Тем временем я украдкой изучала гостиную. Не то чтобы обстановка выглядела совсем бедной, однако, судя по ветхой мебели, семья Гиллеспи отнюдь не купалась в роскоши. Штопаные, но чистые платья были девочкам не по размеру, клеенчатая скатерть на столе прохудилась, чашки с блюдцами давно потрескались. На пианино рядом с нотами лежало соломенное канотье с узкими полями и низкой тульей, перевязанное блестящей зелено-голубой лентой. Оригинальный головной убор наверняка принадлежал мужу Энни. Интересно, он снял канотье, когда собирался играть? Или небрежно бросил на пианино, проходя мимо?

Наконец нестройные звуки гимна стихли. Мы дружно зааплодировали. Сибил заулыбалась, обнажив недавно выросшие зубы – редкие и кривые, как у вампира.

– Браво! – вскричала Элспет.

Я опасалась, что придется слушать новый гимн, но, к счастью, она принялась расставлять чашки и блюдца, приговаривая:

– Пока хватит, Сибил. Бабушкин чай уже заварился. – Пока Сибил продолжала бренчать на пианино, Элспет взяла чайник и повернулась ко мне. – Дорогая Герриет, расскажите же о себе. Вы спасли мне жизнь, и я хочу знать о вас все до мельчайших подробностей! Молоко? Сахар?

– Молоко, пожалуйста. И сахар.

– А, вы тоже любите сладкое. Но вы так стройны, Герриет, так элегантны. Наверное, совсем не едите мучного? А я без него жить не могу. Печенье? Бисквит?

– Бисквит, если можно. Что вы, я вовсе не брезгую мучным. Скажу по секрету, я питаюсь практически одними печеньями.

Элспет шутливо погрозила мне пальцем.

– Ах вы сластена! Ну тогда вы просто обязаны попробовать лимонные пирожные. Мы с Роуз испекли их специально к вашему приходу.

Видимо, у кулинаров что-то не заладилось, потому что бесформенные тарталетки больше походили на покрытые язвами комки плоти, чем на изысканный десерт. Тем не менее, не желая обидеть хозяев, я выбрала наименее уродливое пирожное и объявила его «восхитительным». Элспет улыбнулась девушке, которая помогала накрывать на стол.

– Вас уже представили? Это Мейбл, моя дочь – она недавно вернулась из Америки.

– Из Америки? – Спеша ухватиться за новую тему, как за спасительную нить, пока Элспет не перебила ее своей болтовней, я повернулась к Мейбл. – Как интересно! Какая там погода?

Мейбл улыбнулась мне с некоторым снисхождением.

– Конечно, там бывает жарко, но всегда можно спрятаться в тени. Уж лучше жара, чем дожди круглый год, как у нас в Шотландии.

– Ну-ну, полно, – цокнула языком Элспет и, подмигнув мне, опустилась в кресло. – Все-таки не круглый год, дорогая.

– Почти круглый год, – возмутилась Мейбл, а когда Энни попросила ее понизить голос, пробормотала: – Что я ни скажу, тебе все не так.

Элспет открыла рот, но не успела она произнести и слова, как я встряла с первым попавшимся вопросом, в надежде предотвратить размолвку:

– А вы уже были на Международной выставке?

– Ах, эта чудесная выставка! – вскричала Элспет. – Разумеется, у нас абонементы, вдобавок я обожаю настоящий индийский карри, а его восхитительно готовят в закусочной «Генерал Гордон». А вы сами уже были во дворце, Герриет?

– Была. Отчасти ради этого я и приехала в Глазго – побывать на Выставке и отвлечься от… от недавних событий.

– Я знаю, дорогая, – сочувственно кивнула Элспет. – Энни говорила, что вы потеряли тетю. Мои соболезнования.

– Да, тетя Мириам была по-матерински добра ко мне. Моя родная мать умерла несколько лет назад.

Элспет кивнула.

– Прекрасно понимаю, что вам пришлось пережить.

– Правда?

– Видите ли, я вдова, а много лет назад Отец Небесный забрал к себе мою любимую мать. Энни и вовсе рано осиротела. Все мы похоронили своих матерей.

– Не все, – сказала Мейбл. – Пока что.

Элспет моргнула, но молча проглотила обидную реплику. Позже я узнала, почему Мейбл была такой нервной и язвительной: ее американский жених внезапно разорвал помолвку, и девушке пришлось в одиночестве возвращаться в Шотландию. Прелестная Мейбл не привыкла скрывать дурное настроение, и близкие оберегали ее, как хрустальную вазу, безропотно снося капризы и прощая резкие слова.

Я попыталась прервать неловкую паузу.

– Мейбл, говорят, что Америка – очень интересная страна. А вы как считаете?

Пожав плечами, Мейбл села за стол.

– Разумеется, я согласна. Там все гораздо лучше, чем у нас. Например, в Америке чудесный кофе. Вы что больше любите, мисс Бакстер, – кофе или чай?

– Пожалуй, чай.

– Правда? – Она снова взглянула на меня с жалостью. – А я предпочитаю кофе. Только в Глазго приличного кофе не найти. Везде чайные, куда ни глянь. Чайные, подумать только. – Мейбл глухо рассмеялась.

– Вообще-то кофе там тоже подают, – пробормотала Элспет и вдруг, обернувшись ко мне, с воплем хлопнула по столу (Энни поморщилась). – Теперь я вспоминаю, Герриет, где я вас видела. И не раз.

– Я часто хожу по Стэнли-стрит, по дороге в…

– Нет-нет, это было у дверей в чайную «Ассафрей», на той неделе. Мы с сыном заглянули туда, но было так людно, что мы сразу ушли – и на пороге столкнулись с вами.

– Ах, я была в стольких чайных – боюсь, Элспет, что не помню встречи с вами. Правда, если к нам присоединится ваш сын, быть может, я его узнаю.

Я улыбнулась Мейбл, которая разглядывала пирожные, не притрагиваясь. Она посмотрела на меня с жалостью.

– Мой брат работает, – пояснила она терпеливо, словно ребенку, – и вряд ли к нам спустится. Когда я уходила, он просил его не беспокоить.

Внезапно Сибил прекратила бренчать на пианино, изобразила слащавую улыбку и, подкравшись к Мейбл, стала заискивающе теребить ее юбку.

– Ты заходила к папе?

– На секундочку, – беззаботно, хотя и с ноткой хвастовства в голосе, ответила та.

Сибил с тоской посмотрела на дверь. Элспет наклонилась ко мне.

– Мой сын – человек искусства. Не уверена, знают ли его у вас на юге. Нед Гиллеспи – слыхали? У нас он довольно-таки знаменит в творческих кругах.

– Он художник? – спросила я.

– Да, и весьма талантливый. – Элспет умолкла и откусила от своей лепешки.

Я обернулась к Энни.

– На Международной выставке есть картина, подписанная «Гиллеспи», – на ней девочка и утки.

Та кивнула.

– Да, это его работа. Называется «У пруда».

Я не раз видела эту картину. Более того, я почти не сомневалась, что однажды, пусть и мельком, встречала ее автора.

– В детстве я все время что-то рисовала, – объявила Элспет, разделавшись с лепешкой. – Мои работы часто занимали второе место в классе. Ах, у меня была чудесная учительница – никогда ее не забуду. Как же ее звали?.. Мисс Нивен. Она всегда так помогала юным дарованиям. А Нед весь в меня – настоящий гений.

К счастью, моя улыбка не выглядела неуместной.

– Представляю, как вы им гордитесь. – Я снова обратилась к Энни: – Скажите, ваш муж бывал в Лондоне? Однажды я встречала шотландского художника по фамилии Гиллеспи – осенью, в галерее Гровенор.

Тогда мы обменялись лишь парой слов, и я почти сразу забыла о нем. Уже в Глазго, заметив фамилию Гиллеспи в каталоге выставки, я смутно заподозрила что-то знакомое.

Мейбл взглянула на невестку.

– Он ездил туда на выставку, помнишь?

Энни кивнула.

– А, Гровенор! – воскликнула Элспет. – Такая великолепная, изысканная галерея! Его картины в Лондоне произвели фурор – вполне заслуженно.

Пока мы беседовали, Сибил бочком прокралась к закрытой двери и медленно повернула ручку. Услышав скрип, Мейбл обернулась.

– Сибил, ты куда?

Девочка смущенно хихикнула.

– Никуда, – пискнула она и скрылась за дверью.

– Вот видишь? – Мейбл укоризненно взглянула на Энни. – Вчера мне пришлось выставлять ее раз шесть. Она постоянно к нему липнет.

Энни со вздохом встала и побрела в коридор. Лиф ее платья был криво застегнут; одна коса расплелась.

– Сибил! Вернись, пожалуйста, – устало позвала она.

Но Сибил и не думала возвращаться. На лестнице послышался топот, затем шум борьбы и пронзительный вопль. Он нарастал, становился все громче и отчаяннее – как будто кого-то убивали. Вскоре на пороге появилась Энни, волоча дочь за руку. По пути Сибил ухватилась за дверной косяк, но Энни силой разжала ее пальцы. Мы вскочили на ноги, Мейбл захлопнула дверь и бросилась Энни на помощь. Вдвоем они втащили упирающуюся девочку в комнату; вися у них на руках, Сибил попыталась уцепиться за стул, а затем, не успели мы и глазом моргнуть, рывком сдернула со стола скатерть. Чашки и блюдца, печенья и пирожные, потертый поднос и чайные ложки, чайник, старая лампа (к счастью, незажженная – еще не стемнело), блюдо с помятыми бутафорскими фруктами, обшарпанная шкатулка с шитьем, церковные листки и конверты – все с оглушительным грохотом посыпалось на пол. Роуз зашлась в испуганном плаче. Энни тут же бросилась утешать младшую дочь. Раскрасневшаяся Сибил осела на пол, не переставая вопить, а Мейбл увещевала ее вести себя хорошо и не мешать Неду. Элспет то и дело виновато поглядывала на меня, надеясь сгладить неловкость. Из кучи обрывков и осколков на ковре взметнулось облако пыли.