Давид стоял на тротуаре и не двигался. Снова загремел гром. Высокие облака заволокли черное небо. Уличные фонари раскачивались на ветру, по лужам скользили желтые блики света. Стена какого-то дома была полностью завешана рекламой, похожей на ту, что висела и в его краях — по всей стране, с каждой стены смотрели одни и те же лица гигантских размеров. Одна и та же женщина держала в руке бутылку лимонада, ее ногти, покрытые темно-красным лаком, сверкали в темноте, а смеющиеся глаза над самым горлышком бутылки неизменно встречались с глазами Давида. На свет фонаря вынырнула стрекоза и тут же исчезла. Давид стоял как вкопанный.

Рев мотора нарастал; машина, идя задним ходом, приближалась. Потом затормозила. Стекло опустилось.

— Садись!

Давид даже не повернул головы. Уже совсем сильный гром прокатился над крышами.

— Да садись же ты, идиот! Радуйся, что я вернулся!

Давид открыл дверь и сел в машину. Марсель молча тронулся с места.

Улица плавно перешла в другую, затем в следующую; гроза была теперь совсем близко, и гром гремел все чаще и чаще. Светящиеся вывески сменяли друг друга: на одном доме, прямо над входом, сидела голая женщина из красных огней и пыталась болтать ногами, но некоторые лампочки перегорели, и между вспышками были видны только нервные подергивания. Из заведения вываливались какие-то люди; оказавшись на свежем воздухе, они уже не смеялись и поднимали глаза к небу. Дома быстро редели. Щит указывал направление к автобану.

— Тебе повезло, — сказал Марсель.

— Почему?

Марсель кивком показал на стекло. Лил дождь. Шмыгали дворники, на стекле разворачивалось водное действо, на дороге откуда ни возьмись появлялись маленькие круги и тут же пропадали, их становилось все больше и больше, они возникали и исчезали снова.

— Ах да, — протянул Давид, — да. Спасибо!

— Вот это уже лучше. Можешь спать дальше.

Чем меньше домов попадалось навстречу, тем больших размеров они были; оставив позади несколько фабричных корпусов, уткнувшихся в небо черными трубами, они снова выехали на автобан. Марсель нажал на газ, мотор заревел. Деревья справа и слева, не отличимые друг от друга, превратились в какое-то плетеное изделие.

На небе образовалась трещина. Острая и зазубренная. То была первая молния.

Раскаты грома волнами надвигались на них, разражаясь и снова стихая. Они ехали как раз туда, где время от времени мелькали молнии и откуда все сильнее грохотало. Вдоль линии электропередач плясали голубые искорки. Следующая вспышка оказалась еще ярче и на мгновение озарила их светом.

— Черт подери, — выругался Марсель, — в такой переплет я еще не попадал!

Теперь молнии хлестали со всех сторон и почти без перерыва. Словно это был уже не гром, а постоянный, не смолкающий грохот; он раздавался отовсюду, наполнял собой каждый миллиметр воздуха. Марсель сидел, обхватив руль руками, Давид прислонился лбом к стеклу. Молнии сверкали справа и слева, словно живые вытягивались на небе, удаляясь от земли в наэлектризованную ночь.

— Похоже, нам следовало… — Марсель не договорил.

Грохот чудовищной силы застиг их врасплох. По автомобилю пробежали белые искры, яркая вспышка ослепила их, Марсель закричал. Дорога стала ускользать, развернулась, потом еще раз, искры брызгами разлетались во все стороны; потом все стихло, шум прошел и свечение тоже. Пустынная дорога погрузилась в темноту.

Некоторое время они сидели, не говоря ни слова и не решаясь пошевелиться. Что-то было не так, словно произошло смещение перспективы. Машину развернуло на сто восемьдесят градусов.

Вот уже снова донеслись раскаты грома. Молнии редели, теряли силу, приближались к городу.

Марсель поднял руку. Та сильно дрожала. Потянулся к ключу зажигания, но промахнулся, стал искать на ощупь. Но отвел руку. Необходимости не было: мотор по-прежнему работал. Марсель нажал педаль газа. Автомобиль медленно тронулся с места. Марсель стал разворачиваться. Ни одной машины вокруг. Словно они были единственные люди на всем белом свете.

— Это была… — прошептал Марсель, — это была… Я еще никогда…

— Вторжение электрического поля… — Давид закашлялся, протер глаза, — в… окруженное проводником пространство невозможно. Это общее правило.

Марсель посмотрел на него.

— Это действительно все, что приходит тебе на ум?

За их спинами еще слышались громовые раскаты, но уже приглушенные и вполне безобидные, время от времени в зеркале заднего вида еще мерцали отдельные вспышки. Марсель дважды переключил передачу, стрелка на приборе поднялась, и они набрали прежнюю скорость.

— Пока работает, — тихо сказал Марсель, — все в порядке.

— Разумеется.

— Ты не против, если мы… Если мы просто забудем эту ночь? Все, что случилось со вчерашнего дня? Мы поедем на твой конгресс, но больше не будем об этом говорить. Согласен?

Давид кивнул.

— Тогда сделай мне еще одно одолжение.

— Какое?

— Я знаю, это будет нелегко. И с моей стороны это бестактно. Но я просто не в состоянии сейчас с тобой разговаривать. Не могу. Пожалуйста, постарайся заснуть!

Деревня, где стояли старые дома и несколько недавно отстроенных гостиниц из стекла, раскинулась на берегу озера в глубине своеобразной чаши, образованной из рассеченных ущельями гор. На самой высокой из них был ледник, похожий на остроконечную пирамиду. Отвесная скала, на которую падали солнечные лучи, отражала тепло, благодаря чему вдоль озера и росли тропические растения, посаженные и выхоженные специальным садовником; здесь жили чайки и два лебедя, разжиревшие от постоянного подкармливания отдыхающими. В деревне была старая церковь и несколько магазинов, а также бюро по обслуживанию туристов, через него часто устраивались различные мероприятия, о которых писали газеты и которые иногда даже показывали по местному телевидению. Так и сейчас: перед самой большой гостиницей стоял огромных размеров автомобиль с радиотрансляционной установкой. Отсюда вела дорога к двум другим отелям поменьше и к церкви, застроенной лесами и почти невидимой, потом она сворачивала за выступавшую вперед скалу и, петляя, шла к горному перевалу, со стороны которого, поблескивая на солнце, катился велосипед.

— Прекрасный вид, а? — вздохнул Марсель. — Жаль, что я не в отпуске и должен сидеть сейчас в конторе. Боже мой, я далее не завтракал и не брился и…

Он вздохнул. Под его глазами чернели круги, лицо было бледное и замученное.

— Это происшествие с молнией не должно тебя удивлять, — заметил Давид. — Совершенно исключено… даже если оказаться в самом эпицентре грозы. Поверь, есть явления куда более необычные…

— По-моему, мы договорились!

Давид держал руку козырьком, солнце так ярко отражалось в многочисленных окнах огромного здания, что решительно ничего не было видно: четырехугольник слепящего света на берегу озера, покрытого солнечными бликами. Они накручивали круги по серпантину, деревня выплывала то справа, то слева; гостиница приближалась и росла.

— Какие, собственно, у тебя планы? Ты собираешься пойти туда, вытащить его с конференции и заставить выслушать?

— Да, — ответил Давид, — вот именно.

Его глаза казались больше обычного, они как будто слезились и странно блестели. Мелькнул указатель с названием местечка. И вскоре они уже ехали мимо домов (на одном балконе лежала почти голая женщина, на другом восседало за столом семейство, на третьем мужчина грыз яблоко). Справа на секунду показалась мощеная набережная, ребенок грохнулся с велосипеда, скривил лицо и заревел. Марсель припарковался за радиопередвижкой.

— Ну, — сказал он, — успехов!

Давид кивнул и вылез из машины. Поток теплого воздуха хлынул ему в лицо. Сердце забилось в неверном, выбивающемся из ритма темпе. Давид схватился за грудь и прислушался: нет, все в норме. Запрокинул голову. Гостиница представляла собой башню, в которой отражались горы, небо и озеро. Стеклянные двери с шумом распахнулись, пропустив его в холл.