Напомнило о том, что у него нет денег и что ему придется их где-то одалживать. Получив в свое командование корабль, Джек сразу выбрал все трехмесячное жалованье, но его расходы в Портсмуте — обычные подарки, чаевые, кое-какие корабельные мелочи — на это уходило двадцать пять и больше гиней в неделю, не считая того, что он задолжал Стивену. Стесненные обстоятельства не позволяли ему делать запасы; было еще одно обстоятельство, мешавшее надлежащим образом вести дела на «Поликресте»: он плохо изучил офицеров, кроме вахтенных. Джек приглашал к столу только Паркера и однажды во время продолжительного штиля трапезовал в кают-компании, но, помимо вахт, успел обменяться с Макдональдом и Алленом лишь несколькими словами. А между тем это были люди, от которых могла зависеть судьба корабля, его собственная жизнь и репутация. Паркер и Макдональд были людьми состоятельными, они щедро угощали его, ему же ответить на их хлебосольство было нечем. Капитанское достоинство в известной степени зависело от состояния капитанской кладовой — командир не должен выглядеть крохобором, — но, как твердил его глупый, болтливый и, следовательно, временный буфетчик, кладовая была пуста, если не считать полутора сотен фунтов апельсинового повидла — подарка миссис Бабингтон. «Где мне хранить вино, сэр? Что делать с животными? Когда доставят овец? Что ваша честь прикажет мне делать с клетками для кур?» Кроме того, вскоре ему придется приглашать на обед адмирала и других капитанов эскадры. А завтра приедет Каннинг. Обычно он сразу же обращался к Стивену, поскольку доктор, будучи человеком бережливым, безразличным к деньгам, которые были нужны ему лишь для удовлетворения самых насущных нужд, и до странного плохо осведомленный в тонкостях иерархического церемониала, всегда был готов пойти ему навстречу. Доктор сразу же уступал, когда ему объясняли, что поддержание традиций требует расходов. Он извлекал деньги из каких-то ящиков и горшков, где они пылились в полном небрежении так, словно Джек оказывал ему особую честь тем, что брал их взаймы. Такие мысли проносились в голове Джека, поглаживавшего потертую львиную голову на эфесе шпаги. Но то ли какой-то холодок в их прошлом разговоре, то ли осторожность или даже принципиальность помешали ему принять решение прежде, чем ему доложили о том, что катер «Мельпомены» спущен на воду.

День этот выпал не на воскресенье, когда между кораблями эскадры то и дело снуют шлюпки с гостями и спешащими в увольнительную моряками. Был обычный будничный день, когда матросы лазают по снастям такелажа или до седьмого пота упражняются в обращении с тяжелыми орудиями. Вблизи «Поликреста» проплыли лишь наемная шлюпка из Дувра да закрытый тентом катер из Диля. Однако задолго до возвращения капитана вся команда нутром чуяла, что скоро придется отправиться в поход. Куда именно, не знал никто, хотя многие строили предположения относительно пункта назначения (на запад, в бухту Ботани-Бей, в Средиземное море, чтобы доставить подарки алжирскому дею и вызволить из плена христианских рабов). Слухи были настойчивы, и Паркер решил убедиться, что якорная цепь чиста: он приказал выбрать ее до панера и, помня неудачное снятие с якоря в Спитхеде, гонял матросов, вновь и вновь репетируя этот маневр до тех пор, пока самый последний тупица не запомнил, где находится шпиль и его место на вымбовке. Паркер встретил капитана ненастойчивым, но серьезным вопрошающим взглядом, и Джек Обри, увидевший его приготовления, произнес:

— Нет, нет, мистер Паркер, можете потравить якорь-цепь. Отходим не сегодня. Будьте добры, попросите мистера Бабингтона зайти ко мне в каюту…

— Мистер Бабингтон, — произнес он, — вы до невозможности грязны.

— Так точно, сэр, — отозвался мичман, который провел первую собачью вахту на грота-салинге с двумя ведрами помоев с камбуза, показывая плотнику, двум кровельщикам (братьям, в прошлом заядлым браконьерам) и немому финну, чем и как нужно смазывать мачты, паруса и бегучий такелаж. Он был с ног до головы облеплен ошметками прогорклого масла и жира из котлов, в которых варилась солонина. — Прошу прощения, сэр.

— Извольте отскоблиться, побриться — полагаю, вы сможете воспользоваться бритвой мистера Парслоу, — наденьте парадную форму и вернитесь сюда. Передайте привет мистеру Паркеру и поезжайте на синем катере в Дувр вместе с Бонденом и шестью надежными матросами, которые достойны пойти в увольнение до вечерней пушки. Передайте то же самое доктору Мэтьюрину, скажите, что я буду рад увидеть его.

— Есть, сэр. Большое спасибо, сэр.

Джек Обри повернулся к письменному столу и написал:

«„Поликрест" Дюны Капитан Обри передает наилучшие пожелания миссис Вильерс и крайне сожалеет, что служебные обязанности не позволяют ему принять ее весьма любезное приглашение отобедать в пятницу. Однако он надеется иметь честь и удовольствие навестить ее по возвращении из похода».

— Стивен, — произнес он, подняв на него глаза, — этой запиской я отклоняю приглашение Дианы. Нам приказано выйти в море завтра вечером. Вы не желаете прибавить пару слов или послать письмо? Бабингтон передаст наши извинения.

— Нельзя ли, чтобы Бабингтон передал мои извинения на словах? Я так рад, что вы не сходите на берег. Это было бы величайшим безумием, поскольку вашим кредиторам известно, что «Поликрест» находится в гавани.

Явился Бабингтон, сверкающий чистотой, в кружевной сорочке и безупречно белых панталонах.

— Вы помните миссис Вильерс? — спросил капитан.

— Так точно, сэр. Ведь это же я привез ее к вам на бал.

— Она находится в Дувре, в том самом доме, куда вы заходили, под названием Нью-Плейс. Будьте добры, передайте эту записку. Думаю, и у доктора Мэтьюрина имеется письмо.

— Передайте на словах мой привет и сожаление, что я не могу принять ее приглашение, — отвечал Стивен.

— А теперь выверните ваши карманы, — приказал Джек Обри.

Лицо у Бабингтона вытянулось. На столе выросла кучка различных предметов — какие-то объедки, поразительно большое количество серебряных монет и одна золотая монета. Джек вернул ему четырехпенсовик, заметив, что этого достаточно, чтобы досыта наесться сдобных ватрушек, велел блюсти матросов, доставить их назад в человеческом виде и приказал отчаливать.

— Это единственный способ сохранить его здоровье и остатки нравственности, — объяснил Стивену Джек Обри. — Боюсь, что в Дувре слишком много женщин легкого поведения.

— Прошу прощения, сэр, — произнес Паркер, — но какой-то Киллик просит разрешения подняться на борт.

— Конечно, мистер Паркер, — воскликнул Джек. — Это мой прежний буфетчик… Вот и вы, Киллик, — произнес он, выйдя на палубу. — Рад видеть вас. Что это там?

— Корзины с продовольствием, сэр, — отвечал Киллик, довольный тем, что видит и своего старого капитана, и его новый корабль. — Одна от адмирала Хеддока. Вторая от дам из Мейпс Корт, вернее, от мисс Софи: свинина, сыры, масло, сливки, птица и тому подобное; дичь от соседа. Адмирал подчищает свои припасы, сэр. Там великолепная косуля, сэр, пойманная неделю назад, множество зайцев и еще всякая всячина.

— Мистер Маллок, гордень, нет, двойной гордень на грота-рей. Аккуратнее с этими корзинами. А что в третьей?

— Еще одна косуля, сэр.

— Откуда?

— Она попала под колеса тележки, на которой я ехал, и повредила ногу, сэр, — объяснял Киллик, с некоторым удивлением поглядывая на флагманский корабль, стоящий в отдалении. — В полумиле от поворота на Провендерский мост. Нет, вру, ярдах в двухстах ближе к Ньютон-Прайорс. Вот я и избавил ее от страданий.

— Похвальное добросердечие, — заметил Джек. — Корзина из Мейпс Корт, насколько я понимаю, предназначена для доктора Мэтьюрина.

— Это для всех, сэр, — ответил Киллик. — Мисс велела мне сказать, что поросенок весит двадцать семь с половиной фунтов и что я должен сразу, как только прибуду на корабль, засолить свинину в кадке. Сало она сложила в большой горшок, зная, что вы его любите. Белые пудинги доктору на завтрак.