– И ты не боишься?

– Нет.

Велия настороженно отстранилась от него.

– Я боюсь.

– Чего?

– У тебя нет чувства страха, самосохранения. Это плохо кончится...

День четвертый

Разговоры о возможном отсечении обратной стороны Острова, где рос Сад, велись давно. Требования Берега росли вместе с Садом. Людей пошатывало в конце рабочего дня. Некоторых вызывали в цеха и в ночную смену.

«Беда никогда не приходит одна», – читал Ник в книгах. И на Остров обрушился штиль. Водная дорога, пригоняющая мусорное сырьё для фабрик, застыла. Фабричный Совет и Городское Правление приняли решение действовать.

Ник пытался поговорить с рабочими, сплотить группу единомышленников вокруг Сада, но безуспешно.

– Наши родные и близкие там похоронены. Если мы все в память о них не выйдем на работу, то...

– ...сами протянем ноги. Кто не работает, тот не ест.

Ник обошёл всех бригадиров одного за другим с просьбой отдать голос в защиту Сада. Но даже те, кто завязывали узелки, не решались отстаивать свои права. Сад нелегален. Самосад, произвол. На нетрадиционные похороны никто сверху не давал разрешения. Красивая легенда о вечном сне и покое, об отдыхе в Раю после тяжёлой трудовой жизни. Но всего лишь легенда.

Ночами напролёт Ник писал сентиментальные призывы на городских стенах. Поутру спешащие на фабрики люди замирали у стен на минуту, а потом пожимали плечами и отходили в сторону. О живых надо заботиться.

Когда отец застал его разрывающим стену и руки в кровь от бессильной злобы и отчаяния, молча прижал к себе, как прижимал ещё ребёнком, и пообещал помочь. В администрации у него оказался свой человек. Отец не хотел к нему обращаться, но Ник понял, что тот не откажет. Неведомое прошлое чем-то накрепко связывало их, воспоминания детства или юности.

Пропуск в Правление в руках Ника был последней путёвкой в жизнь для Сада. Шиих-шиих, шиих-шиих – скользили шаги по улицам. Город шипел под ногами, как змея. Шелест, хруст, скрип, треск. Пластмассовый Остров всегда отзывался неприятными мертвящими звуками.

– Берег-беречь-Берегиня-оберег, – повторял про себя скороговорку, как заклинание. Как молитву.

Молитвенник был первой прочитанной книгой. Не понял ни слова. Неужели на далёкой прекрасной Земле людям так плохо, что они молятся о спасении? Позже читал все книги подряд, ища в них воплощение собственной мечты о Береге, о возможности побега с проклятого небом и морем Острова. Хотел знать, кто же Они, настоящие люди, чьи ноги ступали на земную твердь, и чем заслужили слова: «Вы – соль земли».

Ник дошёл до центральной площади. Библиотека ютилась у подножия здания Городского Правления. Постоял на углу, вбирая в себя великий свет прочитанных и непознанных слов. В каждой тюрьме должна быть библиотека, дабы наставлять заблудшие души на путь истинный. Со времён первой колонии библиотека не пополнялась, но истлевшие бумажные книги перевели на вечные пластинки. Молитвенник был бумажным и пах тленом. Другие книги ничем не пахли, разве что полиэтиленовой пылью цехов, коей в лёгких Ник накопил предостаточно.

Вдох-выдох. Нужно открыть дверь Правления и войти. За ней ждёт почти Бог в обличии городского чиновника. Зыбкая надежда.

Сунул пропуск в щель. Щелчок, и разъехались пластиковые створки.

На верхние этажи уводила винтовая лестница. Ник шагнул на первую ступеньку, лестница задрожала. Карабкался вверх, хватаясь за извивающиеся под руками мягкие перила. Лестница раскачивалась под ним из стороны в сторону, как дикие качели штормовых волн. Подташнивало, голова кружилась. Впереди то и дело мелькали тени, разъезжались невидимые двери, сворачивались и разворачивались целлофановые рулоны, что-то шуршало, шелестело, летело и падало мимо и вниз.

Наконец, лестничная площадка. Края лёгкого занавеса приподнимались у пола, словно от дуновения ветра. Сквозит, значит, рядом коридор с кабинетами. «Спрошу здесь, кто рассматривает прошения», – решил Ник, чтобы не заблудиться. Здание Правления напомнило ему Остров: дрейфующий в океане, всеми отвергнутый и позабытый.

С треском рвались молнии на дверях. Все до единого кабинеты – пусты. Ник слышал хриплое дыхание самого здания, но вокруг не было ни души. Справа над головой увидел указатель: «ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ. Вниз по лестнице».

Другая, более широкая и устойчивая лестница вела из коридора вниз, прямо в просторный зал. Голые стены и пол, ни намёка на стулья, столы, хоть какое-то присутствие заседающих. На стене напротив входа зиял огромный плакат:

«На ближайшее воскресенье запланирован снос нежилой части Острова. Согласно нашим данным, никаких ценных объектов на местности не обнаружено. В понедельник работы на фабриках возобновляются».

Это приказ.

Ник сел на пол и тихо заплакал.

Домой возвращался на закате. Солнце красило стены домов зловеще багровым предчувствием.

– Сегодня сокращённый паёк выходного дня. Ты отметил рабочую карточку на фабрике? – встретил его отец.

– Нет.

– Что ж, – наигранно весело сказал он, – тогда будем делить то, что дадут нам с твоей матерью.

– Я был в Правлении насчёт Сада, – бухнул Ник.

Отец как-то весь съёжился, и глаза цвета сизой утренней дымки потемнели.

– Сынок, ты должен был сам во всём убедиться. В доки причаливают сплошь грузовые суда, но никто из наших не видел их капитанов. Всё, что мы знаем о Земле, – её прошлое. Всё, что она нам даёт, – мусор. Настоящее неуловимо и необъяснимо. Никем и никому.

Забарабанили в дверь. Привезли еду. Мама с карточками в руках попрепиралась с ними недолго из-за пропущенной отметки Ника, махнула рукой и отправилась распаковывать контейнеры с ужином.

После ужина в молчании пили чай. Опреснённая морская вода ощущалась в переслащённой жиже. Привкус разочарования на языке и пустота в желудке. Тусклый свет лампы на солнечных батареях отражался от гладких стен, рассеивался и блуждал по комнате, словно искал сам себя.

Безжалостный Сатурн маячил в окне, стоял над душой. Никогда прежде Ник не испытывал такой щемящей тоски по Берегу.

«Тоска по недостижимому идеалу», – писали в книгах, где одна строка перетекала в другую, страница в страницу. Книги повторяли друг друга, как волны. Разные, но однообразные. По образу и подобию. «Бог бесконечен, – говорилось в них, – и Вселенная, Его дитя, бесконечна».

Ник догадывался теперь, что обеспечивает эту бесконечность. Конвейерная лента бытия, переработка сущностей, идей, предметов, явлений. Лампа впитывает дневной свет и изливает его призрак в ночь.

В нашем мире вторично всё.

День пятый

Знакомый посвист в стенах спящего дома выкинул из кровати. Одежду натягивал уже в коридоре. Немыми свидетелями у двери возникли отец и мать.

– Я всё равно пойду на площадь, что бы вы ни сделали сейчас, – сказал Ник басом.

– Береги себя! – попросил отец, пропуская его в дверь. Мать негромко взвыла, закусив запястье.

Ветер в Городе рвал и метал. Куски крыши, пластиковые стаканчики, оконная плёнка, чья-то одежда ... вихрями крутились под ногами, свиваясь в мощный поток, и он мчался по улицам вниз, к центральной площади.

– Ветер! – кричал Ник по дороге, размахивая руками, словно силясь его поймать. Люди оглядывались на Ника и спешили следом.

На площади в безработный день столпился почти весь Остров.

Ник взобрался по ступенькам к парадному входу в здание Правления.

– Куда тебя несёт? А ну слезай быстро!

– Послушайте!

Зеваки подтягивались ближе, окружали импровизированную трибуну.

– Кто это? Что случилось?

Удивление. Возмущение. Смех. Ворчание. Возгласы.

– Дайте парню высказаться!

И вот море человеческой плоти перед глазами. Свист ветра.

– Послушайте, – заговорил Ник, – ветер. Через несколько дней здесь будут тонны мусора. Работы возобновятся...

– Послезавтра! Нам обещали, что фабрики откроются послезавтра.