— Ты только что сказала, что они из Цинциннати, — возразила Эмили. — По-моему…

— Пусть из Цинциннати. Хорошо, из Цинциннати. Из города, в котором родилась эта Хольман. Одним словом, они из того же города, что и она, и они назвали нам ее настоящую фамилию.

— Фред, значит, — повторила Эмили. — Все равно не верю. И ничего вы этого не знаете. — Эмили пила уже четвертый бокал.

— А мне она нравится, — заметила Фрэнни Снайдер. — Я люблю слушать, как она поет.

— Любишь? — переспросила Эмили. — Сидишь здесь и утверждаешь, что тебе правится такой голос? Да ты с ума сошла, Фрэнни.

— И мне нравится, — вмешался Харви Зигенфус.

— А тебя кто спрашивает? — воззрилась на него Эмили Зигенфус.

— Никто. Я что, не могу высказать свое мнение?

— Не можешь. Кому оно нужно, твое мнение? Посмотрите на нее. Хочет петь — пусть поет, а если собирается отбивать чечетку, то пускай начинает. Пора на что-то решиться. Она похожа на танцовщицу в бурлеске.

— Откуда ты знаешь, как ведет себя танцовщица в бурлеске? — спросил Харви Зигенфус.

— Откуда я знаю? — переспросила его жена. — И ты меня еще спрашиваешь? Ты, Харви Зигенфус, меня об этом спрашиваешь? Хорошо, я тебе объясню. Я знаю, потому что ты заставлял меня так себя вести. Когда мы только поженились, ты требовал, чтобы я раздевалась, снимая одну вещь за другой. Вот откуда я знаю.

Все, кроме Харви Зигенфуса, расхохотались.

— Ненормальная, — заметил он.

Но это только вызвало новый взрыв смеха.

— Выпьем! — крикнул Лют Флиглер. — Эмили, тебе налить? Немец, ты уже давно готов пропустить еще стаканчик. Фрэнни, тебе вполне можно. Вик, что с тобой? Ты не пьешь?

— Я лучше воздержусь, — ответил Вик Смит.

— Тебе бы тоже полезно воздержаться, Лют Флиглер, — заметила Ирма Флиглер.

— Воздержание хуже простуды, Вик, — пытался уговорить его Лют. — А это что за звуки раздаются? — И он наставил ухо в сторону Ирмы.

— Ты слышал, что я сказала. Тебе бы тоже стоило воздержаться. Вик правильно делает.

— Хуже простуды, — повторил Лют. — Тот, кто хоть раз в жизни не напился, не мужчина. Дьюи, налить тебе? Ты знаешь, что губернатор Северной Каролины сказал губернатору Западной Виргинии?

— Ты хочешь сказать, губернатор Южной Каролины? — поправила его Эмили.

— Нет, я хотел сказать, Северной Дакоты, — ответил Лют. — Ладно, давайте выпьем, ребята.

— Я уже окосел, — заметил Дьюи Хартенстин.

— Да и я на грани, — сказал Харви Зигенфус.

— А тебя кто спрашивает? — опять рассердилась Эмили Зигенфус.

— Эй вы, Зигенфусы, хватит миловаться на людях, — крикнул Лют. — Подождите до дома.

— Выпьем за добрый старый Йель, — предложил Немец Снайдер, который был лучшим защитником в сборной гиббсвиллских школ в тысяча девятьсот четырнадцатом году, когда Гиббсвилл одержал победу и над Редингом и над Аллентауном.

— Обними меня, милый. Обними меня, ненаглядный, ля-ля-ля, тра-та-та, тра-та-та, — напевала Моника Смит.

— Фу, какая гадость! — заметила Эмили. — Наша кошка и та лучше мяукает.

— Обними меня, милый, — пела Моника. — Обними меня, ля-ля-ля. Улыбнись мне и папе. Улыбнись же скорей.

— У всех налито? — беспокоился Лют. — Эмили, тебе нужно еще выпить.

— Да-да, — согласился Харви Зигенфус. — Ей просто необходимо еще выпить.

— Обязательно, — говорил Лют. — Правда, я не сказал, чего выпить.

— По-моему, карболки, — сказала Моника Смит.

— Да хватит вам ссориться, — вмешалась Элен Шейфер, которая до сих пор не принимала участия в разговоре.

— Голос из провинции, — отозвалась Эмили.

— Кто хочет танцевать? «Слышу ритм, я слышу ритм!» — пропел Немец Снайдер.

— Слышишь, значит? Утверждаешь, что слышишь ритм? — спросила Эмили.

— Пойдем, убедишься. За чем остановка? — спросил Немец.

— За Фрэнни, — ответила Эмили.

— Вот уж нет, — сказала Фрэнни. — Если хочешь, иди и танцуй с ним. — И чуть тише добавила: — Тебе ведь это нравится.

— Что ты сказала? — спросила Эмили.

— Я сказала, что тебе это нравится. Идите и танцуйте, — повторила Фрэнни.

— Хорошо, — сказала Эмили. — Я буду танцевать с ним. Пойдем, Немец.

— Пойдем, — обрадовался Немец. — «На зеленых лугах навеваются грезы».

Остальные, за исключением Люта и Фрэнни, так или иначе обзаведясь партнерами, тоже пошли танцевать. Лют встал и, подвинув стул, сел рядом с Фрэнни.

— Эта Эмили Зигенфус, — сказала Фрэнни, — что она о себе воображает? Я-то знаю, что она за птица.

— Ага. Только не говори, — ответил Лют, — не говори. Вот чего я терпеть не могу, это когда одна женщина называет другую сукой.

— Верно, именно это я и хотела сказать, — подтвердила Фрэнни. — И ты тоже виноват, Лют. Ты ведь знаешь, что она не умеет пить. Зачем же ты все подливаешь ей и подливаешь?

— Она и после двух стаканов так же себя ведет, как после четырех или пяти, — ответил он. На минуту он стал серьезным. — Сейчас нужно одно: чтобы она заснула. А это скоро случится.

— Для меня не так скоро, как хотелось бы, — отозвалась Фрэнни. — И этот ее муж, этот Харви. Все пытается дотронуться до меня под столом. Честное слово! Представляешь? Она делает из него идиота, а он считает, что раз Немец такой дурак, значит, у него есть право меня лапать.

— Не могу его упрекать, — сказал Лют. — Я бы тоже не прочь попробовать.

— Ах ты! — удовлетворенно усмехнулась Фрэнни. — Знаешь, если бы все они, я говорю о мужьях, были бы похожи на тебя, то на свете совсем бы неплохо жилось. Одним словом, я обожгла мистера Зигенфуса горящей сигаретой. Он решил, что идет к победе, и тут я сунула под стол сигарету и прижала ее к его руке.

— Вот это да! То-то я видел, как он с минуту висел в воздухе.

— Он подпрыгнул будь здоров, — сказала Фрэнни. Она отпила из стакана и, не отнимая его от губ, обвела взглядом зал. — Послушай, — сказала она, — это не твой босс только что вошел вон там?

— Господи! Он самый, — ответил Лют. — И какая у него красивая дама, а?

— Еще бы! Это его жена, да?

— Она самая, — ответил Лют. — Интересно. Они сегодня должны были пойти на бал в загородный клуб. Я это точно знаю.

— Ну и что? — возразила Фрэнни. — Они часто приезжают сюда, когда им надоедают эти танцы в клубе. В парикмахерской, куда я хожу завиваться, я слышу их разговоры про клуб. Они иногда уходят с танцев.

— Выпил он, видать, как следует, — заметил Лют.

— Но пьяным не выглядит, — возразила Фрэнни. — Бывает и похуже.

— Да, этот парень умеет пить. Но раз у него такой вид, значит, он уже много выпил. Он может пить весь вечер, и заметно не будет. А уж когда заметно, значит, у него в животе уместилась почти целая кварта.

— А с ним Картер Дейвис, — заметила Фрэнни.

— Ага. Картер Дейвис и… Не вижу, кто эта женщина.

— Я тоже не вижу. Хотя обожди. Это — Китти Хофман. Да, Китти Хофман, а вот идет и сам Уитни Хофман. Он, наверное, ставил машину.

— Наверное. Неужели Инглиш сидел за рулем? — удивился Лют.

— Вряд ли, — ответила Фрэнни. — Раз Уитни Хофман парковал машину, значит, нет.

— Ничего не значит. Инглиш бывает пьян, а машину ведет сам, только вот парковать… Нет уж, такое сложное дело он предоставляет другим.

— Смотри-ка, им дали хороший стол, — заметила Фрэнни. — Этот старик француз — забыла, как его зовут — пересаживает людей из Таквы, чтобы освободить место для Инглиша.

— Для Хофмана, ты хочешь сказать, — поправил ее Лют.

— Да, конечно. Я об этом как-то не подумала. Мне нравится этот Уитни Хофман. Он такой простой.

— Будь у меня четырнадцать миллионов долларов, я, наверное, тоже был бы простым. Он может себе это позволить, — сказал Лют.

— О чем ты говоришь, Лют? — удивилась Фрэнни. — Те, у кого есть деньги, сроду не держатся просто.

— Тут-то ты и ошибаешься. Те, у кого есть монета, большая монета, те всегда держатся запросто, — объяснил ей Лют.

— У тебя все шиворот-навыворот, — не соглашалась Фрэнни. — Всем известно, что те, у кого много денег, смотрят на других свысока.