Дверь распахнулась, и в комнату вошел человек. Это оказалась не входная дверь, а другая, которую Бертольд ни разу не видел, но когда она открылась, он знал: она была здесь всегда. Мужчина в сером костюме и в шляпе держал в руке зонтик.

«Собирайтесь, — сказал он, — мы уходим».

«Кто вы?» — спросил Бертольд.

«Собирайтесь, мы уходим», — повторил пришелец.

«Я никуда не пойду, — запротестовал Бертольд, — пока вы не объясните, что вам от меня нужно и по какому такому праву вы сюда явились, и, пожалуйста, поосторожнее со своим зонтиком, вы все намочили, и хотелось бы знать…»

«Пойдемте!» — снова сказал незнакомец.

Бертольд кивнул и поднялся. Колени болели, он с трудом удерживал равновесие; на секунду его ослепил яркий солнечный свет; Бертольд зажмурился. Человек со скучающим лицом наблюдал за ним, с его одежды и с зонтика капала вода. Бертольд шагнул к нему, в сторону открытой двери; попытался заглянуть туда, но там было темно, а здесь — светло, так что он уже больше ничего не видел. Еще шаг.

«Ну, давайте же», — торопил мужчина.

Бертольд продвинулся еще на шаг, но вдруг чья-то рука легла на его плечо, и перед ним выросло лицо в форменной фуражке. Ноги Бертольда подкосились, и он упал, стукнувшись лбом о ковер. Он еще видел снизу, как мужчина в сером костюме закрыл зонтик, пожал плечами и отвернулся, а потом почувствовал, что снова стал падать. Падать. Падать, все глубже и глубже, но на этот раз уже не было пола, который остановил бы падение…

Когда Бертольд открыл глаза, то увидел перед собой белую стену… нет, белый потолок. Неоновая трубка светилась голубоватым светом. Пахло лекарствами и дезинфицирующими средствами. Он лежал в кровати. В руке торчала иголка, от которой тянулась тонкая трубочка к штативу с мешочком. В мешочке содержалась прозрачная жидкость с маленькими пузырьками, медленно и равномерно поднимавшимися вверх. Возле кровати стоял стул, на стуле сидел доктор Мор.

— Вы, дорогой мой, полный идиот, — приветствовал он Бертольда.

Тот посмотрел на доктора и слабо улыбнулся. На стене за спиной Мора висело зеркало: Бертольд увидел свое лицо, бледное, неузнаваемое, заштрихованные щетиной обвисшие щеки и впалые глаза.

— Вы же концы могли отдать. Довели себя до критического состояния, вам известно это?

— Да, я знаю. Кто приходил ко мне?

— Полиция. Кто-то заявил о вашем исчезновении. Некто Вельнер, ваш коллега. И очень своевременно. Офицер застал вас шатающимся по комнате, а потом вы рухнули на пол. Но вы бы ничего не добились, даже если б и умерли! Вы сбросили всего одиннадцать килограммов, всего лишь одиннадцать.

— Жаль, — сказал Бертольд.

— И скорее всего потеряли работу. Стоило ли?

— Не знаю. Возможно.

— Дважды приходила какая-то женщина. Просила передать, что она полностью согласна со всем, что вы ей наговорили на автоответчик. И она благодарит вас за то, что все так легко и просто разрешилось.

Бертольд наморщил лоб и посмотрел в окно. Занавески были задернуты, но через них, словно нарисованные тушью, проглядывали очертания дерева.

— Какой такой автоответчик?

— Ну, тут я уже не в курсе, — доктор Мор наклонился вперед и нажал какую-то кнопку, — а теперь пора немного подкрепиться! Впрочем, последние двое суток вы только это и делаете, — он показал на мешочек с воздушными пузырьками, — питательный раствор. Однако настало время для нормальной пищи.

Дверь открылась, и вошла сестра с подносом. Бертольд улыбнулся, и она ответила ему тем же. Хорошенькая фигура и длинные черные волосы. Девушка поставила поднос на тумбочку, Бертольд сел в кровати. Тарелка с яичницей, поджаристый тост. Сестра кивнула и удалилась.

— Знаете что? — сказал Бертольд. — Кажется, да.

— Простите?

Теперь контуры дерева в окне стали отчетливее, было хорошо видно каждую, даже самую малюсенькую веточку. Бертольд потянулся за тостом.

— Мне кажется, оно того стоило.

Мор пробурчал что-то нечленораздельное. Бертольд поднес тост ко рту, попробовал губами, языком. Почувствовал, какой он жесткий — жесткий и сухой. Осторожно откусил и начал жевать. Ощутил необычный, почти горький вкус. Собрался с силами и проглотил. Потом откусил еще. Это далось уже легче. Он жевал, не сводя глаз с доктора Мора, и вдруг расхохотался:

— Да, оно того стоило!

Заседание затянулось. Числа на обеих досках расплывались за паутиной извилистых линий, исписанные авторучки покоились на столах, а в пепельницах выросли горы окурков. Директор Лессинг закрыл глаза, опустил голову и потер виски. Ханзен говорил по меньшей мере уже полчаса, и его слова складывались у Лессинга в причудливые звуковые образы.

Обычная тягомотина: конкуренты разработали непредвиденные планы, прогнозы давались неутешительные, и в расчеты закралась ошибка. Ханзен и Мюльхайм не сходились во мнениях, а Бергер считал показатели графика за прошлый квартал дутыми. От кончиков сигарет тянулись вверх дымные ниточки, закручивались и растворялись. Под потолком, среди ламп, висели синеватые клубы. Чашки с кофе давным-давно опустели.

Сколько же сейчас времени? Лессинг не решался посмотреть на часы — это сочли бы за дерзость. Во всяком случае на улице уже давным-давно стемнело, семь-то уж наверняка пробило, может, даже половина восьмого… Порыв ветра ударил в окно с такой силой, что стекла и чашки тихо задребезжали. Ханзен замолчал, и Лессинг воспользовался моментом и взглянул на стенные часы: без четверти девять. О господи, неужели они просидели уже шесть часов? В ту же секунду головная боль дала о себе знать с новой силой да еще усталость. Тьма налегала на окно. Похоже, буря разыгралась не на шутку.

А как хорошо все начиналось. Сегодня утром совсем неожиданно посыпались с неба крупные белые хлопья. Очень медленно и бесшумно. А в сводке погоды об этом, разумеется, ни слова. Из года в год одно и то же: небо ясное и удивительно низкое, и на мир — лужайку, крышу соседа, будку, деревья — ложится белое убранство света. Шумы стихают, и какое-то время все исполнено сиянием, чистотой и красотой. Но это продолжается недолго. Вскоре уже начинают скрести лопаты, выкатываются уборочные машины, химикаты превращают снег в коричневую жижу. И потом первые автомобили снова ползут по улицам.

К обеду поднялся ветер, и опять повалил снег, все больше и больше. Ребятня, продрогнув, в разочаровании поспешила из сада; ветер разрушил их снеговика, а хлопья, теперь маленькие и твердые, до боли кололи лицо. Вскоре за ними последовала и собака, с воем и ледяной коркой на шкуре. Увы, заседание — дело решенное, от него не увильнуть. Что ж, тогда наденем самое теплое пальто, перчатки, шарф и меховую шапку. Фирма находилась в престижном пригороде. Летом там приятно, зимой свои недостатки: добраться туда сегодня нелегко, плохая видимость, снежные заносы, а в некоторых местах уже довольно скользкая дорога. И места для стоянки не сыскать. Но у фирмы свой гараж.

Ханзен сел и с удовлетворением огляделся. Собственно, теперь самое время Мюльхайму возразить, но тот безмолвствовал. У него был измученный вид, галстук сполз набок, борода всклокочена. «И в самом деле, пора закругляться», — подумал Лессинг. Воцарилась короткая пауза, все молчали, и только буря была слышна. Итак! Лессинг набрал воздух для заключительного слова, но тут Бергер поднял руку и заговорил. Он записал несколько соображений к тезисам Ханзена. Целый ряд соображений. Море соображений.

Он вещал тихо и быстро, часто оговаривался, поправлялся, начинал заново. Однажды дверь открылась, заглянула фройляйн Перске, секретарша, поджатые губки. Мюльхайм откинул голову и тяжело дышал; доктор Кёлер, ответственная за кадры, штрихами набрасывала у себя в блокноте большого и кривого человечка, но, не дойдя до ног, остановилась. Лессинг с беспокойством рассматривал рисунок; безногое творение пугало его.

Следить за словами Бергера уже не удавалось; не желая составляться в предложения, они лишались всякого смысла и как шумы носились по комнате. Головная боль медленно перемещалась на другую сторону, мысли кружились. Лессинг нащупал коробочку с лекарствами: нужно привести в норму давление. На мгновение закралась сумасбродная мысль о том, что доски и диаграммы, компьютер и телефоны — сплошной обман, части искусно выстроенной декорации, и всем присутствующим об этом известно. Он окинул их взглядом, каждого по очереди. Ну ладно, будет вам! Я догадался…