Он смотрел на голову Квейля снисходительным взглядом профессионала.

— Пустяки, — ответил Квейль.

Маленький грек протянул кружку к чайнику.

— Я здесь для того, чтобы оказывать помощь вашему брату, — настаивал врач.

Он был молодой, русый; у него были совсем светлые усы и редкие волосы на лысеющей голове. Он поглядел на Елену.

— Я гречанка, — объяснила она, заметив в его взгляде вопрос.

— Дайте мне осмотреть вашу голову, — сказал врач Квейлю. — Нагнитесь.

— Все в порядке, — упорствовал Квейль.

— У него там швы. Глубокий порез, — сказала Елена.

— Позвольте-ка, — повторил врач.

Квейль нагнулся, и как только Елена вынула булавку, повязка разошлась.

— Теперь швы можно удалить. Лучше всего, как только приедете в Афины, отправьтесь в госпиталь. У нас еще остался один, в Кефисии.

Австралиец подал Квейлю кружку с чаем, а Елене откуда-то появившуюся фарфоровую чашечку. Сам он пил чай из крышки от бидона.

— Что же будет дальше? — спросил врач.

— Ничего нельзя понять, — ответил Квейль, хлебнув горячего чая.

— Немцы уже заняли Ламию?

— Не знаю. Вчера их там не было. Или позавчера. Я потерял счет времени.

— Вы сестра? — обратился врач к Елене.

— Она служит сестрой во фронтовом госпитале. Ее послали сопровождать меня, — соврал Квейль. — Эвакуация уже началась? — спросил он после минуты молчания.

— Не знаю. Толковали об эвакуации Волоса.

— А что делается в Афинах?

— Сумбур. Все ждут, что вот-вот власть захватит пятая колонна.

— Была там бомбежка? — спросила Елена.

— Нет. Город не бомбили. Но засыпали бомбами все аэродромы и Пирей.

— А самолеты вы видели? Я говорю о наших.

— Мало, — ответил врач. — Говорили о парашютистах. Вы их видели?

— Нет, — ответил Квейль. — А эти самолеты были бомбардировщики или истребители?

— Кажется, бомбардировщики. «Бленхеймы». У них было много дела.

— Вы готовы? — спросил австралиец, выплескивая остатки чая в огонь.

Квейль и Елена пошли к грузовику. Маленький грек уже сидел в кузове и протянул Елене руку, чтобы помочь ей взобраться. Он помог и Квейлю, который схватился за борт, когда машина уже тронулась. Врач пошел проводить их.

— Желаю вам насладиться горячей ванной, — улыбаясь, сказал он Квейлю.

Квейль почувствовал, как он грязен и как грязны его руки с черной запекшейся кровью на месте пореза.

— Спасибо, — ответил он, в то время как машина уже двигалась. — Всего хорошего.

— Всего хорошего.

Врач отдал честь Елене, и грузовик помчался по исправной уже дороге, между оливковых рощ, по берегу моря.

— Первым делом в штаб, — сказал Квейль, как только уселся. — Потом возьмем такси, и я отвезу тебя домой.

— Тебе надо в госпиталь.

— Это можно отложить на час-другой, — возразил Квейль.

Он поглядел на маленького грека и тут только сообразил, что тот с самого утра не произнес почти ни слова.

— Спроси, куда ему надо.

Елена передала вопрос.

Грек взглянул на Квейля и ответил:

— Мне лишь бы доехать до города.

— Вам надо остерегаться полиции, — заметила Елена.

— Я буду осторожен, — ответил он.

Теперь он чувствовал себя почти счастливым: быть так близко от дома — это даже лучше, чем попасть домой, как всякое предвкушение лучше самого обладания.

— Он говорит, что его можно высадить в городе где угодно, — объяснила Квейлю Елена.

Квейль просунул голову в кабину шофера.

— Вы поедете прямо в город? — спросил он австралийца.

— Да. Куда вас отвезти?

— Надо будет высадить грека. Потом отвезете меня в штаб.

— Где ваш штаб? В том же здании, где и наш?

— Последний раз, когда я там был, он помещался в здании школы.

— Я знаю, где это, — вмешался другой австралиец. — Кажется, он и теперь там.

— О'кэй, — сказал шофер, и Квейль уселся на место.

Они ехали вдоль побережья, по испытавшим неоднократную бомбежку улицам Пирея, имевшим пустынный и странно тревожный вид. Поднявшись на небольшой холм, они увидели в отблесках заходящего солнца Акрополь, и высокое здание церкви св.Марии, и зубчатую линию лесов, и белизну всего города, оттененную подпиравшими его черными горами.

По сравнительно тихим улицам, — если не считать мчавшихся австралийских военных грузовиков, — они проехали мимо гостиницы «Король Георг». Площадь была пуста. На улицах не стояло ни одного автомобиля. Было похоже на воскресенье, хотя Квейль знал, что день не воскресный. В этом спокойствии чувствовалась близость назревающих событий. Немногочисленные прохожие торопились; изредка попадавшиеся австралийские солдаты держали ружья на плече; у полицейских за спиной были короткоствольные винтовки. Только случайный автобус нарушал порою общее впечатление мертвенности. Так было на всем пути до вершины холма, где маленький грек объявил Елене:

— Здесь я выйду.

Елена передала это Квейлю, и тот попросил шофера остановиться.

— Скажи ему, чтобы он первое время не попадался никому на глаза, — сказал Квейль Елене.

— Я уже говорила, — ответила Елена.

Маленький грек встал и протянул Квейлю руку. Квейль пожал ее и почувствовал в ответном пожатии маленького грека неожиданную твердость и столь, же неожиданную грусть расставания.

— Передайте инглизи, что я желаю ему всего доброго, — сказал маленький грек Елене.

— Передам. Желаем вам благополучия, — ответила она.

— Скажите ему, чтобы он навестил меня, когда кончит воевать и вернется сюда.

— Хорошо.

— Я живу возле церкви.

Он назвал улицу и номер дома.

— Я скажу ему, — сказала Елена.

— Скажите ему, что я всегда буду рад его видеть. И вас тоже, барышня.

Он говорил с отменной вежливостью.

— Спасибо.

— Вы собираетесь обвенчаться? — спросил он еще.

— Да.

— Желаю вам счастья и радости в семейной жизни. Передайте ему мой привет.

— Спасибо. Всего доброго, — ответила Елена.

— Прощайте, инглизи, — обратился грек прямо к Квейлю.

Он уже стоял на мостовой и смотрел на них снизу вверх. Квейль прочел растерянность в его глазах и в складках лба, и борьбу чувств в чертах лица, и следы недоедания во всем его облике. Он помахал ему рукой.