К вечеру обремененная дополнительным грузом Иза изрядно выдохлась и была рада, когда Бран объявил привал. Девочку лихорадило, щеки у нее пылали жаром, глаза блестели, и целительница, отправляясь на сбор сухостоя, вновь стала подыскивать нужные растения. Иза не знала причины заразы, но умела справляться с ней не хуже, чем с другими недугами.

Хотя выздоровление было во власти духов, это ничуть не умаляло значения магии Изы. Испокон века клан охотился и собирал растения. Из поколения в поколение собирались сведения о дикорастущих растениях, рассматривались и сравнивались внутренности убитых зверей. Женщины невольно накапливали анатомические сведения, потроша дичь для приготовления обеда.

Обучая Изу, ее мать показывала различные внутренние органы животных и объясняла их назначение, хотя эти знания хранились и у той и у другой в тайниках памяти. Иза была потомственной целительницей, что определяло высокое положение женщины в клане. Хотя таинство исцеления было за пределами того, чему можно было научить, тем не менее мать передавала дочери все свои знания. Каждая последующая целительница не без основания почиталась выше любой из ее опытных предшественниц.

Опыт, накопленный предками – Иза принадлежала к древней родовой ветви женщин-целительниц, – уже содержался в мозгу новорожденной девочки. Она могла вспомнить все, что знали ее праматери. В отличие от собственных воспоминаний, которые были связаны для нее с определенными обстоятельствами, знания из хранилищ памяти существовали сами по себе, и обращение к ним происходило бессознательно. Но несмотря на то что у Изы и ее братьев были общие родители, ни Креб, ни Бран не обладали ее наследственным знанием врачевания.

Память людей клана различалась в зависимости от пола. Женщинам не требовались охотничьи сведения, а мужчинам ни к чему было обременять свой ум изучением растений. Различия между женским и мужским разумом были заложены природой и закреплены традицией. Это была еще одна попытка природы ограничить размеры мозга, чтобы продлить существование расы. Человек, получивший при рождении знания, не соответствующие его полу, повзрослев, попросту их лишался, поскольку не давал им развиться.

Между тем попытки природы спасти расу от вымирания были обращены против собственной цели. Мужчины и женщины нуждались друг в друге не только для продолжения рода. Они не могли обойтись друг без друга даже в обычной жизни, поскольку не владели знаниями противоположного пола.

Природа наделила людей клана ясным умом и острым зрением. По мере того как менялся окружающий ландшафт, Иза невольно приглядывалась к растительности. На огромном расстоянии она видела различия в очертаниях листьев или размерах стебельков. Хотя время от времени на глаза ей попадалось растение, которого она прежде не встречала, будь то цветок, дерево или кустарник, – оно все равно было ей знакомым: в глубине ее невероятно крупного мозга сведения о нем хранила память предков. Однако недавно возникшие виды и сама местность были ей совершенно неизвестны. Изе, как и другим женщинам, хотелось бы обследовать ее более подробно. Их интерес диктовался потребностью выживания.

Каждая женщина умела проверить, съедобно или нет незнакомое растение. Для этого его испытывали на себе. Внешнее сходство растения с уже известными обычно указывало на близость свойств, но бывало и наоборот. Проверка проходила довольно просто. Женщина откусывала кусочек и, если вкус был неприятным, тотчас его выплевывала. Если же нет, то некоторое время держала его во рту, примечая все ощущения: пощипывание, тепло и прочие. Если ничего подобного не наблюдалось, проглатывала его и вновь прислушивалась к ощущениям. На следующий день она съедала больший кусок, и все повторялось. Когда после третьей пробы никаких болезненных ощущений не появлялось, новое растение понемногу вводилось в пищу.

Но для Изы наибольший интерес представляли растения с ярко выраженными свойствами, порой ядовитые, поскольку именно они могли оказаться лечебными. Бывало, женщины приносили ей такие травы, прежде проверив, съедобны ли они. Она с большой осторожностью испытывала их собственными методами, на что уходило немало времени.

Неподалеку от места, где они разбили лагерь, Изе попался алтей – растение с тонким высоким стеблем и крупными соцветиями, – и она решила прихватить его с собой. Его корни вместе с корнями ирисов снимали опухоль и воспаление. Настой же цветков хорошо утолял боль и действовал усыпляюще.

После еды и перевязки девочка сидела, прислонясь спиной к скале, и смотрела на суетившихся вокруг людей. У нее прибавилось сил, и она что-то бойко тараторила Изе, которая ровным счетом ничего не понимала из ее речи. Остальные же бросали на малышку косые взгляды, смысл которых для нее еще долго оставался неизвестным. Вследствие неразвитых речевых органов люди клана не умели четко произносить звуки. Их немногочисленные слова возникли из предостерегающих криков и служили лишь для эмоционального усиления разговора, состоявшего из жестов, знаков и поз. К тому же потребность в устном общении диктовалась обычаем. Язык знаков был выразительным, но ограниченным по возможностям. С его помощью было непросто описать незнакомый предмет, не говоря уж о чем-то отвлеченном. Поэтому разговорчивость девочки вызывала у всех недоумение и подозрительность.

Детей в клане очень любили и воспитывали с лаской и должной строгостью, которая была тем больше, чем старше становился ребенок. Малышей баловали как женщины, так и мужчины. Старших детей наказывали разве что тем, что лишали внимания. Когда же ребятишки осознавали, чем отличаются от взрослых, то сами начинали противиться нежностям, которыми обыкновенно осыпали самых маленьких. С ранних лет дети воспитывались в строгих рамках обычая, согласно которому излишнее звукотворчество ребенка не поощрялось. Девочка-найденыш из-за своего роста выглядела старше своих лет, и потому в клане расценивали ее болтовню как дурное воспитание. Иза, которая узнала ее лучше других, догадывалась, что ей гораздо меньше лет, чем кажется, и поэтому относилась к беспомощности малышки снисходительно. Что же касается разговорчивости, то целительница еще по детскому бреду убедилась, насколько развита звуковая речь у Других. Ощущая, как худенькие ручки доверчиво обвивают ее шею, целительница невольно привязалась к малышке. «Еще будет время обучить ее, как себя вести», – решила женщина, поймав себя на мысли, что думает о ней как о собственном ребенке.

Проходя мимо и наблюдая за тем, как Иза заваривает цветки алтея, Креб присел рядом с девочкой. Малышка его заинтересовала, и, пока шли приготовления к вечернему ритуалу, он решил познакомиться с ней поближе. Девчушка уставилась на уродливого старца с неменьшим любопытством: слишком не похож он был на тех, кого она привыкла видеть с младенчества. Для Мог-ура она тоже была диковиной. Девочка прежде не имела понятия о существовании людей клана. Однако более всего ее внимание привлекли избороздившие лицо Креба шрамы. За свою недолгую жизнь ей не приходилось встречать столь изуродованного лица. С непосредственностью ребенка она слегка погладила рубец: вдруг с ним что-нибудь произойдет.

При этом Креб невольно отпрянул. Ни один ребенок к нему так еще не прикасался. Да и взрослые тоже. Все боялись, как бы его уродство не перешло к ним. Одна Иза беззаветно ухаживала за братом, когда зимой его одолевали боли в костях. Она не пугалась увечного тела Креба и не трепетала перед его высоким положением. Своим детским порывом малышка коснулась затаенной струны одинокого старческого сердца. Ему захотелось поговорить с ней, но он не знал, с чего начать.

– Креб, – произнес он, указывая на себя.

Иза потихоньку наблюдала за ними, заваривая цветки. Она была рада, что брат проявил участие к девочке и назвал свое имя.

– Креб, – повторил он, похлопывая себя по груди.

Девочка кивала, пытаясь понять, чего он от нее добивается. Мог-ур повторил свое имя в третий раз. Наконец она просияла от радости, выпрямилась и улыбнулась.