Гегеля в высшей степени искусствен. Не случайно он сам отказывается сделать этот переход понятным «для представления».
Смысл перехода от субъективного понятия к объекту состоит в том, что Гегель объявляет понятие и сущностью, и творцом мира. Субъективное понятие, согласно Гегелю, имманентно становится объектом, порождает объект. Объект, согласно Гегелю, проходит три ступени развития: механизм, химизм, телеологизм. Разделы о механизме, химизме В. И. Ленин считает сугубо темными. «Рассуждения о „механизме“… — говорит Ленин, — сугубо abstrus и едва ли не сплошная чушь» (3, 29, стр. 167).
Анализируя категорию механизма, под которым Гегель, по-видимому, имеет в виду механическую форму движения, он снова возвращается к критике метафизического материализма, указывая, что явления органического мира (рост, питание, ощущение и т. д.) не могут быть объяснены чисто механически (посредством давления, толчка, перемещения частей и т. д.).
Истиной механизма и химизма является телеология. В телеологии понятие выступает как цель, к которой стремится объект. По Гегелю, «внутренняя цель» не привносится в природу намеренно действующими посторонними элементами, например мудростью провидения, она заложена в необходимости самого предмета. Но «даже такое применение понятия цели, — говорит Энгельс, — постоянно приводит людей, не прошедших основательной философской школы, к бессмысленному подсовыванию природе сознательных и намеренных действий» (1, 20, стр. 67). Уступки Гегеля телеологическому взгляду отчасти обусловлены недостаточным развитием естествознания его эпохи.
Несмотря на идеалистический характер, гегелевское учение о целесообразности имеет ряд положительных сторон. Истолковывая цель как внутреннюю закономерность предмета, Гегель тем самым отметает антинаучные представления вольфианцев о том, что провидение намеренно привносит цели в природу. Особенно плодотворны соображения Гегеля о целях человеческой деятельности.
Цель, указывает Гегель, реализуется через средство. Для того чтобы предмет мог служить средством, его нужно подвергнуть изменению, т. е. осуществить в нем цель. Предмет, в котором воплощена цель, сам становится средством при осуществлении другой цели и т. д. Конечная цель, по Гегелю, имеет конечное содержание, поэтому не представляет собой нечто безоговорочно разумное. В средстве же цель не только переходит во что-то внешнее, но и сохраняется. «Постольку средство, — делает глубокое замечание Гегель, — есть нечто более высокое, чем конечные цели внешней целесообразности; плуг почтеннее, чем непосредственно те наслаждения, которые подготовляются им и являются целями. Орудие сохраняется, между тем как непосредственные наслаждения проходят и забываются. В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, хотя по своим целям он скорее подчинен ей» (8, VI, стр. 205). Здесь Гегель непосредственно подходит к материалистическому пониманию истории, усматривая в производстве орудий основу человеческой истории.
В учении о телеологии есть еще один пункт, который был отмечен В. И. Лениным. Целесообразную деятельность человека Гегель все время подводит под категории логики, называя, например, средство средним термином. «…ЭТО НЕ ТОЛЬКО НАТЯЖКА, НЕ ТОЛЬКО ИГРА, — говорит Ленин. — ТУТ ЕСТЬ ОЧЕНЬ ГЛУБОКОЕ СОДЕРЖАНИЕ, ЧИСТО МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ. НАДО ПЕРЕВЕРНУТЬ: ПРАКТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА МИЛЛИАРДЫ РАЗ ДОЛЖНА БЫЛА ПРИВОДИТЬ СОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ПОВТОРЕНИЮ РАЗНЫХ ЛОГИЧЕСКИХ ФИГУР, ДАБЫ ЭТИ ФИГУРЫ МОГЛИ ПОЛУЧИТЬ ЗНАЧЕНИЕ АКСИОМ» (3, 29, стр. 172).
Отмеченная Гегелем бесконечность цели и средства упраздняется тем, что цель выступает не только как субъективная, но и как объективная цель, поскольку понятие, воплощаясь в объекте, тем самым становится идеей. Понятие как внутренняя цель есть идея. Она есть абсолютное единство понятия и объективности, объективная истина, как таковая.
В этом переходе к идее В. И. Ленин усматривает глубокий смысл: «Замечательно: к „идее“ как совпадению понятия с объектом, к идее как истине, Гегель подходит через практическую, целесообразную деятельность человека. Вплотную подход к тому, что практикой своей доказывает человек объективную правильность своих идей, понятий, знаний, науки» (3, 29, стр. 173).
Идея проходит три ступени развития: идея как жизнь, как познание и как абсолютная идея. Ближайшим образом она выступает как непосредственная идея, как жизнь. Попытка включить жизнь в логику продиктована идеалистическими предпосылками философии Гегеля, его желанием как-то подготовить переход к природе.
Идея как жизнь раскрывается: а) в живом индивидууме; б) в процессе жизни; в) в процессе рода. Гегель искусственно подводит под логические категории процессы органической жизни. Соответственно логическим моментам понятия — всеобщему, особенному и единичному — и живой индивидуум проходит три этапа развития: чувствительность, раздражимость и воспроизведение. Это фантастическое построение Гегеля В. И. Ленин справедливо называет «пустой игрой». Три этапа, которые проходит живой индивидуум, направлены к поддержанию цельности организма. Процесс жизни состоит в том, что живое существо вступает в отношения с неорганической природой, которую оно ассимилирует, добиваясь господства над ней. Основой господства живого существа над природой является то, что природа есть лишь в себе, она чужда понятию, а живое существо одушевлено понятием.
В непрерывном процессе жизни живое существо осуществляет и поддерживает род, но, поддерживая его, оно никогда не достигает полного единства с родом. Живое существо есть противоречие: «…в себе оно есть всеобщее, род, и, однако, непосредственно оно существует лишь как единичное. В смерти род показывает себя силой, властвующей над непосредственно единичным» (8, I, стр. 329). Жизнь, стало быть, есть дурной бесконечный прогресс, бесконечное повторение рождения и смерти. Истинной бесконечности идея достигает в познании. «Смерть лишь непосредственной единичной жизненности есть рождение духа» (8, I, стр. 329).
В познании как второй ступени развития идеи последняя существует для себя, потому что не только в ее стихии, в ее основе есть всеобщность (это было уже в живом существе как носителе рода), но она и осознает себя индивидуально, в самом субъекте, как всеобщее, как понятие. Единство общего и единичного, которого не могла достичь идея на ступени жизни, достигается в познании. Каждое суждение есть это единство. В познании предполагается субъект и внешний мир. Задача познания состоит в снятии «односторонности» объективного и субъективного, т. е. того, что присуще предмету и субъекту познания. Это упразднение односторонностей мыслится в форме двоякой деятельности: теоретической и практической.
