Идол сидит на корточках и, согласно рисунку Лойи, горизонтально держит в обеих руках какой-то брусок. Его тело наклонено вперед. Руки, ступни ног и брусок сейчас отсутствуют. Лицо сильно повреждено. Общая высота изваяния 1,35 метра, из которых 57 сантиметров приходится на головной убор. По обеим сторонам головы идола хорошо видны громадные ушные украшения. Головной убор необычайно вычурный и пышный. На передней его части изображено какое-то странное лицо с узкими глазами, небольшим широким носом и опущенным вниз ртом с пухлой и вздернутой верхней губой.
Сам монумент стоит на небольшой ровной площадке, в седловине между двумя высокими пиками, неподалеку от кратера вулкана. Изваяние может изображать бога огня или гор. Но в то время мы не рискнули отнести его наверняка к какой-нибудь определенной культуре».
Между тем в частных коллекциях и музейных собраниях многих стран Европы и Америки в результате непрерывных грабительских раскопок появлялось все больше загадочных по происхождению изделий из драгоценного нефрита. Спрос на них был велик. И грабители собирали в горах и джунглях Центральной Америки обильную жатву, безжалостно уничтожая при этом бесценные сокровища древней культуры.
Причудливые статуэтки людей-ягуаров и ягуаров-людей, звероподобные маски богов, пухлые карлики, голые уродцы со странно удлиненными головами, огромные топоры-кельты с затейливыми резными узорами, изящные нефритовые украшения — все эти древние предметы несли на себе явный отпечаток глубокого внутренного родства — несомненное доказательство их общего происхождения. И тем не менее они долго считались неопределенными, загадочными, поскольку их не удавалось связать ни с одной из известных тогда цивилизаций доколумбовой Америки.
В 1929 году археолог Маршалл Савий — директор Музея американских индейцев в Нью-Йорке обратил внимание на группу странных «ритуальных» топоров-кельтов из собрания музея. Все они были сделаны из прекрасно отполированного голубовато-зеленого нефрита, а их поверхность нередко украшали вычурные резные рисунки, маски людей и богов. Общее сходство этой группы вещей не вызывало никаких сомнений. Но откуда, из какой части Мексики или Центральной Америки происходят эти загадочные предметы? Кто и когда их создал? С какой целью? Вновь и вновь возвращался ученый к мучившему его вопросу. Но ответа на него пока не было. Перед ним за тонким стеклом музейной витрины лежали каменные изделия, совершенно непохожие на те, что он встречал прежде. Здесь были представлены произведения самобытного творчества, увековеченные в камне идеалы народа, происхождение которого терялось в глубине веков. И здесь Савий вспомнил, что точно такое же по стилю изображение встречается не только на его нефритовых топорах, но и на головном уборе каменного идола из Сан-Мартина. Сходство между ними даже в мельчайших деталях настолько велико, что и непосвященному было теперь ясно: все эти изделия — плоды усилий одного и того же народа. Цепь доказательств сомкнулась. Тяжелый базальтовый монумент не перетащить на сотни километров. Следовательно, и центр этого странного и во многом еще непонятного древнего искусства тоже находился, вероятно, где-то в районе вулкана Сан-Мартина, то есть в Южном Веракрусе.
Человека, которому было суждено сделать решающий шаг в том направлении, которое скорее угадал, чем увидел Савий, звали Джордж Клапп Вайян. Один из лучших выпускников респектабельного Гарварда, он мог рассчитывать на самую блестящую научную карьеру и буквально в считанные годы занять место преуспевающего университетского профессора. Но случилось непредвиденное. Будучи еще первокурсником, Вайян раз и навсегда определил свои планы на будущее, отправившись в 1919 году в Мексику вместе с какой-то американской археологической экспедицией. Археология стала для него второй жизнью. Каждый год, едва теплый и ласковый ветер возвещал о приходе весны, юноша оставлял до лучших времен свои конспекты и книги и уезжал в далекие края — в навсегда полюбившиеся ему Мексику, Египет, Карфаген. А затем пришла зрелость и вместе с ней жгучее желание как можно лучше разобраться во всех хитросплетениях древнемексиканской истории. Около десяти лет один или вместе со своей молодой женой Сьюзанн Вайян в пыли и духоте раскопов упорно добывал из глубин земли столь нужные науке факты о прошлом индейцев. В долине Мехико вряд ли остался хоть один мало-мальски интересный памятник старины, где бы не побывал этот энергичный американец. Сакатенко, Тикоман, Эль-Арболильо, Гуалупита, Теотихуакан, Аскапоцалько и названия многих других мексиканских городов и селений, словно яркие вехи, отмечают тернистый путь открытий, сделанных молодым ученым. Слава пришла к нему довольно рано. Лучшие университеты Америки — Гарвардский, Колумбийский и Йельский — считают за честь пригласить его для чтения лекций. Нью-Йоркский Музей естественной истории предлагает ему пост главного хранителя своих коллекций. В 1941 году фундаментальный труд «Ацтеки Мексики» приносит ему всеобщее уважение мексиканских коллег и титул почетного профессора Национального музея города Мехико. И лишь внезапная смерть — Вайян умер в 1945 году в возрасте сорока четырех лет — на полпути оборвала его блестящую научную карьеру. Но еще задолго до этого рокового дня он успел внести весомый вклад в решение почти всех основных проблем мексиканской археологии. И ольмеки не были здесь исключением. Именно Вайяну обязаны мы рождением одной остроумной гипотезы на этот счет.
В 1909 году при строительстве плотины в Некаше (штат Пуэбла, Мексика) один американский инженер случайно нашел в разрушенной древней пирамиде нефритовую статуэтку сидящего ягуара. Интересный предмет привлек внимание ученых и вскоре был куплен Музеем естественной истории в Нью-Йорке. Впоследствии именно эта нефритовая фигурка послужила Вайяну своего рода отправной точкой в его рассуждениях о загадках культуры ольмеков.
«Пластически, — писал он, — этот ягуар относится к группе скульптур, демонстрирующих одни и те же черты, — рычащая пасть, увенчанная выше плоским приплюснутым носом и раскосыми глазами. Часто голова у таких скульптур имеет сзади выемку или зарубку. Большой нефритовый топор, выставленный в Мексиканском зале музея, также относится к этому типу изображений. Географически все эти нефритовые изделия концентрируются в Южном Веракрусе, Южной Пуэбле и на севере Оахаки.
Столь же очевидную связь с названной группой предметов демонстрируют и так называемые „младенческие“ скульптуры из Южной Мексики, сочетающие в себе черты ребенка и ягуара».
Сопоставив все известные ему факты, Вайян решил действовать по методу исключения. Он хорошо знал, как выглядит материальная культура большинства древних народов, населявших когда-то Мексику. Ни один из них не имел ничего общего с создателями стиля изящных нефритовых статуэток. И тогда ученый вспомнил слова древней легенды об ольмеках — «жителях страны каучука»: область распространения нефритовых статуэток ребенка-ягуара целиком совпадала с предполагаемым местом обитания ольмеков — южное побережье Мексиканского залива.
«Если мы ознакомимся с перечнем народов из полумифических преданий индейцев нахуа, — утверждал Вайян, — то путем исключения можно выяснить, кого из них следует связывать с только что выделенной по материальным критериям цивилизацией. Мы знаем стили искусства ацтеков, тольтеков и сапотеков, может быть, тотонаков и наверняка майя. В этих же преданиях часто упоминается один высококультурный народ — ольмеки — живший в древности в Тлашкале, но оттесненный впоследствии в Веракрус и Табаско… Ольмеки славились своими изделиями из нефрита и бирюзы и считались главными потребителями каучука во всей Центральной Америке. Географическое положение этого народа примерно совпадает с областью распространения нефритовых статуэток с ликами младенцев и ягуаров».
Так, в 1932 году благодаря остроумной гипотезе еще один абсолютно неизвестный народ с высокоразвитой культурой вновь получил вполне реальные доказательства существования. Это был не только триумф ученого, но и триумф древней ацтекской легенды.
