Все это кончилось с налетом на Янину. Квейль услышал вой сирены около пяти часов утра. Он и не подумал вставать, так как сирена выла каждый раз, когда где-нибудь поблизости появлялся какой бы то ни было самолет. Он опять задремал, как вдруг гостиница затряслась от взрыва бомбы, и он услышал, как Тэп в соседней комнате кричал Брюеру, чтобы тот одевался: город бомбят. Квейль поспешил надеть летний комбинезон поверх пижамы и натянул сапоги, а тем временем новые бомбы продолжали сотрясать здание. Он слышал уже гул моторов и задавал себе вопрос: где упали бомбы.

Летчики вышли на площадь. Квейль видел, как летят вниз бомбы с головного самолета, который кружил высоко в утреннем небе. Он бросился на землю, вместе с Тэпом и Ричардсоном, но бомбы разорвались где-то в городе. Он слышал взрыв и почувствовал, как вздрогнула земля, и тут-то началось. Квейль повернулся на бок, чтобы взглянуть вверх, и увидел целую эскадрилью «Савой», сопровождаемую истребителями и кружившую прямо над ними.

— Ну и порцию мы получим сейчас! — сказал Тэп.

Бомбы падали одна за другой. Целая пачка разорвалась возле гостиницы, а одна стофунтовка угодила в грязь на площади между летчиками и гостиницей. Квейлю казалось, что всю землю подбросило кверху, и обломки посыпались на них; он слышал, как вздрогнула земля в самом своем основании и навеки кончилась тишина, пока не донесся до слуха отдельный различимый звук — резкий визг осколков, разлетавшихся по воздуху и отскакивавших от каменного фасада гостиницы.

Бомбы стали уходить от них по направлению к госпиталю. Одна упала далеко, другая еще дальше, и всякий раз земля вздрагивала. Сквозь брызги и комья взлетавшей кверху и снова опадавшей грязи Квейль видел госпиталь и зеленую траву лугов на холме и снова слышал гул взрыва и визг осколков.

Следующая порция бомб разорвалась справа от них, деревянные и каменные обломки разбитых домов проносились над ними. Квейль поднял голову и насчитал тридцать или сорок самолетов, круживших высоко над аэродромом, и увидел большую пачку посыпавшихся бомб. Он понял, что итальянцы нашли аэродром. А они не замаскировали ни самолетов, ни большой палатки, в которой жил наземный персонал, как обычно маскировали греки, и в такое ясное утро итальянцы не могли не обнаружить аэродром.

— Они взялись за дело всерьез, — объявил Тэп, поднимаясь на ноги.

Шагах в двадцати от них на дороге зияла огромная воронка от стофунтовой бомбы, но так как почва была мягкая, то бомба глубоко врезалась в нее и взрывная волна устремилась вверх, а не по горизонтали; поэтому она их и не задела. Квейль услышал гул мотора и опять распростерся на земле. Тэп последовал его примеру. Но самолет оказался истребителем, и до них донесся лишь треск пулемета, обстреливавшего на всякий случай площадь. Они встали на ноги.

— Наконец-то они вспомнили о нашем городке, — сказал Тэп.

— Но сбросили не так уж много, — сказал Ричардсон. Он со смехом стряхивал грязь со своей пышной шевелюры.

Квейль огляделся по сторонам. Виден был белый дым и прежние линии улиц, хотя повреждения были немалые. На боковой стене госпиталя были новые шрамы от осколков и чернело огромное пятно от взрыва. Гостиница издали казалась разбитой.

— Хотел бы я знать, что делается на аэродроме. Надеюсь, ребята не оставались в палатке, — сказал Квейль.

Из подъезда гостиницы вышел Хикки. Он не вставал с постели во время налета. Подойдя к летчикам, он сказал:

— Судя по звуку, были разрывы недалеко от аэродрома.

— Или на самой площадке, — сказал Брюер. Он был красный с головы до ног от засыпавшей его глины, — он лежал поодаль от других.

— Надо поехать туда, — сказал Хикки.

Они сели в автобус и поехали на аэродром, лавируя между воронками. По дороге они видели раненых, которых выносили из разрушенных домов; жителей, из которых одни плакали, а другие бесновались от злобы и бегали взад и вперед, неизвестно куда и зачем; исковерканные останки автомобилей, нагроможденные кучей, и дым, вырывавшийся из горящего белого дома вблизи ресторана, в котором были выбиты все окна и сорваны два столба на веранде. Такая картина была всюду по дороге на аэродром, и всюду на дороге зияли воронки.

Когда автобус остановился, Уайтер, старший сержант, подошел к Хикки.

— У вас все благополучно? — спросил он.

— Все. А у вас?

Летчики вышли из автобуса.

— Два из них, — рассказывал Уайтер, — подошли совсем близко. Сбросили бомбы на аэродром, несколько осколков попало в палатку. И больше ничего. С их меткостью не попадешь даже кулаком в стену.

На площадке кое-где чернели воронки, но «Гладиаторы» стояли далеко в стороне, на большом расстоянии друг от друга.

— На этой бомбежке мы заработали пару овец, — сказал Уайтер. — Их убило волной и отшвырнуло прямо нам в руки. Старик пастух прямо рыдал от горя, и мы купили у него убитых овец за сто драхм.

— Как вы вообще тут живете? — спросил Хикки.

— Ничего, с одеялами плохо, но кое-как устроились, Когда должны доставить продовольствие?

— Обещали сегодня.

— На самолете?

— Не думаю, — сказал Хикки. — А у вас уже ничего нет?

— Ничего. Приходится покупать хлеб и мясо в деревне.

— Черт знает что! — возмутился Хикки. — Я поговорю сегодня об этом с Афинами.

— Мастере очень страдает от язв, которые он нажил в пустыне, — сказал Уайтер.

— Он здесь?

— Да, сэр.

Уайтер позвал Мастерса, бледного юношу с гладкими черными волосами и мягкими чертами лица. Вид у него был совсем больной. Кисти его рук были неумело забинтованы, и он двигал ими с таким трудом, как будто повреждена была вся рука до плеча.

— Как дела, Мастере? — спросил Хикки.

— Ничего. Вот только не могу свободно двигать руками, — ответил он.

— А что если съездить к доктору Андерсону?

— Сейчас?

— Да.

— А как я доберусь обратно?

— Доставим. А я похлопочу насчет продовольствия, — добавил Хикки, садясь в машину.

Андерсон оказался в госпитале; туда тянулись по дороге вереницы больных и раненых. Не легко было отыскать доктора среди царившего здесь хаоса, раненых приносили со всего города и клали прямо на пол в прихожей. Андерсон делал операцию, когда они отыскали его и сказали о Мастерсе.