— В самом деле, сэр? — спросил Джек Обри, наклонившись вперед. — Не можете ли вы быть более точным? Вы меня упрекаете в том, что я не ночую на борту?

— А разве я говорил, что вы не ночуете на корабле? — произнес Харт.

— Тогда позвольте узнать, как я должен понимать ваше замечание?

— Оставим это, — отозвался Харт, играя ножом для разрезания бумаг. Затем, не в силах удержаться от язвительности, добавил: — Но вот что я вам скажу: ваши марсели — позор для королевского флота. Почему вы не можете свернуть их как следует?

Было совершенно очевидно, что это еще одна придирка. Даже лучшие фрегаты с полным, опытным экипажем могут сворачивать паруса, а не поднимать их с «пузом» только в гавани или же готовясь к параду в Спитхеде.

— Итак, — продолжал Харт, сам понимая, что хватил лишку. — Как я вам уже сказал, я в вас разочаровался. Вы будете сопровождать балтийские конвои, а остальное время, думаю, ваш шлюп будет использоваться для несения службы в Канале. Это вам больше по плечу. Формирование балтийского конвоя будет закончено через несколько дней. Кстати, я получил сверхсекретное сообщение из Адмиралтейства. Вашему судовому врачу, некоему Мэтьюрину, следует вручить этот запечатанный пакет. Он должен получить отпуск. На время его отсутствия доктора заменит ассистент, который будет помогать ему, когда тот сочтет нужным вернуться к выполнению своих обязанностей. Хотелось бы, чтобы он не слишком задирал нос, — запечатанный пакет, подумаешь!

Почтовая карета быстро мчалась к холмам Сассекса. В ней, за опущенными стеклами, сидели Стивен Мэтьюрин и Диана Вильерс и очень по-компанейски уплетали бутерброды с маслом.

— Выходит, ты повидал свой бассейн, наполненный росой, — произнесла она дружелюбно. — И как он тебе понравился?

— Он полностью соответствовал моим ожиданиям, — отвечал Стивен. — А с каким нетерпением я хотел его увидеть!

— А я с таким же нетерпением хочу увидеть Брайтон. Надеюсь, что получу такое же удовольствие, как и ты. Ведь я это заслужила, верно, Мэтьюрин? Буду целую неделю отдыхать от дуврского «чайного домика»! Даже если все время будет идти дождь, там же есть Павильон. Как мне не терпится его увидеть!

— Разве искренность — не душа дружбы? Поэтому я не стану говорить: «Ах, Вильерс, я уверен, ты будешь в восторге от него», делая вид, будто не знаю, что ты была там на прошлой неделе.

— Кто тебе сказал? — спросила молодая женщина, и бутерброд застыл в воздухе.

— Бабингтон был там со своими родителями.

— А я и не утверждала, что никогда там не была. Да, я побывала там проездом, но Павильон не видела. Вот так! И не будь таким придирчивым, Мэтьюрин: мы же так мило беседовали все это время. Он сказал это на людях?

— Да. Джек сильно расстроился. Он считает, что Брайтон очень развратный город, в нем полно легкомысленных людей — как мужчин, так и женщин. Там на каждом шагу соблазны. Не нравится ему и принц Уэльский. У тебя к подбородку прилип не очень симпатичный кусочек масла.

— Бедный Джек, — произнесла Диана, вытирая подбородок. — Помнишь — как давно это, кажется, было, — я тебе говорила, что, в сущности, он большой ребенок? Я предпочитаю нечто более солидное — зрелого мужчину. Как я скучаю по тому веселью и смеху! Что произошло с его жизнерадостностью? Он становится совершенным занудой. Проповедует, мораль читает. Мэтьюрин, ты не можешь попросить его быть не столь банальным? Он тебя послушается.

— Не могу. Мужчины не столь летко прислушиваются к такого рода рекомендациям, как ты себе представляешь. Во всяком случае, мы с ним уже не в таких отношениях, при которых я осмелился бы ему что-то советовать, теперь я даже не уверен, что у нас были такие отношения. Во всяком случае, после обеда в прошлое воскресенье я в этом разуверился. Время от времени мы немного музицируем, но у нас и с этим ни черта не получается.

— Обед был не очень удачный, хотя я так старалась с пудингом. Он сказал что-нибудь?

— В мой адрес? Нет. Но он сделал ряд нелестных замечаний о всем иудейском племени.

— Так вот почему он был так мрачен. Теперь я понимаю.

— Конечно, понимаешь. Ты же не дура, Вильерс. Предпочтение было очень заметным.

— Да нет же, Стивен. Это была обыкновенная учтивость. Каннинг почти незнакомец, а вы оба мои старые друзья. Он должен был сидеть рядом со мной, а я за ним ухаживать. Ой, что это за птица?

— Каменка обыкновенная. С начала поездки мы видели две или три сотни этих птиц, и я раза три говорил тебе, как они называются.

Возница притормозил, обернулся и спросил, не желает ли джентльмен взглянуть на еще один росяной пруд. До него рукой подать.

— Не могу понять, — сказал Стивен, снова забираясь в карету. — Росы, per se [50], выпадает ничтожное количество, однако пруды полны. Полны всегда, и лучшее тому доказательство — лягушка. Она не мечет икру в пересыхающих прудах; ее головастики не достигают зрелости в готовых испариться лужах, но здесь их сотни, — произнес он, указывая на крохотного лягушонка размером с ноготь мизинца, — причем после трех недель засухи.

— Какой милашка, — заметила Диана. — Пожалуйста, положи его на траву. Как ты думаешь, откуда этот дивный аромат?

— Это чабрец, — рассеянно ответил Стивен. — Чабрец, примятый нашими колесами.

— Итак, Обри отправляется на Балтику, — помолчав, произнесла Диана. — Такой восхитительной погоды, как здесь, там не будет. Ненавижу холод.

— Да, его ждет именно северная Балтика, — отозвался Стивен, отвлекаясь от земноводных. — Господи, как бы мне хотелось отправиться с ним. Гага, плывунчики, нарвалы! С тех пор как меня приняли на службу, я мечтаю увидеть нарвала.

— Что же будет с твоими пациентами, когда ты уедешь?

— Вместо меня прислали говорливого веселого молодого человека с золотушными ушами — такая уж у него конституция. Он будет числиться моим помощником. Так что те, которые не умрут, непременно выживут.

— А куда же направляешься ты? Боже мой, Стивен, какая я любопытная. Совсем как моя тетушка Уильямс. Надеюсь, я не была нескромной, задавая этот вопрос?

— О! — воскликнул Стивен, снедаемый желанием сообщить ей, что его высадят на испанском берегу в безлунную ночь, — желание, вполне извинительное для одинокого секретного агента, однако прежде чуждое ему. — Мне придется улаживать скучнейший юридический вопрос. Сначала я поеду в город, затем в Плимут и, возможно, ненадолго навещу Ирландию.

— В город? Но Брайтон совсем в другой стороне. Когда ты предложил подвезти меня, я решила, что ты собираешься в Плимут. Почему ты сделал такой крюк?

— Чтобы увидеть пруды, наполненные росой, каменку обыкновенную, получить удовольствие от езды по полям и лугам.

— Какой ты упрямец и вредина, Мэтьюрин, — усмехнулась Диана. — Больше не стану говорить тебе комплименты.

— Очень жаль, — сказал Мэтьюрин. — Но мне действительно нравится ехать с тобой по этой дороге в почтовой карете, особенно когда у тебя такое настроение. В такой компании я мог бы провести целую вечность.

Пауза затянулась дольше, чем следовало, но он не стал продолжать, и Диана произнесла с натянутой улыбкой:

— Молодцом, Мэтьюрин. Ты настоящий кавалер. Но, боюсь, я уже вижу конец этой дороги. Впереди море, и это должно стать для нас началом других путей — не сомневаюсь, что они будут вымощены благими намерениями. Ты действительно с шиком доставишь меня к дверям дома? А то на случай размолвки в дороге я запаслась башмаками на деревянной подошве. Вдруг пришлось бы идти пешком. Они у меня в корзинке с клапаном. Я так тебе признательна, ты непременно поцелуешь своего нарвала. Скажи, а где ты будешь его искать? Наверное, у торговца домашней птицей?

— Ты, как всегда, слишком добра ко мне, дорогая. Не сообщишь ли адрес, по которому тебя будет возможно отыскать?