— Свечка для наглядности, — сказал мужчина. — Эту мебель давно делали. Еще электричества не было. Мастер на близкое освещение рассчитывал…
Живые огни двоились, троились. Волокна переливались, как винные струйки.
— Раздерни окошко, — сказал наконец мужчина.
Он погасил свечку, вставил доску на место.
— Тиски привернуть?
— Не надо, — сказал Жека.
— Я тоже так думаю. Ты бы верстачок себе заимел — ружья-то мастерить. Оно для кого? Для брата младшего?
— Для меня, — сказал Жека неохотно.
— Ты, вроде, вышел из детского возраста.
— Это не игрушка, — сказал Жека. — Это фоторужье. Сюда надевается аппарат, чтоб удобней снимать. В лесу, например.
— Вон что. А я уж удивился.
— Верстак негде поставить. Нету места.
— В такой здоровенной квартире?
— Они новую мебель покупают, — сказал Жека. — Старую выбрасывают, новую покупают. Один буфет остался, который позволяют трогать. Вот я здесь и работал.
Мужчина выдвинул ящик с покосившейся передней стенкой. Из ящика тотчас вывалилось донышко.
— Видите? — кивнул Жека. — Мать говорит — он свое отслужил.
— Знатоки… — насмешливо повторил мужчина.
Он разобрал тонкие ящичные стенки, осмотрел их. Каждая стенка заканчивалась фигурными шипами, похожими на птичьи хвосты.
— Отслужил?
Легко постукивая ладонью, он собрал ящик. Вогнал донышко в пазы. И, держа ящик на одной руке, как чашу, прошел к столу, взял графин с водой. Струя воды плеснула на дно и забулькала. Испуганно улыбаясь, Жека смотрел на этот фокус. Пол в квартире был недавно отциклеван и помазан лаком: мать не разрешала ходить по нему в ботинках… Если вода прольется — беги из дома. Но ящик не протекал. Даже капля не просочилась. Мужчина подождал еще, протянул ящик Жеке:
— Иди вылей.
И когда Жека вернулся, сказал, не скрывая гордости:
— Вот работали мастера! Понимаешь, никто ведь этого не требовал. Ящик — не кастрюля, герметичность не нужна. А мастер иначе не умел.
— Я думал — это вы так починили.
— Это он так сделал, — сказал мужчина. — Я сразу почерк увидел. Это, брат, мастер высшего класса! Он шурупы молотком не заколачивал. Он себя уважал, и работу уважал…
Зазвонил телефон.
— Да! — сказал Жека в трубку. — Ага. Почти все выучил. Ну, мам, ну, конечно… Вот соберусь и пойду. Хорошо, не буду задерживаться. Нет, никто не приходил. И не звонили. Все в порядке. Ладно, ладно, я оденусь теплей.
Пока Жека разговаривал по телефону, мужчина все осматривал, все поглаживал буфет ладонью.
— Слушай, — спросил он, — а ты ружье тайком мастеришь? Чтоб не видели?
Жека обернулся:
— Откуда вы взяли?
— Догадался, брат.
— Ну и что? — сказал Жека с вызовом. — Я про вас тоже догадываюсь, да молчу.
— А ты скажи.
— Чемоданчик нарочно такой взяли? Чтоб никто не подумал, что в нем инструменты?
— Ух ты, — сказал мужчина. — Вот это глаз!
— Кое-что вижу.
— Сейчас все шабашники так ходят, — сказал мужчина. — При галстуках, в шляпах. Зачем же мне выделяться? Я вот только невезучий… Инструмент есть, а халтурку не сшибить. Озеров в больнице, у тебя мамаша строгая…
— Вам же деньги не требуются!
Мужчина усмехнулся:
— Действительно, может, взять да приплачивать? Предложи мамаше: один чокнутый шабашник согласен платить за работу… Да, приятель, положение трудное. И ты от своих прячешься, и я тоже прячусь. У сына этот чемодан взял.
— Вам-то чего прятаться?
— Тоже скандалов не хочу.
— Вы взрослый, сами можете командовать.
— Не выходит, — сказал мужчина. — Я тихий, сговорчивый. Вот не хотел на пенсию, а меня уговорили. Сын уговорил: бросай, мол, физический труд, переезжай к нам, поживи спокойно. Я переехал. Живу, как барин. А без дела-то черт-те как тошно! Брожу неприкаянный, не знаю — то ли напиться, то ли утопиться.
— Ну и работали бы, — недоверчиво сказал Жека.
— Сын обижается. Ему зазорно. Вдруг кто-то подумает, что у такой знаменитости отец нуждается…
— Можно ведь объяснить.
— Он не поймет, — сказал мужчина. — Он свою работу не любит. Вот и знаменитый, и способный, и передовой, а позволь не работать, он бы и не пошел. Ему непонятно — любить работу.
— Тогда разругались бы!
— Ты со своими ругаешься? — спросил мужчина. — Не так оно просто. Семья, родные люди.
— У меня отец неродной, — сказал Жека.
— Плохой?
— Нет, он ничего. Только угодить очень старается. Ну, в общем… как задобрить хочет. Я не прошу, а он всякую ерунду покупает — рубашечки там, носочки. Ему хочется, чтоб я благодарный был. Если это ружье увидит, обязательно купит магазинное. А я не нуждаюсь.
— Своими руками лучше?
— Конечно. Никому не обязан.
— А чего ты этой обязанности боишься? — спросил мужчина. — Ну, сказал ему «спасибо», и все тут.
— Он же хочет, чтоб его любили. Как родного.
— Ну и что?
— Так не за подарки же эти…
— Понятно, — сказал мужчина. — И тебе, приятель, тоскливо бывает? Ну, дела…
— Раньше у меня звери всякие жили, — сказал Жека. — Черепаха была, суслики. А один год я пчел на балконе держал, все удивлялись даже… Но сюда переехали, и мать взялась порядок наводить. Просто помешалась на этом порядке.
— А он?
— Потому и обидно. Должен ведь понимать. Раньше-то улыбался: «У тебя призвание!» А теперь не вспомнит.
— Он у тебя кто? — спросил мужчина.
— Музыкант. На трубе играет.
— Знаменитый?
— Так себе.
— А у меня знаменитый, — сказал мужчина. — Институтом заведует в тридцать два года. Мировая величина. Но работает — будто крест несет на Голгофу.
— Наш-то старательный, — хмуро сказал Жека. — Посуду на кухне моет. Коврик выбивает каждый день. Суетится.
— А мой — общественник. Бегает из гостей в гости, лишь бы ничего не делать.
Жека начал собирать учебники в портфель.
— Приходите завтра! — вдруг сказал он решительно. — Если хочется, так приходите! И починим этот буфет. Сейчас мне на английский идти, а завтра я промотаю!
— Хочешь самостоятельность проявить?
— Буфет мы со старой квартиры привезли, — сказал Жека. — Он наш. И если ценный, так имеем право оставить.
— Для тех, кто понимает, он подороже новой мебели.
— Ну вот, — сказал Жека. — И пусть не думает, что мы приехали нищие. Я вам буду помогать завтра, ладно?
Мужчина о чем-то думал, пощипывая себя за бровь.
— Может быть, ты и прав, — произнес он. — Почему надо от кого-то зависеть? Я работать хочу. Нравится мне работать. Вот приложу руки, и этот буфет — на всемирной выставке показывай… Ведь второго такого не подвернется. А вообще — наймусь в пэ-тэ-у, буду ребятишек учить. Он считает, с меня обузу снял. А мне тошно. И на него глядеть тошно: я не привык, что на работу идут, как на каторгу!
— Так придете? — спросил Жека.
— Приду. Спецовку возьму, старый чемодан. И мы с тобой покажем, на что способны.
— Что мы — плохого хотим? — сказал Жека.
— Вот именно!
— Может, сегодня не пойти на английский? — Жека поддал ногой незастегнутый портфель. — Надоело. Зря ходить надоело.
— Отстаешь по английскому?
— Если бы! Нормально занимаюсь. А они придумали в английскую школу записать на будущий год. Догоняю одаренных детей.
— А зачем?
— «Ты, — говорят, — можешь догнать. Напрягись». А я же знаю, что бесполезно.
— Да, брат, задачка.
— Еще в фигурное катание записали бы! «Теперь у нас есть возможности тебя развивать!» не пойду никуда. Не пойду, и все тут.
Мужчина засмеялся:
— Ладно. Сегодня сходи. А новую жизнь начнем завтра.
— Лучше сразу, сегодня.
— Я спецовку возьму, инструмент настоящий. Это ведь не инструмент, а так, игрушки.
Мужчина взял свой чемоданчик, Жека — портфель, и они вместе вышли из квартиры.
2
Вечером на лестничной площадке слышалось громыханье, будто груженую телегу вкатывали наверх.
