Хотя характеристики Ленина руководителям ЦК несколько напоминают характеристику, которую давал незабвенный Собакевич губернскому прокурору, все же из этих характеристик вытекают ясные политические выводы. Однако не те, которые делают официальные историки, но также и не те, которые делает Троцкий. Троцкий думает, что Ленин хотел провести в верхах партии такую перестройку руководящих кадров и создать «такие условия в партии, которые дали бы мне возможность стать заместителем Ленина, по его мысли: преемником на посту председателя совнаркома… Бесспорная цель завещания: облегчить мне руководящую работу» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 217).
Троцкий ошибается. Это вовсе не вытекает из «Завещания». Правда, Троцкий назван «самым способным человеком в ЦК», но «самый способный человек» еще не значит самый способный большевик. Кроме того, в такой характеристике Троцкого Ленин явно ошибся. Поскольку у Ленина речь идет о политической «способности», то самым способным оказался тот, кого Ленин хотел вообще убрать — Сталин. Ведь о величии или ничтожестве политического деятеля судят по его успехам в политике, а не в публицистике или в ораторском искусстве, тем более не по тому, что он о себе думает.
Весь смысл «Завещания» в следующем: в ясном сознании чувства приближающегося конца своей жизни Ленин пришел к сокрушительному для своего наследства выводу: во главе партии и государства он оставляет Политбюро, в котором нет ни одного политика без крупного политического порока, а один даже предрасположен к криминальным преступлениям — Троцкий небольшевик, Зиновьев и Каменев способны на новую измену («октябрьский эпизод» Ленин в свое время оценил как измену), Сталин — не лоялен и способен злоупотребить властью, Бухарин — схоласт и марксист без диалектики. Остались еще два члена Политбюро, которых Ленин не упомянул: Рыков и Томский, но Рыков дореволюционный «примиренец», революционный «дезертир» (уход из советского правительства в ноябре 1917 г.), а Томский постоянно боролся с Лениным за «самостоятельность» комфракций в иерархии профсоюзов, за их независимость от ЦК. Едва ли они, будучи даже упомянуты, заслужили бы характеристики без оговорок. Хотя Ленин никого из них не требует снять, кроме Сталина, но хочет, чтобы они все были поставлены под контроль расширенного ЦК, ибо без этого, по Ленину, перечисленные им «качества двух выдающихся вождей современного ЦК (Троцкого и Сталина. — А. А.) способны ненароком привести к расколу» (там же, стр. 345). Заметим: Ленин все-таки не отметил у Сталина, в отличие от других, ни одного из его политических изъянов, хотя они у него были, что касается «грубости» и «нелояльности», то Сталин впоследствии будет признаваться в этих своих качествах, присовокупляя смягчающие вину обстоятельства: да, товарищи, говорил Сталин, это верно, я груб и нелоялен по отношению к тем, кто издевается над ленинизмом!
Но после того, как было составлено политическое «Завещание» Ленина, весь вопрос сводился к тому, кто из названных в нем лиц наилучшим образом воспользуется им. Вот здесь Сталин показал такой высокой класс тактического искусства, в котором все рецепты Макиавелли и достижения Ленина кажутся просто детским лепетом.
К Сталину Ленин возвращается еще раз в записках «К вопросу о национальностях или об "автономизации"» от 30 и 31 декабря 1922 г. Краткая история возникновения этих записок такова. В Закавказье была создана локальная федерация из трех советских республик — Азербайджана, Армении и Грузии. Над компартиями трех республик был поставлен Закавказский крайком партии во главе с С. Орджоникидзе. Заккрайком не считался с «суверенитетом» республик, а Орджоникидзе чувствовал себя вроде если не «великого визиря», то в роли кавказского наместника Москвы. По существу он был прав, но Ленин придавал большое значение как раз вежливой форме правления своего сатрапа, особенно в такой чувствительной стране, как Кавказ (он даже писал в 1921 г. особое письмо коммунистам Кавказа, чтобы они не копировали московской политики, а в соответствии с национально-бытовыми условиями видоизменяли ее). Когда Орджоникидзе начал управлять Грузией, минуя руководящие органы Грузии, то ЦК Грузии 22 октября подал в отставку. Положение осложнилось еще и тем, что на одном из совещаний Орджоникидзе, исчерпав, видимо, все другие аргументы, дал сильную пощечину одному из сторонников грузинского ЦК в присутствии заместителя Ленина — Рыкова. Руководители компартии Грузии во главе со старыми большевиками Буду Мдивани и Махарадзе обратились с жалобой на Орджоникидзе в ЦК партии в Москве. ЦК назначил комиссию в составе Дзержинского (председатель), Мануильского и Капсукас-Мицкевича (25 ноября 1922 г.). Так как Сталин безусловно поддерживал «великодержавника» Орджоникидзе против «социал-националиста» Б. Мдивани (Мдивани хотел, чтобы Грузия вступила прямо в состав СССР, минуя Закавказскую федерацию — в этом был весь «национал-уклонизм»), вернувшись из Грузии, Дзержинский доложил Ленину грузинское дело в угодном Сталину свете. Ленин усомнился в объективности Дзержинского, так как начал получать из Грузии убедительные факты не только о произволе Орджоникидзе, но и об укрывательстве его со стороны Сталина. Отсюда родились названные записи по национальному вопросу. В записке от 30 декабря Ленин говорит, что он два раза собирался (на октябрьском и декабрьском пленумах ЦК) вмешаться «в пресловутый вопрос об автономизации», но ему оба раза помешала болезнь. На какой стороне собирался выступить Ленин — на стороне Орджоникидзе и Сталина или на стороне «национал-уклонистов» или «социал-националистов», как их первоначально окрестил Сталин, — довольно ясно показывают сами записки. Официальные историки до сих пор фальсифицируют Ленина, утверждая, что Ленин якобы осуждал «национал-уклонистов» во главе с Мдивани, на самом деле Ленин осуждал изобретателя этого ярлыка и главного виновника преследования грузинских большевиков — Сталина и его помощников Дзержинского и Орджоникидзе. Ленин говорит, что после беседы с вернувшимся из Грузии главой комиссии ЦК (она ездила туда 25 ноября) он вынес «только самые тяжелые опасения… Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо вся эта затея «автономизации» (затея Сталина. — А. А.) в корне была неверна… Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и административное увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма». Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль» (Ленин, ПСС, т. 45, стр. 356–357). Обвиняя нерусских — Дзержинского, Орджоникидзе, Сталина в великорусском шовинизме, Ленин делает одно интересное замечание: «известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения» (там же, стр. 358). В записке по тому же вопросу от 31 декабря Ленин произносит над Сталиным убийственный политический приговор. Ленин пишет: «В данном случае по отношению к грузинской нации мы имеем типичный пример того, где сугубая осторожность, предупредительность и уступчивость требуются с нашей стороны… Тот грузин, который пренебрежительно относится к этой стороне дела, пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…» (там же, стр. 360). Кончая записки по национальному, в частности по грузинскому вопросу, Ленин требует «примерно наказать Орджоникидзе», «доследовать и расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются» (там же, стр. 361). Ленин делает вывод: «Политически ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского» (там же, стр. 361). По свидетельству секретарши Ленина — Л. Фотиевой, Ленин хотел к XII съезду опубликовать данные записки в виде одной статьи по национальному вопросу в «Правде» (см. письмо Л. Фотиевой Сталину в приложении к книге Bertram D. Wolfe, Khrushchev and Stalin"s Ghost, p. 278, Praeger, New York). Несмотря на тяжесть болезни, Ленин продолжает настойчиво и детально интересоваться грузинским вопросом. Из этого уже видно, что он действительно готовит «бомбу» против Сталина на XII съезде, как он сам выразился в одной из бесед с Фотиевой, делая из грузинского вопроса принципиальный вопрос национальной политики партии вообще.
