Направляясь по Саут-Мэйн-стрит на юг, они ехали в клуб. Кэролайн курила и держала Джулиана за руку. Он отнял руку, чтобы погудеть идущему впереди «кадиллаку».

— Кто это? — спросила Кэролайн.

— Будущий покупатель, — ответил Джулиан. — Молодой Аль Греко.

— А кто он? Я слышала это имя. Чем он занимается?

— На посылках у Эда Чарни, — ответил Джулиан.

Идущая впереди двухместная машина свернула влево, на мост через Линкольн-стрит. Аль Греко, по-видимому, не слышал сигнала. Он не повернул головы и не погудел в ответ.

— А, это тот, что ездил в Филадельфию за шампанским. Достал он его? — спросила Кэролайн.

— Если мистеру Чарни нужно шампанское, тот, кому поручено его достать, обязательно достанет.

— Да ну, глупости. Почему его так боятся?

— И я его боюсь, — сказал Джулиан.

— Нет, не боишься. Ты никого не боишься. Ты большой и сильный мужчина. Ты мой супруг.

— Чепуху ты городишь, сестренка, — сказал он.

— Не говори никогда «сестренка», и ничего это не чепуха.

— А «расщепление питательных веществ» можно? — спросил Джулиан. — И мама тоже хороша. Ты слышала, как она запретила отцу читать нам лекцию? А ведь она и представления не имеет, о чем он собирался говорить.

— Держу пари, что имеет. Не такие уж женщины глупые.

— А я говорю, что она не имеет ни малейшего представления, почему ей не нравятся разговоры на медицинские темы. Звучат не очень аппетитно, что ли. Поэтому она предпочитает обычные слова. У тебя когда-нибудь было несварение желудка?

— Не твое дело.

— Было?

— Мне этот разговор надоел, — сказала Кэролайн.

— И мне, — заявил Джулиан. Некоторое время они ехали молча, а затем он спросил: — А когда мы заведем ребенка?

— Не знаю.

— Нет, серьезно, когда?

— Ты же знаешь. Пять лет скоро кончаются.

— Целых пять лет, — медленно сказал он. — А может, ты была права.

— Конечно, права. Посмотри на Джини и Чака. Женаты меньше двух лет, чуть больше года в действительности, а Джини скоро придется вставлять зубы. Представляешь, вставные зубы, а помнишь, какие у нее были зубы? У нее были чудесные крепкие белые зубы. Таких ни у кого нет.

— Кроме тебя.

— Пожалуй. Но у нее были зубы, как на картинке. Небольшие, ровные, и они прямо сверкали. Мои крупнее и не сверкают.

— Меня они ослепляют, — сказал он и выключил передние фары. — Вместо фар будем пользоваться твоими ослепительными зубами.

— Включи фары, дурачок, — сказала она. — Правда, это ужасно. Джини всего двадцать один год. Двадцать один, а она уже замужняя женщина. Замужняя женщина с ребенком. И…

— Не мужем. И с каким мужем.

— Вот именно! — сказала Кэролайн. — С Чаком. И это малышка Джини. Он не годится даже для…

— Для чего? Ну-ка скажи.

— Нет, я не шучу. Чак крутит с этой продавщицей из «Кресджа», а на днях за бриджем Барбара Шульц вдруг заявила: «По-моему, нечего так строго судить бедного Чака». Бедного Чака! «Если бы Джини старалась следить за собой, — добавила Барбара, — Чак не бегал бы за другими». Я жутко разозлилась. Она, наверное, где-то вычитала эту фразу. Я ничего не возразила, остальные тоже промолчали, но было понятно, что все думают. Дура эта Барбара, что так сказала. Она ведь только что не надела на Чака наручники, стараясь женить его на себе.

— Вот как? А я и не знал. Я слышал, что они встречались, но никогда не думал…

— Да? Могу тебе рассказать еще кое-что новое для тебя. Миссис Шульц была так уверена, что Барбара заполучит Чака, что заказала кругосветное путешествие на два лица…

— Но ведь она и ее старый хрыч сами поехали в путешествие.

— Поехали, но мама рассказывала мне, что была в конторе у мистера Шульца, когда…

— Черт подери! — взорвался вдруг Джулиан. Он остановил машину. — Опять цепь соскочила. Нужно поправить сейчас, пока я еще трезв.

Он вылез из машины и поправил цепь. Во время пятиминутной остановки они не разговаривали. Мимо проезжали машины, две-три останавливались, узнав Джулиана и его автомобиль, спросить, не нужна ли помощь, но он отвечал, что не нужна.

Они снова тронулись в путь.

— Так о чем мы говорили, малышка? — спросил он. — С Чаком мы покончили?

Молчание.

— В чем дело, лапушка? В чем дело?

— Послушай, Джу…

— Слушать? Видите ли, миссис Инглиш, одно из замечательных достоинств «кадиллака» заключается в том, что мотора почти не слышно. Позвольте мне продемонстрировать вам…

— Перестань кривляться.

— В чем дело? Опять я что-то сделал не так? Сказал что-нибудь? Господи, а я-то считал, что все хорошо.

— Все и было хорошо, но мне не понравилась одна твоя фраза. Ты даже не заметил, что сказал.

— Давай, родная, говори, что я сказал.

— Когда мы остановились, ты вылез из машины поправить цепь и сказал, что нужно поправить ее, пока ты еще трезв.

— А, — сказал он.

— Как будто…

— Понятно. Подробности излишни.

— Чего ты злишься?

— Я не злюсь. Нет, немного злюсь. Не знаю. Какого черта! Извини, я не на тебя.

— Прости, милый, я не собираюсь пилить тебя, но такие полчаса, как вчера, я просто не вынесу. Лучше умереть.

— Знаю. Извини меня, Кэлли. Я не напьюсь.

— Ты мой милый Джу, и я тебя люблю. Я не запрещаю тебе пить, ты это знаешь.

— Ага. Я обещаю.

— Нет, не обещай. Незачем. Не нужно. Тысячу раз ты бывал на вечерах и не терял головы. Пусть так будет и сегодня. Я сделаю все, все, что ты захочешь. Все. Знаешь, что я сделаю?

— Что?

— Мы улучим минутку, вернемся в машину и побудем в ней, как бывало раньше.

— Ладно, но… Да, это было бы здорово. Вот это да!

— Мы, как поженились, ни разу этого не делали.

— Делали. В Лейк-Плэсиде.

— Но тогда мы были не дома, а дома не делали. Ты хочешь?

— Да. А как насчет того самого? — спросил он.

Она не выносила названий противозачаточных средств.

— Наплевать. Пусть будет ребенок.

— Ты серьезно? — спросил он.

— В жизни не была более серьезной, — ответила она. — И есть лишь единственный способ это доказать.

— Правильно. Раз мы уже здесь. Раз уже прибыли сюда.

Они уже доехали до клубной стоянки.

— Ага.

— Моя любимая прекрасная Кэролайн, — сказал он.

— Не сейчас, — сказала она. — Я же сказала: улучим минутку.

Они вылезли из машины. Обычно Джулиан останавливал машину возле крыльца, где женщинам было удобно выходить из автомобилей, за рулем которых оставались их шоферы, мужья или кавалеры, но сегодня он позабыл про это. Он долго крутился по дорожкам, маневрируя между рядов автомобилей до тех пор, пока не сократил до минимума расстояние, которое предстояло пройти по снегу, и не подвел машину к террасе. Держась под руку и топая теплыми ботинками, они поднялись на террасу, а оттуда — в холл. Кэролайн сказала, что сейчас же спустится в зал, и Джулиан, снова пройдя через террасу, обошел дом, пока не добрался до мужской раздевалки.

Погода для вечера была самая подходящая. Чуть морозило, а покрытое снегом поле для игры в гольф, казалось, составляло единое целое с полями фермеров, что граничили с ним возле второй, четвертой и седьмой лунок. Летом поле для игры в гольф так аккуратно подстригали, что оно напоминало фермера, наряженного в воскресный костюм, среди фермеров в рабочих комбинезонах и соломенных шляпах. Но сейчас в темноте человеку, незнакомому с местом, было не определить, где кончаются владения клуба и начинаются пахотные земли. Насколько хватало глаз, весь мир был бело-сине-фиолетовым и холодным. В детстве родители и наставники внушают, что вредно лежать на снегу, но когда мир вот так окутан снегом и светом луны, трудно поверить, что это может причинить вред. И уж любоваться такой картиной совсем не вредно, а потому Джулиан глубоко вздохнул и почувствовал себя здоровым, ведущим правильную жизнь человеком. «Почаще бы выбираться на природу», — сказал он себе и пошел в раздевалку.