— Ах ты, бедняжка! — сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). — Ну, иди сюда, погрейся да поешь со мною!

И Дюймовочка спустилась в норку, обогрелась и поела.

— Ты мне нравишься, — сказала ей мышь, поглядев на неё блестящими, как бисер, чёрными глазками. — Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки — я до них большая охотница.

И Дюймовочка осталась. Она делала всё, что приказывала ей старая мышь, и жилось ей совсем неплохо в тёплой укромной норке.

— Скоро у нас будут гости, — сказала ей однажды полевая мышь. — Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живёт куда лучше меня. У него большой дом под землёй, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видывала, — великолепную чёрную шубу! Выходи, девочка, за него замуж! С ним не пропадёшь! Одна беда: он слеп и не разглядит, какая ты хорошенькая. Ну, уж ты зато расскажешь ему самую лучшую сказку, какую только знаешь.

Но Дюймовочке вовсе не хотелось выходить замуж за богатого соседа: ведь это был крот — угрюмый подземный житель.

Вскоре сосед и в самом-деле пришёл к ним в гости.

Правда, шубу он носил очень нарядную — из тёмного бархата. К тому же, по словам полевой мыши, он был учёный и очень богатый, а дом его был чуть ли не в двадцать раз больше, чем у мыши. Но он терпеть не мог солнца и ругал все цветы. Да и не мудрено! Ведь он никогда в жизни не видел ни одного цветка.

Хозяйка-мышь заставила Дюймовочку спеть для дорогого гостя, и девочка волей-неволей спела две песенки, да так хорошо, что крот пришёл в восхищение. Но он не сказал ни слова — он был такой важный, степенный, неразговорчивый…

Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землёй длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил старушку вместе с приёмной дочкой прогуляться по этой подземной галерее.

Он взял в рот гнилушку — в темноте гнилушка светит не хуже свечки — и пошёл вперёд, освещая дорогу. На полпути крот остановился и сказал:

— Здесь лежит какая-то птица. Но нам её нечего бояться — она мёртвая. Да вот можете сами поглядеть.

И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нём дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мёртвую ласточку.

Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Её крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в пёрышки.

Дюймовочке стало очень жалко её. Она так любила этих весёлых легкокрылых птичек: ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили её петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:

— Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придёт зима — что им делать? Помирай, и всё тут. Нет уж, моим детям не придётся пропадать зимой от голода и холода.

— Да, да, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

Дюймовочка молчала. Но, когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глаза.

«Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, — подумала девочка. — Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!»

А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.

Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковёр и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мёртвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши тёплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнёздышка, чтобы ей не так жёстко и холодно было лежать на мёрзлой земле.

— Прощай, милая ласточка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были ещё зелёные, а солнышко так славно грело.

И она прижалась головой к шелковистым пёрышкам на груди у птички.

И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: «Стук! Стук!» — сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мёртвая — она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.

На зиму стаи ласточек всегда улетают в тёплые края. Осень ещё не успела сорвать с деревьев зелёный наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит её лёгкое тело. Она окоченеет, упадёт на землю замертво, и её занесёт холодным снегом.

Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.

Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Ещё бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.

Но всё-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетёным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.

На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку. Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках — другого фонаря у неё не было.

— Спасибо тебе, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.

— Ах, — сказала Дюймовочка, — теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.

И она принесла ласточке ячменных зёрнышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в тёплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю… Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.

Всю зиму прожила ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка ухаживала за ней, кормила и поила её. Ни кроту, ни полевой мыши она не сказала об этом ни слова — ведь оба они совсем не любили птиц.

Когда настала весна и пригрело солнышко, Дюймовочка открыла то окошко, которое проделал в потолке крот, и тёплый солнечный луч проскользнул под землю.

Ласточка простилась с девочкой, расправила крылышки, но, прежде чем вылететь, спросила, не хочет ли Дюймовочка выбраться вместе с ней на волю. Пусть сядет к ней на спину, и они полетят в зелёный лес. Но Дюймовочке было жалко бросить старую полевую мышь — она знала, что старушке будет очень скучно без неё.

— Нет, мне нельзя! — сказала она вздыхая.

— Ну что ж, прощай! Прощай, милая девочка! — прощебетала ласточка.

Дюймовочка долго глядела ей вслед, и слёзы капали у неё из глаз — ей тоже хотелось на простор, да и грустно было расставаться с крылатой подругой.

— Тви-вить, тви-вить! — крикнула в последний раз ласточка и скрылась в зелёном лесу.

А Дюймовочка осталась в мышиной норе. С каждым днём ей жилось всё хуже, всё скучнее. Старая мышь не позволяла ей уходить далеко от дома, а поле вокруг норки заросло высокими толстыми колосьями и казалось Дюймовочке дремучим лесом.

И вот однажды старуха мышь сказала Дюймовочке:

— Наш сосед, старый крот, приходил свататься к тебе. Теперь тебе нужно готовить приданое. Ты выходишь замуж за важную особу, и надо, чтоб у тебя всего было вдоволь.

И Дюймовочке пришлось по целым дням прясть пряжу.

Старуха мышь наняла четырёх пауков. Они днём и ночью сидели по углам мышиной норки и втихомолку делали своё дело — ткали разные ткани и плели кружева из самой тонкой паутины.

А слепой крот приходил каждый вечер в гости и болтал о том, что скоро лету будет конец, солнце перестанет палить землю и она снова сделается мягкой и рыхлой. Вот тогда-то они и сыграют свадьбу. Но Дюймовочка всё грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж, да ещё за толстого слепого крота.