На пустынной Преображенской

Снег кружился и ветер выл...

К Гумилеву я постучала,

Гумилев мне дверь отворил.

В кабинете топилась печка,

За окном становилось темней.

Он сказал: "Напишите балладу

Обо мне и жизни моей!

Это, право, прекрасная тема",-

Но я ему ответила: "Нет.

Как о Вас напишешь балладу?

Ведь вы не герой, а поэт".

Разноглазое отсветом печки

Осветилось лицо его.

Это было в вечер туманный,

В Петербурге на Рождество...

Я о нем вспоминаю все чаще,

Все печальнее с каждым днем.

И теперь я пишу балладу

Для него и о нем.

Плыл Гумилев по Босфору

В Африку, страну чудес,

Думал о древних героях

Под широким шатром небес.

Обрываясь, падали звезды

Тонкой нитью огня.

И каждой звезде говорил он:

— «Сделай героем меня!»

Словно в аду полгода

В Африке жил Гумилев,

Сражался он с дикарями,

Охотился на львов.

Встречался не раз он со смертью,

В пустыне под «небом чужим».

Когда он домой возвратился,

Друзья потешались над ним:

— "Ах, Африка! Как экзотично!

Костры, негритянки, там-там,

Изысканные жирафы,

И друг ваш гиппопотам".

Во фраке, немного смущенный,

Вошел он в сияющий зал

И даме в парижском платье

Руку поцеловал.

"Я вам посвящу поэму,

Я вам расскажу про Нил,

Я вам подарю леопарда,

Которого сам убил".

Колыхался розовый веер,

Гумилев не нравился ей.

— "Я стихов не люблю. На что мне

Шкуры диких зверей"...

Когда войну объявили,

Гумилев ушел воевать.

Ушел и оставил в Царском

Сына, жену и мать.

Средь храбрых он был храбрейший,

И, может быть, оттого

Вражеские снаряды

И пули щадили его.

Но приятели косо смотрели

На георгиевские кресты:

— «Гумилеву их дать? Умора!»

И усмешка кривила рты.

Солдатские — по эскадрону

Кресты такие не в счет.

Известно, он дружбу с начальством

По пьяному делу ведет.

Раз, незадолго до смерти,

Сказал он уверенно: "Да.

В любви, на войне и в картах

Я буду счастлив всегда!..

Ни на море, ни на суше

Для меня опасности нет..."

И был он очень несчастен,

Как несчастен каждый поэт.

Потом поставили к стенке

И расстреляли его.

И нет на его могиле

Ни креста, ни холма — ничего.

Но любимые им серафимы

За его прилетели душой.

И звезды в небе пели: -

«Слава тебе, герой!»

Нет, я не буду знаменита.

Меня не увенчает слава.

Я — как на сан архимандрита

На это не имею права.

Ни Гумилев, ни злая пресса

Не назовут меня талантом.

Я — маленькая поэтесса

С огромным бантом.

Январская луна. Огромный снежный сад.

Неслышно мчатся сани.

И слово каждое, и каждый новый взгляд

Тревожней и желанней.

Как облака плывут! Как тихо под луной!

Как грустно, дорогая!

Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой

Я вспомню умирая.

По набережной ночью мы идем.

Как хорошо — идем, молчим вдвоем.

И видим Сену, дерево, собор

И облака...

А этот разговор

На завтра мы отложим, на потом,

На после-завтра...

На когда умрем.

Я сегодня с утра весела,

Улыбаются мне зеркала,

Олеандры кивают в окно.

Этот мир восхитителен... Но

Если-б не было в мире зеркал,

Мир на много скучнее бы стал.

Если-б не было в мире стихов,

Больше было бы слез и грехов

И была бы, пожалуй, грустней

Невралгических этих дней

Кошки-мышкина беготня -

Если б не было в мире меня.

Все о чем душа просила,

Что она любила тут...

Время зимний день разбило

На бессмыслицу минут,

На бессмыслицу разлуки,

На бессмыслицу «прости».

...Но не могут эти руки

От бессмертия спасти...

На дорожке мертвый лист

Зашуршал в тоске певучей.

Хочется ему кружиться,

С первым снегом подружиться,

Снег так молод и пушист.

Неба зимнего созвучья,

Крыши и сухие сучья

Покрывает на вершок

Серебристый порошок.

Говорю на всякий случай:

— Память, ты меня не мучай.

Все на свете хорошо,

Хорошо, и будет лучше...