— Я рада, что моя помощь пригодилась.
— Пригодилась, и еще как. — Лори бросила взгляд на пакеты: — Снова собираешь вещички? Помнишь, как мы встретились в тот раз?
— И ты сказала, что меня хочет видеть доктор Доббс. — Всего месяц назад? Неужели только месяц?
— Plus ca change, — сказала Лори, — plus ca reste la meme chosenote 25. Тебя хочет видеть доктор Доббс. — И добавила лукаво: — Счастливица.
— Спасибо. — Бидж достаточно хорошо знала Лори и ее шуточки: просто способ внести какой-то интерес в скучную жизнь.
Надпись на двери была та же самая. Таким же был и кабинет Конфетки, и он сам — или не совсем? Бидж постучала в полуоткрытую дверь.
— А, старушка Бидж, — приветствовал ее Конфетка. — Входи.
На этот раз Бидж совсем не волновалась. Хоть ей и было чуть больше двадцати, она чувствовала себя умудренной опытом и не склонной нервничать по пустякам: что еще могло ей встретиться в жизни такого, что могло бы ее удивить?
— А я-то думал, что ты, как и все остальные, давно уехала. Проводила ты однокурсников?
— Да, всех. Анни уехала последней, сегодня утром. Конфетка кивнул:
— Она заходила перед отъездом. Оставила свой новый адрес и просила связать ее со всеми ветеринарами, работающими в животноводстве, кого я только знаю. Ей предстоит сделать еще кучу прививок и распроститься с абсолютно здоровым аппендиксом, прежде чем ее пустят в джунгли. — Конфетка удивленно помотал головой: — Спокойна, как утреннее солнышко. Никакие ужасы впереди не смущают ее ни в малейшей мере.
— Вы неправильно о ней судили, — ответила Бидж.
— Вот как? — Лицо Конфетки было бесстрастным.
— Вы думали, что ее вера, — Бидж споткнулась на этом слове: и почему это говорить о вере всегда так неловко? — делает ее ограниченной. На самом деле она сделала Анни смелой и доброй, хотя иногда и наивной — в этом вы правы. Только ее наивность ничему не мешала, и мы — остальные — не смогли бы пройти через все испытания без Анни.
— Очко в твою пользу, — сокрушенно скривился Конфетка.
— Но вы были правы относительно других вещей. Вы хотели, чтобы Дэйв повзрослел и перестал быть безответственным. Вы хотели, чтобы Ли Энн поняла свою настоящую цену и перестала чувствовать себя неполноценной из-за своего деревенского воспитания. Мне кажется, для этого вы и взяли их на практику на Перекресток.
— И это прекрасно сработало.
— Но одновременно вы и ошибались насчет них. Не будь Дэйв таким вундеркиндом, грифон не выжил бы, и деревенские корни Ли Энн очень пригодились ей, когда пришлось иметь дело с кентаврами.
— Я искренне рад, — сухо заметил Конфетка, — что есть кому поучить меня уму-разуму. Вот теперь я чувствую разницу — раньше я был для тебя учителем, а стал просто коллегой.
— Вы же всегда хотели, чтобы я говорила вам, что думаю.
— Чтобы научить тебя чему-то, я должен знать, что ты поняла правильно, а что — нет.
— Это гораздо труднее, чем просто учить.
— Конечно, труднее, — согласился Конфетка, — но это и есть настоящая школа. Все остальное — обыкновенная зубрежка.
Бидж обдумала услышанное.
— Я рада, что вы так смотрите на вещи. Так готовы вы выслушать, что я думаю? Конфетка криво улыбнулся:
— Ну, в этом я не особенно уверен. Иметь с тобой дело теперь нелегко.
— Хотите вы узнать результаты моего повторного генетического тестирования?
Конфетка замер, потом еле заметно кивнул:
— Выкладывай.
— Результат отрицательный, — сказала Бидж спокойно. События развивались совсем не так уж гладко: тест повторили дважды, и вся лаборатория в Дьюкском университете ползала перед ней на брюхе: результат первого тестирования, должно быть, следствие ошибки… абсолютно непонятно, как такое могло случиться… благодарение Богу, она не совершила ничего непоправимого… Подтекст этого всего сводился к одному: не подавай на нас в суд, пожалуйста, не подавай! Иисус, Гермес, Гиппократ и кто там еще — защитите нас от судебного иска!
— Ну и хорошо, — со вздохом сказал Конфетка.
— Как вы узнали о моей матери?
— На самом деле это результат нарушения медицинской этики. — Конфетка откинулся в кресле, чувствуя себя явно лучше. — Мы вели совместные исследования кое с кем из Дьюка — ты же знаешь.
— Да, теперь я это знаю. Знаю, что они работают на материалах, полученных с Перекрестка, в частности в области наследственных заболеваний.
— Верно. И после самоубийства твоей матери…
— Питер. — Бидж потрясла головой, стараясь привести мысли в порядок. — Он проходил тестирование в Дьюке?
— Точно. Он обратился сразу после похорон. И его имя оказалось в списке, видеть который нам абсолютно не полагалось… Но мы тогда подумывали о добровольце: нужно было выяснить роль внешних и внутренних факторов, чтобы понять, излечиваются ли на Перекрестке наследственные заболевания…
— Не хитрите, доктор: тогда вы уже знали, что излечиваются.
— Ну да, про некоторые я знал, но не был уверен, что все. — Бидж еще никогда не видела Конфетку таким смущенным. — И когда я узнал про твою мать… Нетрудно было предположить, что может быть у тебя на уме. Я не смог бы тебя остановить, но я все время держал пальцы перекрещенными. — Он постучал карандашом по столу. — Ну… И какие у тебя теперь планы?
Бидж испытала острое чувство дежа вюnote 26. Как будто время повернуло вспять и она снова сидит в кабинете Конфетки и старается скрыть от него, что подумывает о самоубийстве. Она покачала головой:
— У меня нет… Я ничего не планировала. Слишком многое изменилось. — Ее губы задрожали. — Я даже не могу отправиться домой, чтобы там все обдумать.
Конфетка, старательно избегая ее взгляда, переменил тему:
— Тут недавно заходил Филдс.
— Как у него дела?
— Замечательно. — Конфетка ухмыльнулся. — Одним своим появлением он поразил в самое сердце двух-трех женщин.
Это Бидж понять было нетрудно.
— Он что-нибудь рассказывал о Перекрестке? — Было так странно говорить об этом — как будто о чем-то безвозвратно ушедшем, как школьный роман или детские игры. Бидж вспомнила о своей первой встрече с единорогом и ощутила боль в сердце.
— Конечно, он рассказывал о Перекрестке, — фыркнул Конфетка. — Не думаешь же ты, что он просто был тут неподалеку и случайно заглянул. — Он помолчал. — Нельзя сказать, что там все вернулось к норме — понятия «норма» в тех краях не существует, — но о Моргане больше не слышно, и жизнь начала налаживаться.
— А как вир?
Конфетка продолжал вертеть карандаш.
— Те, кто остался в живых, проходят через ломку, но в большинстве поправятся. Были, конечно, неприятности, но ничего такого уж серьезного. Филдс говорит, что они в основном заняты выяснением того, кто будет вожаком в стае. — Конфетка деликатно добавил: — Ты ничего не спрашиваешь про Стефана.
Бидж просто побоялась спросить. Она писала ему письмо за письмом, переправляя их через Лори, и ни разу не получила ответа.
— Как у него дела?
— Он очень ослабел, но выкарабкался. Он рвется сюда, но Филдс считает, что пока рано. Лори снабдила его кое-какой литературой и вообще помогает. Она ведь и раньше занималась психологическим консультированием. Этой женщине все по плечу. Так что со Стефаном будет порядок.
Конфетка смущенно продолжал — он никогда не был силен в разговорах на личные темы:
— И не сердись на него, что он не пишет. Ты же знаешь, что такое ломка. К тому же ему стыдно — это бывает у многих наркоманов. Бидж почувствовала облегчение, но вслух сказала только:
— Значит, на Перекрестке все входит в обычную колею.
— Входит, но еще не вошло. Перекресток не такое место, где все забывают на следующее утро. — Конфетка посмотрел Бидж в глаза: — На самом деле Филдс приходил потому, что им нужен ветеринар — постоянно живущий на Перекрестке ветеринар.
Последовало долгое молчание. Наконец Бидж дрожащим голосом произнесла: