«Значит, книга должна получиться хорошей», — сделала вывод мадам Совьен.

И совсем не важно, что трое из семи бывших супруг режиссера сами о себе уже ничего не расскажут, не выскажут свой взгляд на совместные с Артемом Басмановым дни. За них это сделает Мирра — талантливая, сильная, живая. Благодаря будущей книге она станет еще лучше — вечно живой, как вода.

Нет, совсем не случайно Сабину Огневу оставила она «на закуску», уже собрав для книги за год исчерпывающий материал о других женах когда-то своего мужа. Старой Мирре Леопольдовне очень хотелось нарыть и рассмотреть еще не слепыми глазами корни всем известного и всеми, в окружении Артема Басманова, признаваемого факта — Сабину он любил, как дышал — естественно и всю жизнь. Даже последнюю из жен — молоденькую Леночку — он выбрал не совсем за юный возраст и даже не совсем за сына Гришу, которым вчерашняя пэтэушница, не промахнувшись, сразу же осчастливила великого режиссера современности, а вовсе за другое — некоторое внешнее сходство Леночки с Сабиной. За беличий профиль, за татарский разрез глаз, за ровный, нежный, очень правильный овал лица, за неправильную, летящую — корпус вперед, все остальное сзади — походку Сабины взял в жены Артем Леночку. Последняя, сама по себе, была ничто, была тьфу, была лишь одной из массы претенденток на право подать стареющему режиссеру стакан воды на ночь и на вытекающее из первого права право на его наследство.

Особенно в движении Леночка была Сабиной, поэтому, только поэтому Артем любил наблюдать, как нянчит жена Гришу, как бегает по деревянной лестнице большого дома вверх-вниз, как играет в бадминтон и волейбол — игры его молодости, как не дает ему ночью заснуть, притворяясь страстной.

«Глупая, родная Леночка, чужая душа, — от имени Артема Басманова рассуждала Мирра Совьен по дороге в Любимский театр драмы. — Он все о тебе знал, — добавила она от себя, споткнувшись о корень выползшего из асфальта тополя. — Когда ты останавливалась и начинала говорить, мой бывший муж переставал узнавать в тебе другую и тут же, раздражаясь, просил: «Леночка, подай соль, передай чашку, пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

Споткнувшись еще раз, Мирра Леопольдовна в сердцах высказала невидимой Леночке свой взгляд на ее отношения с Артемом Сергеевичем:

«Да ничего ему от тебя не нужно было. Кроме одного — напоминать иногда Сабину».

Больше наговаривать на волжский воздух одну из заключительных глав книги «Между прошлым и небом» мадам Совьен не стала, побоялась упасть, запнувшись о корявую от корней набережную в третий раз. Да и вот он — театр, щедро намазанный в этот год белой штукатуркой, как престарелая модница пудрой, как артист японского Кабуки.

Взяв с «дурочки» из Любимска (и имя-то у нее какое-то дурацкое — страдальческое) верное слово помогать ей во всем, Злата Артемовна несколько расслабилась и позволила голосу совести, без которого хорошему режиссеру никак нельзя творить, обозвать себя свиньей. Славно похрюкав в ответ на справедливое обвинение туманному понятию, без которого жить на земле трудно, Злата спросила его, честно не догадываясь:

— Ты кто, совесть? Разум человеческий или душа моя?

«Использую этот вопрос в картине, — обрадовалась затем Злата. — Пусть зрители задумаются, запомнят, что задумались, глядя фильм режиссера Басмановой, а критики оценят философскую направленность моей первой полнометражной работы».

В предчувствии всероссийской славы Злата Артемовна широко и сладко потянулась, да, видимо, слишком резко: оттого чуть не упала с кресла.

— Ах, ты, сволочь, — грубо оживила Злата кресло и начала тузить его руками, как боксер, и ногами, как каратист, — сначала в шутку, потом все более входя в раж, распаляясь.

Наблюдать за ней сейчас никто не мог, поэтому в выражениях, сопровождающих битье «четырехногого», Злата могла не стесняться. Но она молчала, была сосредоточенна, наносила удары точно. Как насильнику, например, — в пах, в колени, в живот, достала и до горла с выпирающим у всех мужиков «адамовым яблочком».

— Убью, — выдохнула Злата под занавес и отправилась в ванную — под струи холодной воды.

Действительно, надоели уж эти репетиции, пора играть по-настоящему.

Так она приняла судьбоносное решение и, ни с того ни с сего, вдруг и резко ощутила зверское чувство голода. Чуть не подавившись огромными кусками помидоров и огурцов из наскоро наструганного, словно топором, салата, Злата Артемовна отрыгнула и попробовала объяснить себе, только себе, всегда себе, сей феномен. Вероятно, принятие судьбоносного решения потребовало у нее колоссальных энергетических затрат, которые, естественно, пожелали восполнения своего потенциала. Верно и другое. Из фильмов отца Злата знала: великое всегда соседствует с малым, на фоне последнего первое выглядит еще значительнее, еще грандиознее, еще великолепнее. Вот почему ей так примитивно захотелось кушать: осуществление решения, которое она только что приняла, было нестандартным для обыкновенного человека. Даже самой ей стало интересно — а как это жизнь распорядится? Поможет Злате или, отвергнув ее сценарий, напишет свой — по нему и сыграют люди роли? Правда, за подбор актеров режиссер Басманова отвечает головой.

Она посмотрелась в зеркало. Зеркало сказало, что Злата красива. Зеркало знало, что у нее высокий лоб, прямой нос, правильный овал лица, большой, как это сейчас модно, рот. Современными канонами красоты приветствуется и высокий рост, и стать, объясняемая прямой спиной, развернутыми плечами, ровной шеей, и больное место многих женщин, но не ее — ноги. Похудеть она никогда не хотела, потому что на всю физическую красоту, которая заключалась в ней, на все свое видимое совершенство глубоко плевала. Не женщина она по сути своей. По природе — да, иногда бывает. Но и в постели Злата Басманова не забывает: она — командир, лидер, легче сказать — режиссер.

«Все-таки интересное это дело — гены, — думала Злата, разрывая зубами плохо прожаренное в микроволновой печи мясо. — Не знаешь, когда дадут о себе знать по-настоящему».

К чему или к кому относилось высказывание творческого человека, поедающего мясо с кровью, Злата и сама теперь не знала. Кажется, она даже запуталась, потому что, как спать, то есть ближе к ночи, так косяком наступают на нее мысли о смерти. Причем видится и думается не только о знакомых покойных людях, но и о будущих мертвяках — тех, которые и сами еще не знают о своей близкой кончине. А ей, Злате, отчего-то это уже известно.

С ней и раньше, в пору юности, когда взгляд на мир не замылен, а остр, случалось такое. Идет она, например, по улице, смотрит на незнакомого или мало знакомого человека и задрожавшим нутром понимает — недолго музыке играть, то есть жить тому осталось. Через неделю, глядь, хвать, слышь, и подтверждается ее догадка — хоронят случайно встретившегося ей бедолагу, а всего лишь Златино предположение переходит в разряд предвидения. Ну, как не увериться в собственной исключительности? Как не попробовать смоделировать жизнь по-своему? Тем более и причина, по которой следует это сделать немедленно, есть — исключительная, архиважная для Златы.

«Игра стоит свеч, — думает Злата, когда берется за вишневый тортик. — Всех свеч, которые когда-нибудь зажгут в честь Златы Басмановой зрители. Так же, как они делали это на огромных стадионах Америки, Англии, Германии для рок-идола Фредди Меркьюри».

Не осилив весь вишневый тортик, Злата снисходительно улыбнулась — по отношению к себе, конечно. Что ж, и она бывает банальной, и ей, по инерции мышления, вспомнилась песня, прославившая «Куин». Кстати, под каждым словом припева Злате было не жалко и свою подпись поставить. Особенно сейчас, в предвидении будущего.

Кассандра Юльевна смотрела на модно одетую молодую женщину с любопытством. Для нее теперь, в силу возраста, все люди моложе шестидесяти были молодыми. Что-то ей все же подсказывало, что эта стильная дамочка на самом деле старше своего внешнего вида, но, сколько Кассандра Юльевна ни вглядывалась в пришелицу с улицы, понять, почему она так подумала, никак не могла. Одежду гостьи из системы доказательств, подтверждающих догадку Кассандры Юльевны, можно было сразу исключить. Голубой костюм с нежно-салатовым, воздушным платочком на шее, казалось, только что нарисовался в воображении модельера с именем, сшился в очень ограниченном количестве, в поток ширпотреба никогда не запустится, один из двух или трех чудесных летних экземплярчиков из льна, случайно или закономерно, оказался на гостье Кассандры Юльевны.