Это было больное место. Юраш отвыкнет от него, по­забудет. И ничего тут сделать нельзя. Никогда не отда­дут ему сына. Хорошо, если еще разрешат видеться. Правда, так уж сложилась их семейная жизнь, что Юра редко жил с родителями под одной крышей. Лиля всегда старалась сплавить его в Андижан: мол, там солнце, ово­щи, фрукты, а для ребенка это все. На самом деле ей не хотелось возиться с ним, воспитывать. Юра всегда раз­дражал ее.

Юра, Юраш... Что он сейчас делает там, в Андижа­не? Гоняет голубей, играет с собаками...

Когда дома все было в порядке, Сергей как-то не ду­мал о сыне. Знал, что за ним ухаживает няня, узбечка Мизида, что ему хорошо там, вольготно, а теперь все чаще и чаще задумывался о будущем сына. Нельзя его оставлять этим людям. Мальчишка сейчас как комок гли­ны, из него все что угодно вылепить можно. Земельский все силы приложит, чтобы привить Юрке свои взгляды на жизнь, а это значит — навсегда потерять сына...

— Я заберу Юру от них, — отвечает Сергей. — Как только все устроится. ..

— Кто же тебе отдаст его?

— Украду, — невесело улыбается Сергей. ;

— Хороший мальчишка. Добрый и очень смышленый.

— Я думаю, она мне сама его отдаст, — говорит.Сер­гей.

 — Мать все-таки,—вздыхает Татьяна Андреевна.— Не отдаст.

— Ну что сейчас об этом говорить?

— Как же ты дальше жить-то думаешь, Сережа? — после долгого молчания спрашивает мать.

Постарела она. Правда, в волосах не видно седых ни­тей — в их роду седеют поздно, — а вот у глаз морщинки. Да и глаза не такие яркие и синие, как раньше. Будто выцвели. Стали не синими, а светло-серыми. И руки в морщинах, складках и бороздках. Руки пожилой женщи­ны, имеющей дело с кухней, корытом, огородом.

Не любит Сергей, когда лезут к нему в душу. И ни­кому этого делать не позволяет. Даже матери. Но чтобы не обидеть ее — ведь он сегодня уезжает,— как можно мягче, подавив раздражение, отвечает:

— Все будет хорошо, мама. Вот увидишь.

— У меня все сердце изболелось, глядя на тебя... Самый ты у меня умный и вот, выходит, самый несчаст­ливый. Есть у тебя кто-нибудь на примете?

— Есть.

— Женишься?

— Я бы рад, да вот не знаю, как она.

— Согласится, — уверенно говорит мать. — Парень ты у меня видный. ..

— Похвали, похвали, мать, — улыбается Сергей. — А то все больше ругают.

— А лучше не спеши с женитьбой. Сам убедился, к чему спешка приводит. Сначала нужно как следует узнать человека. . . Во второй раз нельзя ошибаться. Еще раз вляпаешься, а потом так и будешь всю жизнь мотать­ся от одной к другой. Есть такие, сам знаешь. А тебе нельзя разбрасываться. Раньше, бывало, ночами сидел за столом и все строчил, строчил. .. А теперь, гляжу, и это забросил?

— Скоро опять засяду.

— Когда хоть напечатают-то?

— Гм... Не знаю. Не скоро.

— Тогда, конечно, ни к чему и торопиться, — с чисто женской логикой заключает мать.

Сергей не смог сдержать улыбки.

— Чего улыбаешься? — сразу замечает мать.

— Да вот вспомнил, как бабушка меня в шесть утра в школу поднимала. Я ей толкую — рано, а она свое: по­раньше пойдешь — пораньше придешь...

Мать тоже улыбнулась, чуть дрогнули уголки ее по­блекших губ. И снова тень набежала на лицо: — Неужели и вправду поедешь в глухомань на озеро?

— Уже и документы получил... — Сергей достает из кармана новенькую серую книжечку и протягивает матери.— Со мной теперь не шути: инспектор рыбоохраны!

Мать, близоруко щурясь, рассматривает удостовере­ние: все как полагается, и печать, и фотокарточка.

— Зарплата-то хоть приличная? — Мать со вздохом возвращает удостоверение.

— Ты же сама говорила: не в деньгах счастье.

— Значит, маленькая... Да ведь ты теперь один. Много ли тебе надо? И потом, с рыбой будешь всегда. Не заскучаешь ли там один в избе-то?

— Это то, мать, что мне сейчас нужно. Устал я. Очень устал.

— С этими... браконьерами поосторожнее, — преду­преждает мать. — Они ведь из ружья могут пальнуть. Сама в газете читала, как в позапрошлом году инспек­тора застрелили. А ты ведь только из больницы, потому и устал. Отдохнул бы лучше дома.. .

Сергей встает из-за стола и смеется. Мать озадаченно смотрит на него.

— Чего это ты?

— Что-то мне сегодня одни пословицы на ум прихо­дят. Как это? «Бог не выдаст — свинья не съест». Это я насчет браконьеров. А устал я, мать, не от больницы — от другого. . .

В дверь скребется Дружок. Негромко повизгивает. Сергей намазывает хлеб маслом и, приоткрыв дверь, сует Дружку. Мать на все это смотрит неодобрительно. У нее для собаки приготовлена похлебка.

— И собаку с собой заберешь? — спрашивает она.

— Он один у меня и остался, — говорит Сергей, но, увидев, как у матери повлажнели глаза, прибавляет: — Куда я, туда и Дружок. Хоть я и неверующий, а там, в больнице, подумал, что сам бог мне его послал.

— Когда тебе на место-то надо?

— После обеда поеду. Генка со мной хотел, да куда-то пропал.,,

— На огороды к болоту ушел. За червями. Совсем мальчишка на рыбалке помешался. Другие парни в клуб на танцы, а он на озеро... Теперь у тебя дневать и ночевать будет.

— Боюсь, что у меня ему не понравится.

— Да он ждет не дождется, когда ты с ним на озеро поедешь!

— Братец мой последнее время балуется сетями, а у меня этот номер не пройдет.

— И я ему говорю, брось ты это дело. . . Давиться этой рыбой, что ли? Приятель у него, Васька Коба. Где-то сети достает...

— Воруют друг у друга. Один поставит, а другой подсмотрит и, улучив момент, сопрет. Обычное дело.

— Поговорил бы ты с ним. Тебя он послушается. Как уедут на мотороллере ночью, так я не сплю. Лодчонка-то у них резиновая, вся в заплатках. А будет с тобой — и мне спокойнее.

Сергей выходит в коридор и тут же возвращается с мешком. Вслед за ним проскальзывает в комнату Дру­жок. Виновато взглянув на Татьяну Андреевну, уходит в угол, тяжело вздохнув, ложится на половик и оттуда с интересом поглядывает то на хозяйку, то на Сергея.

Сергей вытряхивает из мешка капроновую сеть. 

— Тридцатка. Поймают с такой снастью — и сразу штраф, — говорит он. — Вот что, мать, спрячь ее куда-нибудь подальше.

Мать запихивает сеть в мешок и выходит из комнаты. Дружок тут же вскакивает и подходит к Сергею. При­стально глядя в глаза, негромко повизгивает. От возбуж­дения задняя лапа дрожит, а черный нос морщится. Он уже давно почуял, что хозяин уезжает.

— Как же я без тебя... — гладит Сергей собаку по серебристой холке. — Конечно, возьму.

Дружок начинает радостно прыгать на грудь, стара­ясь лизнуть в лицо. С визга срывается на лай, но, когда возвращается Татьяна Андреевна, тут же замолкает и смиренно направляется в свой угол.

— С рассвета уже не находит себе места, — говорит мать. — Как это он всегда чувствует, когда ты уезжаешь? Ума не приложу.

Сергей не успел ответить: дверь распахнулась, и во­шел Генка. Ростом он уже догнал Сергея, но плечи еще по-юношески узки, а большие руки нескладны. Генка в этом году на тройки закончил десятилетку и твердо ре­шил пойти работать на тепловозоремонтный завод. В ин­ститут даже и документы не стал посылать. Сказал, что учиться ему до смерти надоело и он со своим другом Ко­бой решили поработать, а дальше видно будет: учиться

можно и заочно. Впрочем, Генку почти никто из близких и не отговаривал. Отец сразу поддержал; Сергей, заочно окончивший университет, считал, что брат правильно по­ступает; мать, поохав и повздыхав, что сын отказывает­ся от высшего образования, смирилась; лишь сестра при­слала из Венгрии длинное письмо, в котором уговарива­ла брата поступить в институт. Генка это проникновен­ное письмо даже до конца не дочитал. Был он парнем упрямым, и уж если что вбил в голову — ничем не выши­бешь.

— Навозных червяков наковырял у Трескуновых в огороде, — похвастался он. — Мам, дай поесть!

Голос у него срывался с баса на тенор, на лбу алело несколько прыщей. Свой разноцветный с сединой чуб Генка зачесывал набок. Черты лица у него крупные, вы­разительные, глаза синие. Две страсти было у Генки — это рыбалка и электричество. В кладовке стоял большой ящик, битком набитый разными электрическими прибо­рами, проводами, выключателями. Вся улица обращалась к Генке за помощью, если у кого-нибудь выходил из строя утюг, электроплитка или перегорали пробки. И Генка с удовольствием ремонтировал. Ему даже из других домов приносили для починки электроприборы. Ковыряться в утюгах, патронах, выключателях он мог часами. Еще в девятом классе соорудил какую-то адскую машину, на­значения которой так никто и не узнал, потому что, когда Генка включил ее в сеть, перегорели пробки не только в доме, но и на столбе. В результате вся улица оказалась без света. Пришлось вызывать дежурного монтера. Генка потом говорил, что он и сам бы поставил предохранители, да у него не было «когтей», чтобы залезть на столб.