Стараясь не крякнуть, чтоб ненасытный любовник не заметил, как она устала, перевернувшись на живот, опершись на локти и колени, Ирка прогнулась, как пантера — так ей по крайней мере казалось. Славик от открывшегося ему сильного вида сзади, которым сексуальная Ирка очень гордилась, должен был зарычать, превратиться в зверя, после рывка ослабнуть. Тогда хитрая любовница мягким, как толстые губы, голосом, с чистой совестью за хорошо выполненное дело, приказала бы ему больше не тянуть, жену убить. И попробовал бы он после всего, что было между вурдалаком и его жертвой, между пантерой и самцом пантеры, отказаться. Он и не отказался. Вместе они стали придумывать, как извести Катюшу, как ее — камень на пути их счастья — убрать.
«Родион Раскольников, вот кто мне сейчас нужен», — думала Катюша под ровный перестук колес поезда из Москвы.
Задание Максима Рейна было выполнено на «отлично», но сама она, Катюша, похоже, вляпалась в странное дело по-сильному. Украдкой от попутчиков кинув взгляд на нижнюю, на этот раз ее, полку — под ней прятался от вагонных воров чемодан со светлой, парадно-выходной, навсегда испорченной клубникой юбкой, — Катюша вспомнила, как это случилось, поняла, как сложно у нее на душе. На ведро с клубникой она села от страха за Злату, оболгавшую ее в глазах милиции, которая, это всем давно известно, разбираться досконально, по-настоящему, ни в чем никогда не хочет. Например, однажды Катюшина знакомая, обозленная непрекращающейся музыкой от соседей выше, вызвала наряд, о чем сразу же крупно пожалела. Во-первых, соседи послали наряд подальше — «Имеем право слушать музыку в своей квартире до одиннадцати», во-вторых, дико хрипящий магнитофон захрипел еще сильнее, во всю мощь своих больных легких, в-третьих, соседи — мать, дочь и овчарка — затанцевали, затопали, стали водить по деревянным полам хоровод. Задрав голову, наряд смотрел на трясущийся от хоровода потолок Катюшиной знакомой и пожимал плечами.
— А что мы можем сделать? — спросил один страж порядка. — Имеют право.
— А вы им постучите по батарее в четыре часа утра, — посоветовал второй.
Поняв, что с такими соседями «каши не сваришь», бедная женщина решила квартиру поменять, что тоже в нашем правовом государстве сделать не просто. Для того, чтобы выписать ребенка из этой квартиры и прописать в другой, Катюшина знакомая пошла в собес, в опекунский совет. Там от нее потребовали указать причину, по которой она хочет совершить сделку покупки-продажи. Знакомая отправилась в то отделение милиции, из которого прибыл наряд.
— Дайте мне справку о том, что такого-то числа в такое-то время наряд милиции выехал по моему адресу по такой-то причине, — попросила окончательно затравленная соседями женщина дежурного, поначалу вежливого, и, пришедшего ему на помощь, участкового.
— А у нас конец журнала вызовов мыши съели, — объяснили ей добрые ребята. — Потому дать справку не можем.
В дежурку спустилась тоже неплохая, в общем-то, даже сочувствующая чужому горю, секретарша.
— Я по общему компьютеру сейчас запрошу сведения о вызовах на требуемое число, — успокоила она Катюшину знакомую и стала названивать в главное милицейское управление города.
— Светочка, пробей мне, пожалуйста, такой-то адрес такого-то числа. Было что?
— Было, — зажав трубку, радостно сообщила та воспрянувшей духом, затюканной соседями, женщине.
Дежурный и участковый шумно вздохнули, за Катюшину знакомую порадовались.
«Вот сейчас все и прояснится», — говорили их добрые, человеческие лица.
— Труп? — не веря, ужасаясь услышанному, повторила слова невидимой Светочки из телефона секретарша. — Это точно?
Парни в форме подозрительно посмотрели на Катюшину знакомую. Их лица вытянулись, окаменели у нее на глазах.
— Молодцы, ребята, — похвалила работников правопорядка обратившаяся к ним за помощью, согласно Конституции, гражданка России — таких, как она, тысячи. — Хорошо работаете!
И, стараясь не впасть в истерику прямо в отделении, побыстрей ушла, трясясь, но все равно думая, кому бы в собесе подарить букет цветов и коробку конфет, чтоб вопрос о выписке ребенка все-таки решился.
Теперь Катюшина знакомая, которую «загнали в угол» соседи, жила по другому адресу. Мысль о конце чужой человеческой драмы зарядила Катюшу оптимизмом. В ней, до этой минуты отчаянно грустной, проснулась надежда на светлое будущее, на то, что все в мире решаемо.
«Будет и на моей улице праздник, — подумала Катюша. — Выберусь из неприятной ситуации. Только Злату Артемовну жаль. Чего ж ей не хватает, коли она меня, незнакомого человека, так «опустила»? Страшные, видимо, люди, среди которых она живет. Страшна столица, о-хо-хо!»
Катюша тяжело вздохнула и затосковала о родном человеке — Родионе Раскольникове.
«Какой он крепкий, мускулистый, — вспоминала в ночи Катюша. — Как жарко меня обнимал, — тихо засмеялась она. — Как в русской народной песне».
Освежив в памяти крепенький такой, настоящий акт любви, единственный за последний год (Славик пошел к черту!), послушав в себе еще раз, по новой, с подробностями, которых, может быть, и не было, вагонную рапсодию «скрещенья рук, скрещенья ног», Катюша на том и остановилась: заснула, сладко чмокая губами, как младенчик, потерявший пустышку.
Мирра Леопольдовна Катович, по последнему, французскому мужу Совьен, приехала в Любимск с добрыми намерениями и единственным планом на ближайшее время — от лица всех бывших жен Артема Басманова написать книгу-ответ на его нашумевший бестселлер «Между прошлым и будущим». В названии воспоминаний режиссера — это и невооруженным глазом было видно — крылась надежда, да что там, уверенность на собственную, долгую и праздничную жизнь. Оказалось, зря. И года не прошло после выхода книги, как автора скандально-любовных историй не стало.
Неприятно, конечно, но смерть бывшего мужа Мирре Леопольдовне была, как бы это помягче выразиться, на руку. На фоне сплетен и слухов общественности — мухи, падкой известно на что, Миррина книга-ответ заранее была обречена на успех. Название своих воспоминаний о былом с Артемом Сергеевичем и думах о нем и его женах Мирра Леопольдовна придумала, как это ни странно, заранее, еще при жизни знаменитого режиссера. Оно, название, оказалось в какой-то степени пророческим, но тут уж Мирра не виновата — такова судьба. «Между прошлым и небом» — вот как звучала ее задумка, самое начало еще не законченного ответа бывшему мужу.
Всю книгу она напишет, конечно, быстро, пока не прошел ажиотаж вокруг смерти мэтра Басманова, но не здесь: во Франции, на берегу серого от осени моря. Ее дом, доставшийся ей по наследству от мужа, известного в их округе врача, стоит как раз у воды.
В постоянном шуме моря ей всегда легче думалось о вечном, она проще расставалась с обидами, нанесенными ей жизнью и людьми, одним из которых, безусловно, был и есть Артем, ее Артем, бросивший Мирру ради какой-то жутко талантливой и красивой актрисы из Любимска. Как ей, женщине, было тогда тошно! В упадническом настроении духа и в не прекращающейся депрессии она после тихого, мирного развода — по обоюдному согласию сторон — трижды выходила замуж за каких-то иностранцев, пока не осела у моря. Сначала она казалась себе ежом — не только окружающих, себя уколоть боялась. Потом спокойная, прохладная, равнодушная вода, видавшая и не такое горе, сделала свое благостное дело — превратила ежа в броненосца. Вода и сейчас послушной верной собакой подкралась к ее голым ногам и стала их облизывать. Только совершалось сие действие уже в Любимске. Сюда Мирра приехала в поисках подробных сведений о жизни и творчестве той самой жутко талантливой и красивой актрисы из провинциального театра, ставшей четвертой женой Артема Басманова. Мирра Катович была третьей.
Вода лизала ее старые, больные ноги так же, как много лет назад проделывала это, стараясь для сравнительно молодого, но уже очень и очень известного Артема Басманова и его новой любовницы — Сабины Огневой, подумалось вдруг Мирре Леопольдовне. Она вытерла носовым платком ступни, надела легкие, модные в этом сезоне в Париже, шлепанцы, еще ярче представила, как влюбленные, счастливые и беззаботные, прогуливались по здешней набережной, держа друг друга за руки, не отлипая один от другой, одна от другого. Картина увиденного через годы произвела на старую Мирру Леопольдовну потрясающее впечатление не столько из-за красочности, сколько из-за свежести вновь испытанных чувств. Она заскрипела фарфоровыми зубами еще сильнее, чем настоящими, закрыла глаза, и ей так захотелось к морю — спастись, укрыться, забыть, жить — непередаваемо. Через минуту она взяла себя в руки, опомнилась от нахлынувших эмоций и поблагодарила бога за то, что он наделил ее способностью сильно чувствовать окружающий мир.
