Маникюр, педикюр, макияж, стрижка — все, о чем старая, нищая провинциальная актриса на пенсии могла лишь мечтать, даже не мечтать, а только догадываться, что все это существует и на чье-то благо, на поддержание чьей-то красоты работает постоянно, все это в гостье, естественно, присутствовало и тоже ничего плохого не могло сказать о настоящем возрасте Мирры Совьен.

— Зовите меня просто Мирра, — сказала неизвестная в голубом простуженной от вечных сквозняков Кассандре Юльевне и обнажила великолепную, вот уж точно не свою, челюсть.

Все зубы у новой знакомой были на месте. Кассандре Юльевне стало завидно. Она захотела захлопнуть входную дверь, но, услышав, зачем к ней пришла дама Мирра, несколько повеселела. За подробный рассказ о сестре, она не упустит возможности, сорвет куш — неплохую добавку к пенсии, раскулачит красавицу без возраста.

— Наше семейство, папа, рано умершая мама, я и Сабина истово и честно служило театру. Я выступала под псевдонимом Радлова, отец, — Кассандра Юльевна лихо закатила глаза, — о-о-о, какой это был артист, — с придыханием, которое ей отец и ставил, когда она была еще начинающей актрисой, простонала беззубая старушенция. — Какой герой-любовник! Весь город плакал и стоя аплодировал, когда он умирал в заключительной сцене драмы «Кровь и слезы». Не слыхали о такой пьесе? Написанной, между прочим, нашим, местным, очень талантливым автором. Как же была его фамилия? — Кассандра Юльевна повернулась к мадам журналистке профилем, который в молодости называли точеным, выдержала паузу, как учил ее папа, и томно вздохнула: — Не помню.

Желая насладиться произведенным ею эффектом, бывшая статистка посмотрела на гостью и вернулась из рая грез и воспоминаний на землю: у дамы лицо искривилось. Кассандра Юльевна растерялась и потеряла нить разговора. Мирра, продолжая кривиться, то ли смеясь, то ли ужасаясь, сухо сказала:

— Все это, конечно, очень интересно, но я заплачу вам только за сведения о Сабине Огневой. Даже не за рассказ о ней, пестрый от вашего личного отношения к сестре, а исключительно за факты ее биографии. Это вы в состоянии сделать? Если нет, я поищу других людей, хорошо знавших актрису и человека Огневу.

Жирная рыба хотела выскользнуть из сетей, и голодная Кассандра Юльевна заплакала. Опять она делает то, за что ругал ее отец, — переигрывает.

— Ду-у-ра, — страдальчески восклицал папа, наблюдая младшую дочь в роли. — Где ты видела, чтобы человек так смеялся? Так говорил? Зачем ты все время машешь руками? Душой работать надо. Пошла вон со сцены. Сопочка, — голос отца менялся, становился уважительным, — покажи ей, как правильно страдать.

Об этом Кассандра Юльевна не расскажет — ей, несмотря на возраст, перед гостьей стыдно. И обидно, да-да, обидно, что лучшие куски жизни достались Сабине.

«Все Сопочке», — опять забрюзжало в душе неудавшейся актрисы, ничьей жены, матери тоже никакой — Кассандры Юльевны.

— А вы, собственно, кто? — догадалась наконец спросить она пришелицу из совершенно другого мира Мирру. — По какому такому поводу моей родной сестрой интересуетесь, как милиционер?

Совьен объяснила, а Кассандра Юльевна, закрыв глаза, поняла, что дождалась. Пришел посланец из семейства Басмановых. Ей ли, Кассандре, не знать, кто такой ярчайший представитель княжеского и творческого рода — Артем Сергеевич. Ей ли не знать?

— Значит, вы говорите, что Сабина была четвертой женой Артема, а вы — третьей? — насмешливо спросила старуха Мирру. — Понятно.

Дама в голубом внезапно показала зубы, но не в улыбке. Разозлилась, видать.

— Что вам понятно?

— Ну, мне понятен ваш пыл узнать о более удачливой сопернице побольше, — съязвила Кассандра, казалось, наплевав на обещанное вознаграждение. — Если бы меня муж бросил, я бы тоже захотела убить обоих… печатным словом. Хотя столько лет прошло…

— Что ж, — сказала дама, вставая, одергивая идеально сидящий на ее стройной фигуре костюмчик. — С вами мне все ясно. Спасибо, что сразу не выгнали.

— А я не знала, кто вы, — улыбнулась беззубым ртом гарпия.

Мирра Совьен ничего не ответила выжившей из ума старухе, которая по возрасту была младше ее, пошла на выход молча.

Следуя законам гостеприимства, Кассандра Юльевна, покряхтев, тоже встала и, двигаясь вслед за обидевшейся на правду «писательницей», принялась, пока горячо, ковать железо, вести свою игру, играть сцену, в которой — ее выход.

— Получила я вчера пенсию, — сообщила она Мирре важную новость, от которой даму в голубом передернуло. — Пенсия маленькая, но на две котлетки на сегодняшнее утро я все-таки потратилась. Да вот беда, — Кассандра Юльевна почмокала старушечьими губами, — подгорели котлетки, забыла я про них. И Мишаня бы их жрать не стал, — вспомнила бабушка про сдохшего песика.

— Всего доброго, мне пора, — попробовала опять вырваться из сетей жирная рыба Мирра.

— Так на кухне от жареного так воняло, так воняло, — продолжала рассказывать о котлетах Кассандра, не слыша прощальных слов дамы в голубом. — На всю квартиру. И сейчас воняет. Понюхайте.

«Меня сейчас вытошнит», — «ответило» Кассандре лицо Мирры Совьен.

Бабушка Яга, какой наверняка казалась Кассандра Юльевна Мирре Леопольдовне, поводила по воздуху носом, пошмыгала, принюхиваясь, перестала паясничать и посмотрела на злую писательницу умно.

— У меня насчет Сабины и Артема такой жареный факт имеется, что, если вы о нем напишете, вашу книгу с прилавков сметут. Только я сейчас о нем не расскажу, — добавила она прямо в открытый рот гостьи. — И условия, на которых мы с вами поработаем, не назову. Вы сколько в Любимске пробудете?

— Два дня, — ответила гостья, не зная, впрочем, как реагировать.

Прикинув что-то в уме, бабушка сказала:

— Через неделю — я вам расскажу.

— Я сказала, через два дня уезжаю. — Мирра повысила свой красивый низкий голос, как будто Кассандра Юльевна была глухая.

Хозяйка покачала головой — поставила в споре точку.

— Через неделю. Придется вам задержаться, — она открыла замок. — Поверьте, вы не пожалеете, узнав некий факт совместной биографии Сабины и Артема.

— Какой он вам Артем? — недовольно спросила Мирра, перешагивая через порог и раздражаясь от слова «совместной», а также оттого, что, как о хорошем знакомом или, упаси боже, о родственнике, говорит почти неизвестная ей сестра любовницы ее мужа. И не имеет значения, что любовница потом стала четвертой женой, свергнув с супружеского трона третью.

Кассандра Юльевна подумала: «А поменяю-ка я в своей будущей санаторной комнате занавески, а повешу-ка я вместо розовых нежно-салатовые — под цвет ее шарфика». Она молодо рассмеялась.

— Да такой уж он, отец моей дочери.

— Что? — коротко, но уже растерянно, хотя и не поняв, о чем это она, Баба-яга, говорит, спросила Мирра и чего-то испугалась. Вероятно, чужой тайны.

Баба-яга захлопнула дверь.

В полной растерянности, в смятении духа спустилась Мирра Леопольдовна по лестнице с первого этажа.

«Не пришлось бы менять название книги, — подумала, — на другое, типа «Не будите спящую собаку». Если старуха не врет».

«Конечно, врет», — попробовала успокоить себя мадам Совьен, выходя из подъезда, окунаясь в душный воздух лета, но, отлично зная уже, что никуда она из Любимска через два дня не уедет.

«Мне ли его не знать?» — глядя на обшарпанную временем входную дверь, снова подумала Кассандра Юльевна, хотела усмехнуться, да что-то не получилось.

Как всегда, в тяжелых случаях (последний был с ней недавно, когда ей неправильно пересчитали пенсию) Кассандра Юльевна крепко пожалела, что не умеет курить. Сначала отец не велел — дескать, голос испортишь, потом и сама поняла: прав папа. Да и привыкла уже справляться с невзгодами собственными силами, без красивой затяжки.

А как бы уместно смотрелась она сейчас с сигареткой в руке — вся в прошлом.

Кассандра Юльевна порылась в комоде, нашла ручку без пасты, засунула в рот, «закурила». Слишком серьезными вещами предстояло ей сейчас заниматься — воспоминаниями.