Мы уже знаем, что Сталин точь-в-точь по этому рецепту поступал сам, приписывая его своим соперникам.
Вот и второе заявление Сталина: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича (аплодисменты), глупо об этом говорить. Коллегиальная работа, коллегиальное руководство… вот что нам нужно теперь» (там же, стр. 391).
Хотя сталинцы приписывали лидерам «Новой оппозиции» целую политическую платформу, но ни платформы, ни даже какой-либо единой концепции у оппозиции не было. Даже их выступления на съезде не были согласованы между собою. На них лежит явный отпечаток импровизации, сумбурности, поверхностности, несогласованности. Сталин сразу воспользовался и этой слабостью оппозиции. Сталин говорил: «Пора и о платформе оппозиции поговорить. Она у них довольно оригинальная. Много разнообразных речей у нас было сказано со стороны оппозиции. Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторону, Лашевич — третье, Сокольников — четвертое… На чем же они сошлись? В чем же состоит их платформа? Их платформа — реформа Секретариата ЦК. Единственное общее, что вполне объединяет их, — вопрос о Секретариате» (там же, стр. 386). В связи с этим Сталин рассказал и историю возникновения данного вопроса. В 1923 г., после XII съезда, как раз в те месяцы, когда Ленин боролся со смертью, а Сталин форсировал сталинизацию партаппарата, Зиновьев, будучи на отдыхе в Кисловодске, имел частное совещание с членами ЦК Бухариным, Ворошиловым, Евдокимовым, Лашевичем. Обсуждался вопрос о политизировании Секретариата ЦК, превратив его в высший директивный орган из трех лиц: Сталина, Троцкого и Зиновьева («триумвирата»). Цель такой реорганизации ясна — лишить монополии власти «генерального секретаря». Сталин легко разгадал эту цель и отверг план. Искусный тактик, Сталин мотивы своего отказа объяснял иначе. Вот его слова: они «выработали платформу об уничтожении Политбюро и политизировании Секретариата, т. е. о превращении Секретариата в политический и организационный руководящий орган в составе Зиновьева, Троцкого и Сталина. Каков смысл этой платформы? Что это значит? Это значит руководить партией без Рыкова, без Калинина, без Томского, без Молотова, без Бухарина. Из этой платформы ничего не вышло… потому что без указанных товарищей руководить партией нельзя» («Четырнадцатый съезд. Стенографический отчет». Стр. 504–508). В новом издании своего доклада Сталин выбросил из текста имена Бухарина, Рыкова и Томского (Сталин, Соч., т. 7, стр. 386–387), когда выяснилось, что не только возможно без них руководить партией, но возможно и расстрелять их.
Теперь, говорил Сталин, те же самые люди требуют техницизирования Секретариата, не уничтожения Политбюро, а его полновластия: «Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с этим. Боюсь только, что партия с этим не согласится… Но когда говорят о полновластном Политбюро, то такая платформа стоит того, чтобы отдать ее курам на смех… Разве Секретариат и Оргбюро не подчинены Политбюро? А пленум ЦК? Почему о пленуме ЦК не говорит наша оппозиция? Не думает ли она сделать Политбюро полновластнее пленума?» (Сталин, Соч., т. 7, стр. 387–388).
Словом, оппозиция давно хотела установить в партии диктатуру «триумвирата», а он, Сталин, боролся и борется за коллективное руководство всего ЦК. В глубокой уверенности, что Сталин искренен в этих доводах, его поддержали не только мало знающие Сталина делегаты съезда, но и хорошо его знающие члены ЦК, в том числе и правое крыло Политбюро в лице Бухарина, Рыкова и Томского.
Сталин великолепно понимал, что разгром «Новой оппозиции» есть не только политическая акция, но и важнейшая идеологическая проблема. В такой догматической, идеократической партии великое значение имеет как раз идеологическое обоснование каждой политической акции. Постоянно надо апеллировать к Марксу, Энгельсу, Ленину, чтобы убедить партию ленинских фанатиков, что прав ЦК (Сталин) и неправа оппозиция. В идеологическом разоблачении сначала троцкизма, а теперь зиновьевского «ленинизма» роль Бухарина была выдающаяся, более того — исключительная. Даже в глазах Ленина он был единственным и выдающимся теоретиком, хотя и с изъянами. Сталин тоже высоко ценил теоретические способности Бухарина и вовсю использовал их как против Троцкого, так и теперь против Зиновьева и Каменева. Поэтому и оппозиция сосредоточила весь огонь своей догматической критики на Бухарине. Сталин с деланным возмущением спрашивал: «Почему не прекращают они (оппозиционеры) травлю против т. Бухарина?… Чего собственно хотят от т. Бухарина? Вы хотите крови т. Бухарина? Мы не дадим ее вам» («Четырнадцатый съезд…», стр. 504–508). В новом издании своего доклада (1947) Сталин вычеркнул из текста «кровь т. Бухарина», ибо ее он сам пролил позднее, в 1938 г. (Сталин, Соч., т. 7, стр. 384).
Вечный агрессор по своей внутренней природе, в борьбе со своими соперниками Сталин всегда выступает в маске «миротворца». К этому его обязывала, правда, и его должность генерального секретаря, но Сталин эту маску надевал по тактическим соображениям — надо было создать в партии впечатление своей безупречной лояльности даже по отношению к тем из деятелей партии, которые открыто, перед всей партией требовали его собственной, сталинской «крови». С первых же дней болезни Ленина, особенно после разрыва с ним Ленина, Сталин взял за правило косвенно отвечать Ленину и его обвинениям в «Завещании» ортодоксальнейшей защитой ленинизма даже против Ленина. Эту тактику он продолжает и в борьбе с оппозициями. Проект его знаменитых «Вопросов ленинизма» опубликован ровно через неделю после того, как он получил письмо Ленина о разрыве личных отношений (см. «Правду» от 14 марта 1923 г., И. Сталин «К вопросу о стратегии и тактике»). Через два месяца после смерти Ленина он публикует брошюру «Об основах ленинизма» (апрель 1924). В ноябре 1924 г. он публикует брошюру «Троцкизм или ленинизм», а в декабре 1924 года брошюру «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», как предисловие к его книге «На путях к Октябрю». Во всех этих работах одна генеральная идея — канонизация ленинизма в собственной интерпретации. Надо сказать, что на эту же тему писали Зиновьев, Троцкий, Бухарин; Зиновьев — развязно, Троцкий — блестяще, Бухарин — глубокомысленно, все трое, как и Сталин, канонизировали ленинизм (Троцкий еще хвалился, что он был первым, кто Ленина назвал гениальным), но Ленина понял только один Сталин. Вот почему «Основы ленинизма» Сталина в двадцатых годах стали «бестселлером» в партии. Объявляя Ленина непогрешимым, а ленинизм новой религией, Сталин знал, что он делает, но соперники Сталина, которые хорошо знали, что Ленин вовсе не является «святым», а сам ленинизм носит в себе ядовитые черты партаппаратной тирании, которая легко может переродиться в тиранию государственную, приняли вызов Сталина по созданию культа святости Ленина. И сталинцы и антисталинцы начали соревноваться в вознесении и обожествлении Ленина. Из человека и политика Ленина сделали атеистического бога. Однако в святость этого бога меньше всего верил Сталин, но лучше своих соперников он эксплуатировал такую веру у малоразборчивой армии партаппаратчиков. Выяснилось, что канонизацией Ленина, который не только ошибался много раз, но и которого и съезды партии и ЦК много раз поправляли, все оппозиции против Сталина обрекли себя на гибель. Это и доказал Сталин как в борьбе против Троцкого вчера, в борьбе с Зиновьевым сегодня, как он это докажет в борьбе с Бухариным завтра.
Проанализировав все писания Зиновьева 1925 г. (статьи «О большевизации» и «Философия эпохи», книгу «Ленинизм»), Сталин пришел к выводу, что политика Зиновьева не только враждебна духу ленинизма, но она представляет собой «постоянное вихляние». Вся карьера Зиновьева и при Ленине и после него отличалась, по Сталину, беспрерывным колебанием в сторону от ленинизма. Сталин спрашивал съезд: «Какая гарантия, что Зиновьев не колебнется еще разочек? Но это ведь качка, а не политика. Это ведь истерика, а не политика». Как же быть с таким Зиновьевым? Сталин огласил обращение большинства ЦК к Зиновьеву и Каменеву от 15 декабря 1925 г., за три дня до съезда, в котором предлагались «мир» и «компромисс» с оппозицией, если оппозиция признает свои ошибки, снимет наиболее активных зиновьевцев с занимаемых ими постов в Ленинграде, никто из оппозиции, особенно из членов Политбюро не выступит против линии ЦК (Сталина). За все это ЦК соглашается включить одного из оппозиционеров в члены Секретариата ЦК. Сталин заявил: «Вот какой компромисс предлагали мы, товарищи. Но оппозиция не пошла на соглашение… В основном мы и теперь остаемся на точке зрения этого документа» (Сталин, Соч., т. 7, стр. 389). Зиновьев на съезде вполне резонно заметил, что Сталин предложил не компромисс, а требовал полной капитуляции оппозиции. В заключительном слове Сталин еще раз продемонстрировал свое миролюбие и осудил несговорчивость оппозиции. Заодно Сталин заверил съезд: «Единство у нас должно быть, и оно будет, если партия, если съезд проявит характер и не поддастся запугиванию. (Голоса: «Не поддадимся, тут народ стреляный»)» (там же, стр. 390–391). (Из этого «стреляного народа» — 1 306 делегатов вместе с Зиновьевым и Каменевым — Сталин расстрелял в ежовщину около 80 %).
