«Если тов. Ленин говорит: "Берите передышку хотя бы на несколько дней, говорит, что именно такая передышка нам предстоит" — я утверждаю, что овчинка не стоит выделки… она ничего нам не даст, потому что ни перестроить железных дорог, ни обучить население стрельбе, ни наладить транспорт, ни наладить экономическую жизнь, т. е. разрешить все те главные задачи, о которых говорил тов. Ленин, в несколько дней нельзя» (стр. 30).
Какие у Ленина «минус-пункты»? Бухарин их подсчитал так: признавая независимость Украины и ее отделение от России, Ленин лишает страну ее главной хлебной и угольной базы; отказываясь от Прибалтики, Ленин лишает страну ее выгодной стратегической позиции; признавая по договору неприкосновенность иностранного капитала в России, с которым тесно связан русский капитал, Ленин тем самым аннулирует декрет революции о национализации промышленности; отказываясь по договору от революционной пропаганды в других странах, Ленин отказывается от всей программы большевиков в отношении мировой революции; беря по договору на себя обязательства поддержать немецкую позицию «независимости» Персии и Афганистана, Советская Россия берет на себя роль колониального жандарма германского империализма против английского империализма. Таковы были «минус-пункты», которые насчитал Бухарин у Ленина. Бухарин сказал, что немцы «отнимают у Советской России самое существенное, самое жизненно необходимое, как раз то, из-за чего мы и могли бы по аргументации т. Ленина идти на передышку и подписание мира» (там же, стр. 31).
Смешным, сентиментальным, совершенно не большевистским, а оппортунистическим считал Бухарин и аргумент Ленина о том, что он «готов подписать мир в двадцать раз, в сто раз более унизительный, чтобы получить несколько дней для эвакуации Петрограда», ибо «я облегчаю этим мучение рабочих, которые иначе могут подпасть под иго немцев» (там же, стр. 22). Бухарин отвечал, что это рассуждение Ленина «как раз есть фраза, не холодный расчет, а самое настоящее увлечение чувством, конечно, очень хорошим чувством, но далеким от холодного расчета, который говорит нам, что в случае необходимости мы можем и должны пожертвовать десятками тысяч рабочих. Ведь так всегда рассуждают оппортунисты всех стран: «не нужно выходить на улицу, потому что может пролиться кровь» (там же, стр. 32–33). Разумеется, большевистская правда в данном случае была на стороне Бухарина, а не Ленина. Этот пример показал и самому Ленину, что ученики начинали явно превосходить учителя. Это было симптоматично, что такую постановку вопроса Бухариным Ленин обошел полным молчанием. Не мог отразить Ленин и другой веский аргумент Бухарина, который заявил:
«Ведь в самом деле с первого взгляда ясно, что если бы в договоре были такие условия, как свержение Советской власти, как созыв Учредительного собрания и т. д., то мы не могли бы его подписать» (там же, стр. 31).
Да, отвечал Ленин, в этом случае мы продолжали бы революционную войну; но когда его спрашивали, почему же он не может ее продолжать в условиях, когда немцы отнимают у России «самое жизненно важное», когда Россию расчленяют, правда, пользуясь лозунгом тех же большевиков о «праве народа на самоопределение», — на эти вопросы Ленин не отвечал, да и не мог отвечать.
Один исключительно важный, в данных условиях даже решающий, аргумент (как это показали последующие условия) Бухарин и его сторонники совершенно игнорировали — это гарантия союзников России оказать ей необходимую материальную помощь для совместного продолжения войны до победного конца против Германии. Как раз в этом вопросе бухаринцы проявляли всю догматическую беспомощность и наивность своего политического мышления — они считали принципиально недопустимым для революционеров пользоваться помощью «англо-американских империалистов против германских империалистов». Вот здесь Ленин был в своей стихии — он вполне допускал возможность пользоваться такой помощью, для него всегда было ясно, что «цель оправдывает средства», но он, вероятно, был связан условиями немецкой помощи большевикам в революции или он настолько стал пленником своего идефикса — «передышки», что не допускал иного решения, как полная капитуляция, лишь бы сохранить власть. Однако надо тут же подчеркнуть, что Ленин боялся потерять власть не столько от наступления немцев, не столько от падения Петрограда и Москвы, сколько от внутреннего восстания, главным образом, крестьянского восстания и восстания армии. Ленин не забывал, что он к власти пришел, обещав именно безусловный мир. Сегодня в дискуссии с бухаринцами он, конечно, предусмотрительно обходил щекотливый вопрос.
Противники капитуляции вслед за Бухариным повторили на съезде свои известные возражения. Выступив первым, Урицкий заявил, что ему совершенно «непонятна паника сидящих здесь» перед немцами (стр. 42), добавив: «факты направлены не против нас, а в гораздо большей степени против вас, т. Ленин…, заключив мир, мы бьем тех товарищей, которые с энтузиазмом записываются в Красную армию» (стр. 42–43). Другой противник капитуляции обвинил Ленина в политической беспринципности, напомнив ему его же слова на I съезде Советов в июне 1917 г. Тогда Ленин говорил: «сепаратного мира для нас не может быть, и по резолюции нашей партии нет и тени сомнения, что мы его отвергаем, как всякое соглашение с капиталистами» (Ленин, Сочинения, 4-е изд., т. 25, стр. 20). Радек, обвинив Ленина за подготовление капитуляции, обвинил также и Троцкого, что он, ведя в брестских переговорах правильную тактику на затягивание переговоров и разжигание германской революции, потом изменил самому себе, когда воздержался во время решающего голосования в ЦК о войне или мире. Народному комиссару иностранных дел Российской республики нельзя воздерживаться при голосовании вопроса о войне или капитуляции, — воскликнул Радек. Радек указал Ленину на всю опасность его открытых заявлений с утверждением, что заключив мир, мы приступили к подготовке новой войны против Германии. Радек сказал: «Этим самым вы даете немцам право при первых разногласиях с документами в руках доказать, что мы подготовляем новую войну, и снова подогревать шовинистические настроения» («Седьмой съезд РКП (б)», стр. 60). Троцкий объяснил свое воздержание в ЦК по вопросу о подписании капитуляции двумя причинами: «во-первых, я не считаю решающим для судеб нашей революции то или другое наше отношение к нему (миру)… Нельзя вести войну против немцев… и в то же время иметь против себя половину или большую часть партии во главе с т. Лениным… Ввиду сложившегося соотношения сил в ЦК от моего голосования зависело очень много… потому, что некоторые товарищи (в ЦК) разделяют мою позицию… Я считаю более целесообразным отступать, чем подписывать мир, создавая фиктивную передышку, но я не мог взять на себя ответственность за руководство партией в таких условиях» (там же, стр. 65, 66, 69).
Рязанов обвинял Ленина в том, что он ставку делает не на европейский пролетариат, а на русских мелких буржуа, то есть крестьян. Он уточнил свою мысль:
«Ленин хотел воспользоваться лозунгами Толстого, видоизменив их сообразно с переживаемой эпохой. Толстой предлагал устроить Россию по-мужицки, по-дурацки, Ленин — по-мужицки, по-солдатски. Плоды этой политики, мужицкой и солдатской, мы теперь расхлебываем» (там же, стр. 73).
В ответ на тезис Ленина, что подписание мира сохранит Советскую Росию, как очаг мировой революции, Рязанов резко обвинил Ленина и его сторонников, во-первых, в желании укрыться под защитой немецкого штыка, не имея права пропагандировать такую революцию, во-вторых, в открытой лжи в своих предыдущих декларациях. Вот эти слова Рязанова: желание сохранить Советскую Россию как очаг революционной пропаганды для международного пролетариата «есть желание устроить в России "келью под елью", под защитой германского штыка. Вот перед вами декларация прав трудящихся и эксплуатируемых народов (она опубликована 17 января 1918 г. — А. А.), о которой т. Свердлов в Учредительном собрании говорил, что она будет заменять декларацию прав Великой Французской революции. Дайте себе труд прочесть эту бумажку и спросить себя: сколько раз вы лгали» (там же, стр. 75).
