— Джереми, мне кажется, что ужинать ради этого совершенно незачем, — рассмеялась в ответ Шарлотта. — Но позвоните.

Джереми позвонил. Есть у нее какие-нибудь новости от Малыша или нет?

— Нет, никаких.

— Ну, мы все равно могли бы поужинать.

— Джереми, зачем?

— А почему нет? Ты хорошо поужинаешь, у тебя такой вид, что подкормиться тебе не мешало бы, я приятно проведу вечер, а клиенты и персонал «Элен» тоже будут в выигрыше: у них появится новая тема для сплетен.

— Джереми, вы же отлично понимаете, что именно сплетни меня и тревожат. И уж в «Элен» я с вами ни в коем случае не пойду.

— Ну и ладно, дорогая. Сходим в какое-нибудь тихое и спокойное место. Если это единственное, что тебя тревожит. Если хочешь, можем снять на вечер «люкс» в «Пьере».

— Не говорите глупостей, — засмеялась Шарлотта.

— Я и не говорю. А что, если организовать все у тебя дома? Мы могли бы заказать туда все необходимое.

— У меня нет своего дома. Я все еще живу вместе с дедушкой и бабушкой.

— Да, их дом не самое подходящее место. Ну, я что-нибудь придумаю, а потом позвоню тебе. Хорошо?

— Хорошо, — ответила Шарлотта, внезапно сдаваясь. После длившихся месяцами непрерывных унижений, которые она перенесла от Гейба Хоффмана, было уже просто невозможно сопротивляться, когда тебя хотели, желали так откровенно.

— Ты не пожалеешь, — сказал Джереми. — Обещаю.

Потом эти слова преследовали ее долгие-долгие месяцы.

Он позвонил ей снова в пять часов вечера.

— К восьми я присылаю за тобой машину. На Пайн-стрит или на Восьмидесятую улицу?

— А вы будете сами в этой машине?

— Возможно.

— Тогда лучше на Пайн-стрит. Надеюсь, мы не в какое-нибудь сверхшикарное место поедем, потому что у меня не будет времени переодеться.

— Мы едем в очень шикарное место. Но переодеваться незачем.

— Вы говорите загадками. Это что, тайна?

— Относись к этому просто как к игре. Я люблю игры.

— Ну ладно, — согласилась Шарлотта, глуповато улыбаясь в телефонную трубку.

В семь вечера Гейб вошел в кабинет, усталый и в плохом настроении после долгого разговора с Фредом, и попросил ее задержаться и закончить стенограмму совещания, которое он провел в тот день после обеда; волосы у него были сильно взъерошены, часов на руке не было. Шарлотта посмотрела на него, и сердце у нее упало. Вот черт! Если бы только она могла ненавидеть его и сейчас так же, как когда-то, в доброе старое время.

— Гейб, я не могу. Извини. У меня… — Она смешалась и смолкла, прекрасно отдавая себе отчет в том, что поступает сейчас в высшей степени непрофессионально.

— А в чем дело? У тебя сегодня на вечер что-то запланировано, да? — Он произнес эти слова так, будто она предполагала заняться какими-то самыми омерзительными извращениями.

— В общем-то, да. А что… очень важно, чтобы я задержалась?

— Да, очень важно. Я был бы вам крайне благодарен, леди Шарлотта, если бы вы смогли выкроить сегодня время. — Глаза его, более темные, чем обычно, смотрели на нее враждебно.

Шарлотта вздохнула:

— Ну ладно. Отменю свои планы. Разреши мне только сделать один звонок.

Гейб повернулся и молча вышел из кабинета; он даже не поблагодарил ее.

Она позвонила Джереми на работу, но того уже не было на месте. Домой ему, скорее всего, звонить не стоило. Ну что ж, придется спуститься вниз и все объяснить, когда он приедет за ней к банку. Видимо, само Провидение решило вмешаться и не дать ей провести этот вечер с Джереми, и ей следует быть благодарной за это.

Она занялась стенограммой. Гейб опять вернулся в кабинет и стучал по клавиатуре компьютера так, словно хотел убить его. Шарлотта была расстроена, злилась; а еще она нервничала из-за предстоящего появления Джереми. Ей было трудно сосредоточиться. Она сидела не поднимая головы, в животе у нее все сильнее урчало, она чашку за чашкой пила кофе, чувствуя, что Гейб наблюдает за ней и понимает, что ей не по себе. Ровно в восемь зазвонил ее телефон.

— Шарлотта, за вами машина. — Это был Дик, ночной вахтер.

— Спасибо, Дик. Сейчас спущусь. Извини, пожалуйста, — обратилась она к Гейбу с нотками сарказма в голосе, — я только схожу вниз и скажу бедняге приятелю, чтобы он ехал без меня.

— Я думал, ты ему позвонила.

— Позвонила. Но не застала.

— Ну хорошо. Только недолго.

Она сбежала вниз по лестнице. На улице, перед дверью банка, стоял длиннющий лимузин. Через окно на заднем сиденье видна была какая-то фигура. Шарлотта подошла к машине, постучала по стеклу и отскочила назад, когда оно плавно поехало вниз: на нее смотрела какая-то одетая в тряпье старуха, голова ее была повязана платком.

— Ой, извините, — проговорила Шарлотта. — Я думала…

— Нечего извиняться, — раздался откуда-то из-под тряпья театральный шепот, в котором тем не менее можно было узнать голос Джереми. — Забирайся в машину и поедем в спокойное укромное местечко. У меня есть тут для тебя приклеивающаяся борода… куда я только ее подевал…

— Ой, Джереми, — захохотала Шарлотта, — вы невозможны!

— Ничего подобного, — обиженно ответил он. — Не так-то просто было раздобыть весь этот маскарад. Я думал, тебе понравится. Давай, дорогая, забирайся в машину.

Водитель стоял у нее за спиной с ничего не выражающим лицом.

— Джереми, я не могу. Простите меня. Но я правда не могу.

— Почему?

— Ну… мне надо работать. Гейб хочет, чтобы я кое-что подготовила к завтрашнему утру.

— Чтоб он провалился! Скажи ему, что ты не можешь. Что у тебя есть более важные дела.

— У младшего персонала не может быть более важных дел.

— Черт возьми, Шарлотта, в один прекрасный день весь этот банк будет твой!

— Тогда тем более я не могу сейчас отказываться.

— Ну ладно, я тебя подожду, — немного помолчав, беззаботно заявил Джереми. Он улыбался, взгляд его скользил по Шарлотте. — Посижу здесь и подожду, пока ты освободишься. У меня тоже с собой много работы. И шампанское со мной. Так что все прекрасно.

— Джереми, но, может быть, вам придется прождать несколько часов. Я могу освободиться уже за полночь.

— Ничего. Я люблю поздно ужинать.

— Но…

— Шарлотта, иди и занимайся своей очень важной работой. А я подожду. Я никуда не денусь. Ты от меня так легко не отделаешься.

Он улыбнулся ей какой-то мальчишеской, располагающей улыбкой. Шарлотта мысленно сравнила ее с мрачной физиономией вечно погруженного в собственные размышления Гейба и улыбнулась Джереми в ответ, подумав: хорошо бы Джереми волновал ее чуть побольше, а Гейб — поменьше.

Когда Шарлотта вернулась в кабинет, Гейба там уже не было; на столе у нее был брошен проект стенограммы, который она перед уходом показала ему, с прикрепленной запиской: «Это надо переделать полностью». Почти каждая страница стенограммы была исчеркана его пометками, сделанными черной ручкой, крупным почерком. Шарлотта уставилась на бумаги, не веря собственным глазам. Она знала, что стенограмма была сделана хорошо и что она в целом была совершенно точной. И к тому же это ведь стенограмма. Подонок. Понимает, что ей хочется побыстрее закончить и освободиться, и нарочно все перечеркал, чтобы ей досадить. Ее вдруг захлестнула волна дикой ярости; ей страстно захотелось оставить ему коротенькую, лаконичную, но весьма многозначительную записку и уйти. Она даже начала уже писать ее, но потом бросила ручку и снова взялась за стенограмму. Плюнуть на нее нельзя, это не выход, можно только сделать как следует. Каждая победа Гейба — это ее поражение; уже хотя бы только поэтому она обязана побеждать. А победить сейчас означало сделать эту стенограмму как следует. И не показать ему, будто ее это как-то задело. Но когда-нибудь, в один прекрасный день… Шарлотта с большим трудом оторвалась от приятных мечтаний об этом прекрасном дне и заставила себя сосредоточиться.