Когда Филдс и Стефан уже не могли слышать их, Дэйв сказал Бидж:

— Прекрасный выстрел. Кожаный Чулок. Почему ты решила загнать мальца в угол?

— Нельзя так разговаривать с клиентом, — наставительно произнесла Ли Энн.

— Кто бы и что бы он ни был, не следует оскорблять его чувства, — добавила Анни. Бидж повернулась к Конфетке:

— А вы не собираетесь учинить мне разнос? Но Конфетка молча наблюдал за студентами, и Бидж еще раз подумала, что догадалась она правильно.

— Почему ты задавала все эти вопросы? — спросила Анни.

— Потому что хотела кое-что выяснить — а доктор не должен гадать, если может узнать. — Она снова обратилась к Конфетке: — Здесь ведь рак неизвестен, верно? И никаких нервных заболеваний, никакой миастении? — Она переключилась на типично человеческие недуги. — Никакого маразма?

— Никакой болезни Альцгеймера, — продолжил ее мысль Конфетка. — Никакой мышечной дистрофии или моторных нарушений.

Он обвел взглядом разинувших рты студентов и закончил:

— Мы не делали тесты на СПИД, но я почти уверен, что этого тут тоже нет.

Какое-то время единственными звуками, нарушавшими тишину, были птичьи трели и блеяние овец вдалеке. Наконец Анни прошептала:

— Почему? Почему именно здесь?

— А почему бы и нет? — без улыбки ответил Конфетка. — По правде говоря, мы не знаем. Мы забирали отсюда образцы тканей, делали анализы крови и высевали культуры, раза два я вскрывал тварей, в существование которых вы не поверите даже после того, что увидели здесь за последние два дня. Пришлось нажимать на кнопки, чтобы некоторые тесты выполнили в Дьюкском университете, не задавая вопросов, и использовать личные связи, чтобы один специалист оттуда получил внеочередной отпуск. Мы проделывали анализы снова и снова, и единственное, что удалось выяснить, — это что большинство болезней, вызывающих головную боль у врачей и разбивающих сердца пациентам там, у нас дома, никогда не встречаются здесь.

— Сэр, мне не хотелось бы быть непочтительной, — сказала Ли Энн, — но почему бы вам не передать все это дело в руки людей из Дьюка? У них есть необходимое оборудование и… и ресурсы.

— Они умеют лечить людей, хочешь ты сказать, — кивнул Конфетка. — Если бы это была официальная программа, с официальным использованием университетского оборудования, именно так я бы и поступил.

Дэйв ткнул пальцем в сторону грузовика-амбулатории:

— А это все — оно что, используется для незаконных исследований?

— Можно и так назвать, — улыбнулся Дэйву Конфетка. — Я забыл упомянуть про это. Последовало общее молчание.

— Если вы взглянете на подписанные вами контракты, — непринужденно продолжил Конфетка, — то обнаружите, что согласились участвовать в независимом исследовании, которому присвоен определенный ранг, но название отсутствует. Если вы поинтересуетесь в эксплуатационном отделе университета, то узнаете, что этот грузовик все время стоит в гараже. В платежных документах значится, что я сейчас использую время, отведенное мне на исследовательскую работу. Что же касается лекарств… скажем так: достать их было трудно, но возможно. — Он оглядел студентов. — Можете вы себе представить, что случилось бы с этим местом, если стало бы известно, что местные виды невосприимчивы к таким вирусным инфекциям, как кошачья лейкемия или лошадиный энцефалит? Что у них не бывает дегенеративных нервных заболеваний, даже наследственных? Мы только уничтожили бы этих уникальных животных в попытках выяснить причины.

Бидж не расслышала, что он еще говорил; ее поразила мысль: хореи Хантингтона здесь тоже нет.

— Никакой дегенерации нервной ткани? — спросила она, когда Конфетка сделал паузу. Он покачал головой:

— Никакой. Если бы мы могли выяснить, почему… Он не закончил фразы, да в этом и не было нужды. Бидж, с глазами, наполнившимися слезами, подумала с горечью: если бы это было выяснено двадцать лет назад, моей маме не пришлось бы убивать себя. А если бы она родилась здесь, она бы никогда не заболела.

Следующая ее мысль показалась ей эгоистичной и постыдной, но она не смогла удержаться от вопроса:

— Как скоро, по вашему мнению, это удастся выяснить? Как долго еще… — Ее голос стих. Конфетка пристально смотрел на девушку. Она покраснела: слишком много горячности прозвучало в ее вопросе.

— Бидж, ты же знаешь, что такое исследовательская работа, — произнес он медленно. — Я очень хотел бы ответить: через год мы будем знать, только я сильно сомневаюсь в этом. Более вероятно, что лет через десять. Или двадцать. Или еще дольше.

Она молча кивнула. Неожиданная вспышка надежды угасла так же быстро, как и загорелась. Через двадцать лет скорее всего ей уже ничто не поможет.

— Если уж вы выбрали профессию ветеринара, — продолжал Конфетка, — вам придется научиться терпению. — Он потер руки, как будто хотел стряхнуть с них пыль. — Давайте пойдем поедим в гостинице.

Бидж вместе со всеми пошла к грузовику, почти не замечая цветущую прекрасную природу вокруг. «Если я когда-нибудь действительно стану ветеринаром, — подумала она уныло, — я буду уж такой терпеливой… Боже, я обещаю тебе, — самой терпеливой на свете, только позволь мне жить и сохранить здоровье».

К счастью, входная дверь оказалась распахнутой настежь — открыть тяжелые створки, обитые с двух сторон твердым деревом, было бы не легче, чем подняться на холм к гостинице.

Стены узкого холла, в котором они оказались, войдя, были покрыты панелями из того же дерева. Ряд узких вертикальных проемов в них кончался нишами по обеим сторонам прохода; Бидж решила, что они выполняют чисто декоративные функции, как и железные накладки на дверях, выходящих в холл.

Посередине холла на деревянной перекладине сидел попугай. Птица переливалась яркими цветами — голубым, красным, белым, — оттенявшими угольно-черный клюв. На столике у стены напротив стоял поднос с печеньем.

Попугай повернул голову в сторону вновь прибывших и высоким резким голосом пропищал фразу, которой они не поняли. Птица умолкла, потом, несколько раз щелкнув клювом, спросила:

— Ert' Magiar? Наbla espanol? Capisc'?note 7 Говорите по-английски?

— Говорим по-английски, — быстро ответил Дэйв. Попугай поудобнее расположился на насесте, похлопал крыльями, откашлялся, как будто прочищая горло, и механическим голосом произнес:

«Добро пожаловать в» Кружки «! Здесь действуют следующие правила:

Мы рады видеть кентавров под навесом во дворе, но не в самой гостинице.

Считается невежливым смеяться над расой, родным миром, манерой речи, необычными частями тела других посетителей.

Наши клиенты говорят на разных языках. Пожалуйста, ради вашей собственной безопасности, не произносите ругательств даже на своем родном языке; помните, что любое проклятие может быть услышано.

Обслуживаются только говорящие виды.

Азартные игры разрешены и приветствуются. Жульничество может оказаться смертельным.

Разрешаются только дружеские потасовки. В других случаях просим выйти во двор.

Благодаря нашим правилам в» Кружках» никогда не было смертельных исходов. Пожалуйста, помогите нам сохранить эту славную традицию «.

Попугай умолк и бросил красноречивый взгляд на поднос с печеньем. Ли Энн взяла печенинку и протянула птице, стараясь держать пальцы вне досягаемости загнутого крючком устрашающего клюва.

Попугай быстро схватил угощение лапой, клюнул Ли Энн и пронзительно засмеялся:

— Дуррашка!

Конфетка открыл внутреннюю дверь.

— Будьте осмотрительны, — многозначительно произнес он.

На пришедших пахнуло запахом мяса. Часть того, что здесь готовилось, явно представляла собой требуху, и нарисованный мелом на стене пирог вызвал у Бидж не очень аппетитное представление о пироге с мясом и почками.

Но все перекрывал сильный хлебный аромат от бочки с элем. Должно быть, напиток действительно варили в самой гостинице. Бидж, которую уже начало подташнивать от запаха почек, поблагодарила судьбу за то, что зерно, пошедшее на изготовление эля, не вызвало у нее приступа сенной лихорадки.