Стоит ли удивляться тому, что ольмеки, основой хозяйства которых всегда было маисовое земледелие, почитали бога-ягуара с особым рвением, навечно запечатлев его во многих шедеврах своего поразительного искусства. К каким только ухищрениям не прибегали они для того, чтобы грозный владыка земли, лесов и небесных вод обеспечил им хороший урожай маиса! Они строили в его честь пышные храмы, высекали его клыкастую морду на рельефах и стелах и, наконец, отдавали ему самый драгоценный свой дар — человеческую жизнь.

В ходе раскопок центральной площади Ла Венты почти на шестиметровой глубине археологи нашли прекрасно сохранившуюся гигантскую мозаику в виде стилизованной головы ягуара. Общие размеры мозаики — около пяти квадратных метров. Она состоит из 486 тщательно отесанных и отполированных блоков ярко-зеленого серпентина, прикрепленных с помощью вязкого битума к поверхности плоской каменной платформы. Пустые глазницы и пасть зверя были заполнены оранжевым песком и голубой глиной, а верхушку угловатого черепа украшали стилизованные перья в виде ромбов. Точно такую же мозаику вскоре обнаружили и на другом конце священной площади города. В глубине ее каменной платформы находился тайник с богатейшими дарами в честь бога-ягуара: груда драгоценных вещей, украшений, статуэток и топоров из нефрита и серпентина.

Неожиданный финал: физики и археологи

Наконец пришла пора сделать какие-то первые выводы о характере Ла Венты и ольмекской культуры в целом.

«С этого священного, но очень маленького островка, расположенного восточнее реки Тонала, — утверждал Дракер, — жрецы управляли всей округой. Сюда к ним стекалась дань из самых отдаленных, глухих деревушек. Здесь под руководством жрецов огромная армия рабочих, вдохновляемых канонами своей фанатичной религии, копала, строила и перетаскивала многотонные грузы». Таким образом, Ла Вента предстает в его понимании как своеобразная «мексиканская Мекка», священная островная столица, которую населяла лишь небольшая группа жрецов и их слуг. Окрестные земледельцы полностью обеспечивали город всем необходимым, получая взамен при посредничестве служителей культа милость всемогущих богов. Расцвет Ла Венты и тем самым расцвет всей ольмекской культуры приходится, по подсчетам Стирлинга и Дракера, на первое тысячелетие н. э. и совпадает с расцветом городов «Древнего царства» майя. Эта точка зрения до середины 50-х годов была господствующей в центральноамериканской археологии, несмотря на отчаянные усилия некоторых мексиканских ученых доказать бóльшую древность ольмеков по сравнению с другими культурными народами Мексики.

Сенсация разразилась в тот момент, когда ее никто не ждал. Повторные раскопки Дракера в Ла Венте в 1955–1957 годах принесли совершенно неожиданные результаты. Образцы древесных угольков из толщи культурного слоя в самом центре города, отправленные в лаборатории США для радиоуглеродного анализа, дали такую серию абсолютных дат, которая превзошла самые смелые ожидания. По мнению физиков выходило, что время существования Ла Венты падает на 800–400 годы до н. э.!

Мексиканцы торжествовали. Их аргументы в пользу ольмекской культуры-родоначальницы были теперь подкреплены, и притом самым солидным образом.

С другой стороны, Филипп Дракер и многие его североамериканские коллеги публично признали свое поражение. Капитуляция была полной. Им пришлось отказаться от своей прежней хронологической схемы для древностей ольмеков и принять даты, полученные физиками. Ольмекская цивилизация получила, таким образом, новое «свидетельство о рождении», главный параграф которого гласил: 800–400 годы до н. э.

«Царство мертвых» в Тлатилько

На северо-западной окраине Мехико, всего в двадцати минутах езды от центра города, еще четверть века назад можно было видеть одинокий плоский холм с голой вершиной. По чьей-то странной прихоти он носил непонятное, но звучное название — «Лос-Ремедиос». И хотя сразу же у его подножия зеленели маисовые поля плодородной долины Рио Ондо, сам холм был мертв: ни птичьей трели, ни звука человеческого голоса. Только бесконечные шеренги колючих кактусов и агав оживляли немного его пустынные склоны, опаленные жгучим солнцем. Казалось, что со времен сотворения мира здесь ни разу не ступала еще нога человека. Но видимость часто бывает обманчива. В 1940 году на холме появились люди. Это были не археологи и не искатели старинных кладов, хотя и для тех и для других здесь, безусловно, нашлось бы немало работы. Все оказалось гораздо проще. Неподалеку от Лос-Ремедиос построили большой кирпичный завод. Ему требовалось много высококачественной глины. И такая глина вскоре была найдена… внутри холма. А когда глубокие шурфы и ямы прорезали его каменистую землю, случилось непредвиденное: холм оказался обитаемым. Правда, его жители были тихи и безмолвны. Они ушли из этого мира давно, много веков назад, в ту самую эпоху, которую археологи условно называют «архаической» или «доклассической». Вместе с человеческими останками лежали украшения, домашняя утварь, оружие и орудия труда. Женщин сопровождали базальтовые зернотерки для растирания маисовых зерен, бусы и костяные иглы. Мужчин — обсидиановые и кремневые наконечники копий, ножи, стрелы или до блеска отшлифованные каменные топоры. Дети, отправляясь в свой последний путь, получали самые любимые глиняные игрушки и украшения из раковин. Скелетов было много. Они лежали тесными рядами, плечом к плечу, словно воины, павшие в жестокой битве. На нижний ряд трупов клали сверху другой, не менее многочисленный, и так длилось не одну сотню лет. Это было настоящее царство мертвых, гигантская могила целого племени, навсегда унесшего с собой тайну своего происхождения, свои думы, чаяния, философию и язык.

Добрые и злые, убеленные сединами и совсем юные, красивые и безобразные, храбрые и малодушные — все они оказались равными перед лицом смерти, все безвозвратно канули во всепоглощающем потоке времени.

«Неужели правда, что мы живем на земле? — вопрошал когда-то ацтекский поэт. —

Человек не бессмертен. Но верно и то, что человек не исчезает с лица земли бесследно, а продолжает жить в нетленных творениях рук своих. Сколько древних народов, культур и цивилизаций, считавшихся навсегда исчезнувшими и утраченными в памяти человеческой, открыла нам за последние годы археология? И среди этих новых находок древние могилы из Лос-Ремедиос занимают далеко не последнее место. Это было настоящее откровение. Изящные глиняные чаши с затейливым резным узором, высокие «граненые» вазы с блестящей лакированной поверхностью, статуэтки обнаженных языческих богинь, танцоры, акробаты, жрецы или шаманы в странных костюмах и масках, всевозможные птицы, звери и рыбы не оставляли равнодушным никого. Спрос на диковинные предметы старины среди коллекционеров всех мастей быстро возрастал. Почуяв запах верной наживы, рабочие карьера, словно нетерпеливые старатели на приисках, принялись упорно и настойчиво изо дня в день «разрабатывать» свою «золотую жилу». От покупателей не было отбоя. Часто они приезжали прямо к холму и высматривали здесь среди сваленных в кучу человеческих костей и черепков битой посуды какую-нибудь особо любопытную вещицу. И когда однажды в Лос-Ремедиос появился еще один незнакомый сеньор, рабочие не обратили на него никакого внимания: мало ли бывает здесь за день разных посетителей и зевак. Но на этот раз они ошиблись. Этот человек с буйной черной шевелюрой и живыми карими глазами, немного тучный для своих лет, но энергичный и быстрый в движениях не был ни простым коллекционером, ни праздным зевакой. Известный мексиканский художник и археолог Мигель Коваррубиас приехал к холму на окраине Мехико совсем с другими целями. К тому времени он исколесил уже всю страну. Побывал в Северной Африке, Японии, Малайе, на Цейлоне, в Египте и Западной Европе.