— Прости, Джайлз, я не совсем уловила… Понадобиться в каком смысле?

Пеннифезер удивленно покачал головой.

— Знаешь, Модести, порой ты делаешься удивительно непонятливой. Ты, конечно, размышляла сейчас о Брунеле, а я о жене этого бедняги Новикова. Неужели ты собираешься вот так ввалиться к ней и сказать: «Знаете, мадам Новикова, есть такой вредный тип Брунель, который пытал вашего мужа, так вот он может нанести визит и вам, но мы, конечно, постараемся этого не допустить». И ты думаешь, она тебе поверит?

Наступила очередная пауза, после чего Вилли сказал:

— Пожалуй, точно, не поверит, Принцесса. Она сбежала из России, и теперь, конечно, ее съедает подозрительность…

Таррант рассмеялся и сказал:

— Позвольте и мне прокомментировать вердикт доктора. Эта женщина, безусловно, не поверит вам и не согласится принять участие в ваших играх, но боюсь, и появление мистера Пеннифезера мало что изменит в этом отношении.

Модести не ответила ему. Она посмотрела на Пеннифезера с видом мастера фехтования, который с легким изумлением вынужден признать, что его молодому сопернику удался укол, и готов порадоваться за новичка. Зато подал голос Пеннифезер:

— Ну, конечно, мое появление кое-что изменит! Она подозревает, что ее муж погиб, но когда появится тот, кто присутствовал при его кончине, это произведет на нее впечатление. Ты со мной согласна? — обернулся он к Модести.

— Да, Джайлз. — Она обратилась к Тарранту: — Он не способен на притворство, и это сразу бросается в глаза. Особенно женщинам. И они начинают ему верить…

— Я отлично умею притворяться! — вознегодовал Пеннифезер. — Сколько раз приходилось это делать с больными…

— Конечно, конечно, — поспешила согласиться Модести. — Просто я не хотела очень уж тебя расхваливать.

— Понятно. Но пора заняться делом. Что мне захватить из одежды?

— Весь твой гардероб отлично уместится в дорожной сумке. Только не бери этот огромный свитер. Лучше возьми куртку Вилли.

— Но мы с ним разных габаритов. У меня будет дурацкий вид в его куртке. Я попробую скатать свитер и пристегнуть его ремнем снаружи. — И он решительно двинулся к спальне.

Таррант взял руку Модести и коснулся губами кончиков пальцев.

— Вы просили меня не спрашивать, что вы нашли в нем, — сказал он. — Я и не спрашивал. Но теперь, кажется, я нашел ответ. Он то, что вы сказали обо мне и ошиблись.

— То есть?

— Это он прелесть.

Вот уже три часа, как мартовские сумерки окутали и коричневые поля, и одинокий коттедж на склоне холма. Но в доме было тепло. Модести сидела у старинного камина, в котором потрескивали поленья. На ней были черные брюки и свитер. Куртка лежала рядом.

Женщине у стола, медленно резавшей хлеб, было лет сорок. У нее была неплохая, чуть располневшая фигура и славянское лицо, окаймленное черными волосами с редкими серебряными нитями. В глазах светилась чуть увядшая красота. Она подошла к плите, налила кипяток в кофейник, вытерла руки полотенцем.

— Бедный Олег, — тихо произнесла она. — Какие радужные надежды он вынашивал. Но при расставании я вдруг подумала, что нам больше не суждено увидеться. Потом он не вернулся, и мне все стало ясно… — Она говорила по-английски с сильным акцентом.

Пеннифезер разворачивал пачку с маслом. Он появился в доме всего час назад, но, похоже, полностью в нем освоился. Взятую напрокат машину, на которой они приехали из Бордо, решено было спрятать в рощице в четверти мили от дома. Вилли Гарвин нес дозор, невидимый в темноте. Прежде чем пустить вперед Пеннифезера, Вилли и Модести тщательно обследовали местность, изучили обстановку. Когда они решили, что все в порядке, то разрешили Джайлзу сделать ход. Он вернулся и доложил, что мадам Новикова выслушала его и, кажется, поверила всему, что он ей рассказал. По его словам, она не расплакалась, не испугалась, но просто сильно опечалилась.

— Бедный Олег, — снова повторила она. — Спасибо вам, доктор, за все, что вы для него сделали.

— К несчастью, мне не удалось спасти его, — развел руками Джайлз. — Я старался, но увы… Но послушайте, зачем столько хлеба?! Мы не собираемся съесть все ваши запасы.

— Впереди длинная ночь, и вам нужно подкрепиться. Вам двоим и тому джентльмену, что дежурит во дворе. Извините, что у меня ничего нет, кроме хлеба, сыра и мяса. Если бы я знала, что вы появитесь…

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Модести. — Даже если нам придется провести тут несколько дней, мы не станем для вас обузой. Завтра мы во всем разберемся.

— Завтра — это завтра. Вы и так проделали долгий путь и должны поесть.

— Вы очень любезны. Итак, теперь вы знаете, кто такой этот Брунель. Даже если вам кажется, что лучше поскорее отсюда убраться, он разыщет вас на краю света. Поэтому имеет смысл разобраться с ним раз и навсегда.

— Я понимаю, мисс… Я ведь из России, и нам не надо долго растолковывать, что к чему. Я не думаю о бегстве.

— Вы храбрая женщина, — сказала Модести.

— Нет, мне страшно. Уже год я живу в страхе. Но я привыкла. — Она стала нарезать сыр. — Бедный Олег был так уверен в успехе. Он думал, что найдет этого Брунеля в Африке, обо всем договорится и мы разбогатеем. Но я боялась, что КГБ не простит нам побега, что их агенты нас убьют. — Она положила нож, посмотрела на Модести и спросила: — Если появится Брунель, что вы будете делать?

— Он не появится в одиночку, — ответила Модести. — По крайней мере, с ним будут двое. Мы надеемся перехватить их до того, как они войдут в дом, так что вы узнаете обо всем, когда дело будет сделано.

— Вы хотите их убить?

Модести заколебалась, не зная, как отреагирует мадам Новикова на правду, но потом решила не кривить душой.

— Да, скорее всего, это единственный разумный выход.

— Вы тоже так считаете, доктор? — спросила женщина, повернувшись к Пеннифезеру.

Тот провел рукой по своим торчащим в разные стороны вихрам и сказал самым серьезным тоном:

— Это совершенные чудовища, мадам, и мы очень боимся того, что они способны с вами сделать. Как уже объяснила вам эта молодая особа, полиция не может постоянно держать вас под наблюдением и они лишены возможности арестовать Брунеля за намерение. А когда он совершит убийство, уже будет слишком поздно. Так что у нас иного выхода нет.

— Доктор, кажется, не сторонник таких крутых мер, — заметила женщина, обращаясь к Модести. — Он хотел бы найти другой способ, но его не существует. Понимаю… — Она взяла в руку нож, потом сказала: — Я и сама без жалости поубивала бы их. Олег никогда никому не причинял зла. Правда, он воевал, но это другое дело.

— Они хотят координаты залежей золота, — сказала Модести. — Вам они известны?

— Да. Олег сообщил их мне. Но я не скажу их никому, даже доктору. Я обещала Олегу…

— Мы понимаем. Но нас не интересует месторождение, потому нaм не нужны и координаты.

Женщина стала нарезать мясо, потом вдруг остановилась и спросила Пеннифезера:

— А вы их не знаете? Олег не успел сказать вам про них перед смертью?

Модести попыталась подать знак Пеннифезеру. Инстинкт шептал ей, что лучше не говорить никому о том, что он знает координаты. Даже вдове Новикова. Это знание опасно. Но Пеннифезер не обратил на Модести никакого внимания и как ни в чем не бывало сказал:

— Можете не волноваться, мадам. Он, правда, пытался это сделать, но у него ничего не вышло. Он был в бреду. Он что-то бормотал по-русски, но я не знаю этот язык.

Мадам Новикова продолжала медленно, но методично нарезать мясо. Модести попыталась скрыть свое удивление. Неужели Джайлз и впрямь способен на притворство? Потом она увидела его взгляд, устремленный на русскую женщину, и все поняла.

Новиков заплатил жизнью за свою тайну. Эти координаты были единственным наследством, которое осталось у его вдовы от него. Вряд ли она могла как-то этим воспользоваться, но все же это было ее главным достоянием. Если бы она поняла, что об этом знает кто-то еще, то понапрасну расстроилась бы. Джайлз и так принес ей печальные новости и не хотел сыпать соль на рану. Совсем недавно он сказал, что отлично умеет притворяться, что ему приходилось делать это с больными… Модести поняла, что он сказал правду. Он притворялся с той убедительностью, которую могла породить его неискушенная натура.